— Радист! — он щёлкнул тумблер связи с радиорубкой. — Запроси у норвежцев сводку… и главное — куда смещается шторм.
Он в очередной раз попытался что-то разглядеть в бинокль в надвигающейся на корму стене, сотканной ветром, казалось из несовместимых стихий — огня и воды.
Вскоре солнце зашло и лишь узкая красноватая полоска горизонта ещё говорила о том, что где-то оно ещё светит и море спокойно и ласково. Несмотря на то, что лесовоз изменил курс, и машины его работали на полную мощь, шторм неумолимо догонял беглецов. Уже к полуночи волны стали захлёстывать палубу. Они догоняли корабль, били его в корму и, разделившись надвое, валами катились по палубе вдоль бортов, облизывая палубные надстройки и пакеты с лесом. С каждым таким ударом такелаж начинал скрипеть всё сильнее и сильнее.
— Может, попробовать пройти вдоль и подтянуть?… Возьму пару-тройку ребят. — Старпом приоткрыл дверь ходового мостика, но очередной порыв ветра вырвал её из рук, тут же швырнув в открытый проём изрядную порцию морской воды.
— Ну, что? Попробовал? — капитан чуть улыбнулся краешком рта. — Боцман! — он нагнулся к мегафону. — Проследи, чтобы никто носа не показывал на палубу.
Вся эта могучая симфония, состоящая из завывания, свиста и гула продолжалась далеко за полночь. Порой казалось, что волны выбьют сейчас корабль из под пакетов и они останутся на месте, а он, свободный и лёгкий, понесётся на перегонки с ними. Внезапно ветер чуть стих и вслед за этим сплошная стена дождя обрушилась на лесовоз. Свет прожектора был не в силах пробиться до носовой части.
— Фу-у у… — протяжно выдохнул Вольнов. — Ну вот, кажется и всё! — он тяжело опустился в кресло. — Пронесло!.. Давненько я не бывал в такой катавасии! Ещё бы полбалла и нам не сдобровать.
Дождь периодически то стихал, то вновь обрушивался тоннами воды на палубу лесовоза. Ветер хоть и стал тише, но всё также не давал возможности выйти на палубу. За шуршанием дождя уже не было слышно скрипа такелажа и это немного успокаивало. Шторм уходил влево от курса. При очередном затишье дождя, в его направлении, среди всего этого нагромождения гор из воды и пены, внезапно блеснула бледная вспышка. На молнию она не походила — была неяркой и мерцающей. Через минуту вспышка повторилась и через занавес дождя блеклым заревом растеклась над морем.
— Видал!? — Ковалёв посмотрел на капитана и в следующий момент, рванув на себя дверь, выскочил на мостик. Ветер, распахнув штормовку, с силой обдал его водяными брызгами. Он чуть пригнулся, вобрал голову в плечи, и широко расставив ноги, с силой вцепился в поручень. И тут голубоватый свет молнии пробился сквозь водяную завесу дождя и на миг осветил этот клокочущий и ревущий внизу водоворот. Неприятный холодок пробежал у него по спине. Слева вновь вспыхнуло бледное свечение и тотчас погасло. Он хотел дождаться следующей вспышки, но, почувствовав, что промок уже до нитки, с силой толкнув дверь в рубку, буквально впрыгнул в неё.
— Там ракеты. Афанасич! Это точно!
— Вижу, — всё это время он стоял у окна рубки с биноклем в руках. — Если мы сейчас подставим борт, нас перевернёт как скорлупу к чёртовой матери!.. Сбавим ход, а там как бог пошлёт.
Больше вспышек не было.
К утру ветер стих и на востоке, среди разрывов туч, можно было разглядеть уже бледнеющие на восходе звёзды.
— Иди, отдыхай, капитан! — Ковалёв уже несколько раз пытался отправить Вольнова в каюту, но тот не уходил. — Теперь уже всё позади!.. Ты и так почти сутки здесь.
— Весёленькие проводы устроил мне царь морской. Что-то раненько он в этом году разбушевался!.. Ладно! Пошёл я. Стихнет — команду на палубу, — выйдя на мостик, стал медленно спускаться на палубу. Он сам хотел осмотреть груз и только тогда идти к себе. Но тут заметил боцмана, медленно идущего вдоль борта, развернулся и направился в каюту. Ковалёв вышел на мостик вслед за капитаном. Он поднял к глазам бинокль и стал всматриваться в пока ещё тёмный, закрытый тучами горизонт, лежащий у них по курсу. Качки почти уже не было и волны медленно, словно наигравшись за ночь, обгоняли корабль, нежно ласкаясь о борта. Всматриваясь до рези в глазах в полоску горизонта, где несколько часов назад они видели какие-то вспышки, Ковалёв медленно поворачивался к корме. Он просмотрел весь горизонт по левому борту, но ничего не заметил. Вынул из кармана платок и, облокотившись о поручни, стал, не спеша, протирать объектив бинокля. Подняв голову, он вдруг прямо перед собой, на сером фоне предрассветного небосклона, увидел белую точку. Сначала он принял её за гребешок одинокой волны, но на таких глубинах и при таком ветре этого не могло быть. Она то появлялась, то исчезала. Он поднял бинокль к глазам. Теперь эта точка превратилась в белую полоску. Всмотревшись внимательно, понял, что это, судя по цвету, довольно большая яхта.
Лесовоз продолжал идти прежним курсом. Через полчаса уже действительно можно было разглядеть довольно большую яхту высокого класса. Она явно дрейфовала. В бинокль на ней не просматривалось никаких видимых признаков присутствия людей. Знаков принадлежности или других сигналов Ковалёв также не увидел. Минут через двадцать яхта была почти рядом. К этому времени рассвет уже позолотил верхушки одиноких облаков, вяло плывущих над лесовозом, и они нежным мазками отражались на серебристом зеркале моря, где уже ничто не напоминало о ночном кошмаре. Несколько человек из команды стояли вдоль борта и о чём-то оживлённо говорили, постоянно показывая руками в сторону яхты. Ковалёв дал команду посигналить. Однако на пронёсшийся над морем рёв сирены, на палубе яхты никто не появился. Будить капитана не хотелось, но и останавливаться по пустякам, в случае чего, не было времени — из-за ночного шторма потеряли несколько часов хода. И всё-таки он решил поднять Вольнова.
— Никита Афанасич! — как бы сглаживая возникшую внезапно неловкость, не дающую отдохнуть капитану, Ковалёв назвал его по имени и отчеству. — Извини, что поднял!
— Да я ещё и не спал, — перебил его Вольнов. — Что там?
— Кажется ночные странники у нас по курсу! Признаков жизни пока не подают… Может, осмотрим? Мало ли что!
— Сейчас поднимусь.
Вольнов поднялся наверх, но сначала обошёл с боцманом палубу и лишь затем стал подниматься на мостик.
— Ну и что мы имеем на данный момент! — он посмотрел в бинокль. — Понятно… Красивая штука! Нам бы такую!.. А?…Старпом? Что молчишь? — он говорил, не отнимая бинокль от глаз.
— Такая посудина, пожалуй, подороже, чем мы вместе с нашими деревяшками.
— А ты почём знаешь?
— Афанасич!!! — Ковалёв изобразил на лице удивлённую мину. — Я ведь родился и вырос на море… и при том, на Чёрном.
