— Художница.
— То-то я никак не мог догадаться, хотя у нас в Швейцарии перед женщинами не слишком велик выбор жизненных путей. Как говорят англичане: «Если у тебя слишком много способностей, не отчаивайся: ты еще можешь стать вольным художником...»
— Что еще вас интересует? — перебила его я.
— Мне надо знать, есть ли кто-нибудь на свете, кому было бы выгодно, чтобы деньги тети перешли в руки каких-то жуликов.
— Не знаю и не хочу обсуждать эти вопросы, — резко ответила я. — Одно могу сказать совершенно твердо и определенно: никого из членов этой секты тетя не знает, ни разу даже в глаза не видала, так что сразу упрекать людей, которых вы совершенно не знаете, в преступных намерениях — это, мне кажется, бесчестно.
— Странно, что она и не пытается с ними познакомиться, — пробормотал он, не слушая меня. — Похоже, они готовят себе алиби.
— Вы так об этом говорите, словно уже уличили их в чем-то.
— А вы верите, будто ваша тетя в самом деле слышит некий божественный голос свыше? Почему же «глас небесный» советует давать деньги именно этой секте, а не какой-нибудь иной? Почему небеса так благоволят к ней? Почему сделали эту секту своей божественной избранницей и хотят ее щедро наградить за счет вашей тети? Согласитесь, вопросов возникает немало, и в них очень любопытно разобраться. Я материалист, медик, психолог, в «небесные голоса» и божественные откровения не верю, поэтому первым делом задаю вопрос древнеримских юристов: «Cui prodest?» — «Кому выгодно?» Вам — явно нет. Доктору Ренару? Вряд ли он связан с этой сектой...
— Послушайте! — опять гневно перебила я его.
— Я просто логически рассуждаю, — пожал он плечами и, заботливо подлив мне горячего кофе, добавил: — А что касается ловкости шарлатанов, то, верьте мне, я их повидал куда больше вашего.
Он сказал это с такой горечью, что я сразу почувствовала: видно, доктору Жакобу тоже досталось от них. Но расспрашивать его не решилась, а он между тем продолжал с забавной гордостью:
— Свыше сотни разоблачил и посадил на скамью подсудимых...
— Вы?!
— Я. Разве Анни вам не рассказывала? Наверное, поэтому она посоветовала вам обратиться ко мне. Я давно занимаюсь охотой на всяческих пройдох и шарлатанов.
Я покачала головой:
— Доктор философии, ловкий факир и фокусник, да к тому же беспощадный разоблачитель шарлатанов, — и все это в одном лице! Невероятно! Как вы ухитряетесь успевать? Утром занимаетесь научной деятельностью, вечером развлекаете простаков ловкими фокусами, а когда же ловите шарлатанов? И почему вы их ловите, если сами тоже обманщик? Опасаетесь конкурентов? Но это, по-моему, не очень этично. За что вы набросились вчера на этого несчастного старика? Он выглядит таким больным и усталым, что — тоже ваш конкурент?
— Я не обманщик, а иллюзионист, — наставительно сказал он. — Мы выступаем на сцене или цирковой арене перед зрителями, которые хотят, чтобы их развлекли интересными фокусами. Они хотят быть обманутыми — для того и приходят. А шарлатаны и жулики обманывают простаков, спекулируя на их суевериях. И я считаю своим долгом разоблачать таких проходимцев. Для меня это, если хотите, своеобразная форма атеистической пропаганды. К сожалению, наши законы в этом отношении весьма либеральны. Всякие «Церкви света небесного», теософские общества, «Божественное исцеление», «Церковь научного познания» — сколько их развелось! Но все-таки порой удается некоторых поймать с поличным. Или хотя бы просто обезвредить, разоблачив их проделки. Старик этот — талантливейший мастер, настоящий гений по части иллюзионной техники. Мы с ним раньше работали и придумали немало отличных трюков. И шарлатанов вместе разоблачали. Но они его затравили, сломили. Он сдался, спился, стал с ними заигрывать. Связался с жуликами и теперь помогает им дурачить простаков. Не могу ему этого простить.
— Ладно, бог с ним, со стариком, хотя мне его жалко.
Но вы в самом деле думаете, будто моя тетка стала жертвой ловких мошенников? Каким образом?
— Чтобы выяснить это, нам придется поехать к вам. Вы меня приглашаете?
Я на какой-то миг помедлила с ответом, но он сразу заметил мои колебания и спросил:
— В чем дело? Вы же специально приехали ко мне за помощью? Или не доверяете мне?
— Нет, что вы! — поспешно ответила я. — Просто подумала: может, лучше предупредить тетю, а то нагрянем как лавина с гор.
Он пожал плечами и насмешливо спросил:
— Ваша тетя — строгая женщина? Требует соблюдения этикета?
— Нет, она человек очень добрый и простой и всегда рада гостям.
— Тогда едем, — решительно сказал он, вставая из-за стола.
— Но вы же хотели отдохнуть...
— Ничего, успеется, — отмахнулся он.
Через четверть часа мы уже сидели в машине. Матушка Мари все же успела напихать на заднее сиденье столько свертков со всякой едой, словно мы отправлялись на Северный полюс.
— Не спорьте, — тихонько сказал мне Жакоб. — Бесполезно. Самое вкусное мы оставим, а остальное выбросим, когда выедем за город.
Так мы и сделали, остановившись в тени древнего могучего дуба, дуплистый ствол которого был весь опоясан железными обручами и хозяйственно укреплен подпорками. А потом помчались по зеленой долине вдоль Роны на юг, где ослепительно сверкала в лучах закатного солнца семиглавая ледяная вершина Дан дю-Миди.
Свежий ветерок посвистывал в ушах и раскачивал узловатые ветви старых грушевых деревьев, выстроившихся вдоль дороги. Доктор Жакоб вел машину на хорошей скорости, очень плавно и мягко и расспрашивал меня о нашей жизни. Сперва я немножко насторожилась: «Уж не устраивает ли он мне допрос?» — и отвечала суховато, односложно. Но постепенно он сумел разговорить меня.
— А кто еще живет у вас в доме?
— Прислуга.
— Много?
— Трое. Антонио — он у нас и садовник, и шофер, но чаще я сама вожу машину. Его жена — Лина, наша кухарка. И горничная Розали. Вот и все.
— И все они давно у вас служат?
— Давно. С детства, — ответила я и тут же поспешила поправиться: — То есть с моего детства, конечно. Антонио — испанец...
— Испанец?
— Да, он попал в наши края в тридцать восьмом году, еще подростком. Ну, знаете, когда шла гражданская война в Испании, многие тогда приезжали в нашу страну. Лина чудесно готовит, мастерица и во французской кухне и в немецкой. Но когда на Антонио нападает тоска по родине, он гонит жену от плиты и сам готовит бобовую похлебку по-испански и поет при этом грустные песни. И меня всегда угощает. Очень вкусная похлебка, «фабада де Астуриас» называется. Не пробовали?
