Помощник начальника полиции до сих пор не мог собрать никаких доказательств против де Марсэ и упорно отказывался верить в невиновность последнего; но преднамеренное молчание, которое хранил де Марсэ с редким упорством в гостиной префекта полиции, внезапно открыло ему глаза, и Люс уже почти более не сомневался, что перед ним стоит негодяй, которому он обязан разорением и бесчестьем своей семьи, тем более что случай с бриллиантом возбудил в нем сильное подозрение в причастности судьи к гнусному убийству начальника полиции.
Назначенный наконец на пост, которого так долго добивалось его честолюбие, Люс был сейчас особенно счастлив потому, что эта должность давала ему возможность добраться до первоисточника того гнусного заговора, который был составлен против его брата и участникам которого удалось благодаря чьему-то могучему влиянию, несмотря на все розыски, все-таки замести свои следы. Затем, он так долго верил в беспристрастное решение суда, что только необъяснимое поведение его старого друга де Марсэ могло вызвать подозрение, что уважения к решению правосудия у него давно уже нет.
Странное дело, враги Люса решили не допустить его кандидатуру на пост начальника полиции, когда эта должность была вакантной, и в то же время прежде, нежели они узнали об этом, неосторожность злейшего из них и порыв великодушия де Вержена сделали то, что Люс получил власть тем более опасную, что она соединялась почти с бесконтрольной свободой действий. Де Марсэ прекрасно понимал опасность подобного назначения, но решение его зятя было принято и исполнено так быстро, что у него не было времени воспротивиться этому. Однако после ухода Люса он дал себе слово употребить все свое влияние на де Вержена, чтобы заставить его отменить свое решение; со своей стороны, Люс, читавший мысли своего противника, поспешил откланяться, чтобы скорее пойти, бросив все дела, и поместить приказ о своем назначении в официальной газете, печатавшейся каждую ночь, и сделать таким образом отмену приказа уже невозможной. Это странное положение двух людей, тридцать лет назад расставшихся самыми искренними друзьями и затем встретившихся врагами, послужило началом той таинственной и мрачной драмы, которая описывается на этих страницах.
Расставшись, оба врага уже не сомневались в своих взаимных чувствах; оба были убеждены, что борьба начнется немедленно, борьба безжалостная, беспощадная, и оба спешили нанести первые удары.
Но возвратимся к нашему рассказу.
Назначение Люса прекратило всякие споры, и новый начальник полиции безопасности получил от префекта приказ пустить в дело лучших сыщиков, не жалеть ни их, ни самого себя, лишь бы напасть на следы убийцы Фроле.
Обыск в здании префектуры и объяснения, происходившие в гостиной префекта, заняли гораздо меньше времени, чем это можно было подумать сначала. В тот момент, когда новый начальник полиции безопасности уходил от де Вержена, последний сделал ему знак следовать за собой в кабинет. Там, предварительно уверившись, что никто не может их слышать, префект указал ему на кресло и начал взволнованным голосом:
— Ну вот, Люс, ваше заветное желание исполнилось, но я боюсь, как бы ваше назначение на так давно желанный пост не означало опалу для меня!
— О! Господин префект! За справедливость, которой я жду более пятнадцати лет?
— Вы меня не поняли, Люс, дайте мне объяснить это. Мне нечего бояться за ваше назначение, хотя этот пост крайне завидный, но против вас — многие влиятельные лица… назову только одного из ваших врагов, герцога де Жерси…
— Председателя Законодательного Корпуса?
— Его самого. Хотя и очень сильное влияние было пущено в ход уже заранее с целью вас обойти, но я уверен в поддержке министра. Не далее как дней восемь тому назад, после нашего последнего дела, в котором вы имели такой блестящий успех, тогда как полиция всей Европы не могла ничего поделать, он сказал мне, что, во избежание всякого соперничества, решение об отставке Фроле, которое я принял бы в надлежащий момент, должно быть одновременно и решением о вашем назначении, которое он назвал актом восстановления справедливости. Вы видите, мой дорогой Люс, что мне нечего бояться факта вашего назначения. Только вот вы не знаете, что положение мое и даже моей семьи сильно поколеблено.
— Это невозможно, господин префект.
— Однако это так, мой дорогой Люс!
— Боже мой, в пользу кого же?
— Моего шурина.
— Поля де Марсэ, первого заместителя главного прокурора?
— Его самого. Его отец, которого вы только что видели, мечтает об его блестящем и высоком назначении.
— Сколько ему лет?
— Около тридцати двух.
— Да, так и должно быть; я вспоминаю в самом деле, что маленькому Полю было всего полтора года, когда его отец увлек меня заняться этим темным делом на мельнице д'Юзор, оказавшим такое ужасное влияние на всю мою жизнь.
— Как! Тот молодой судья, о котором вы только что говорили?..
— Стал впоследствии вашим тестем.
— Но он вовсе не показал, что узнал вас!
— Это правда, господин префект… это дело еще не выяснено, и если об этом случае… но теперь не время говорить об этом!
— Вы правы, — согласился префект, угадывавший, на какой почве оно возникло. — Займемся моим делом.
— В тридцать два года быть первым заместителем главного прокурора и в Париже, — произнес Люс, — трудно представить, чтобы де Марсэ не был удовлетворен успехами своего сына!
— Однако это так! Он сговорился с герцогом, который не отказывает ему ни в чем, сделать из него министра юстиции в ближайшие два-три года.
— Так! Простите мою смелость… но каким образом это может отразиться на вашем положении?
— Это я вам сейчас объясню. Карьера Поля делалась так стремительно, что трудно себе представить; в короткое время он занял один из самых видных постов в министерстве. Но все же герцог не может говорить о нем во дворце как о будущем хранителе государственной печати прежде, чем тот не сделается главным прокурором; а это затягивает выполнение их честолюбивых замыслов на довольно продолжительное время Вот почему и было решено обойти это затруднение.
Если традиция и обычай не позволяют сделать хранителя печати из заместителя прокурора, то вопрос становится совершенно безразличным, когда дело идет о префекте полиции.
— А, понимаю! — вскричал Люс.
— Они решили между собой, что я должен подать в отставку в интересах семьи; Поль занимал бы, став префектом полиции, мое место и квартиру до тех пор, пока не переехал бы с Дворцового бульвара в дом министерства юстиции. С этого времени мне соблаговолили бы вернуть мое место. Прежде чем открыть мне этот проект, председатель Законодательного Корпуса хотел привлечь на свою сторону министра внутренних дел, моего непосредственного начальника, но с этой стороны встретил непреодолимое препятствие. «Никогда, — сказал ему статс-секретарь, — я не уволю де Вержена со службы, которую он несет так великолепно, что все довольны; этот префект за те десять лет, которые он занимает этот пост, сделал прямо чудеса: неоднократно попадавшиеся преступники удалены из Парижа; предместья очищены от толпы, с которой приходится иметь дело правосудию, от каторжников, ставших свободными по окончании ссылки, от всевозможных мошенников, наводнивших эти предместья. Весь этот грязный и преступный мир сутенеров, уличных женщин энергично преследуется, на него делаются облавы, и спокойствие в Париже ночью обеспечено так же, как днем. Наконец отборный персонал, которым он окружил себя, не оставляет безнаказанным ни одного преступления… Вот что сделал этот чиновник, которого вы просите меня уволить в отставку, но у меня нет в распоряжении другого соответствующего поста, который я бы мог предложить ему, да он и не принял бы его в подобном случае. Это невозможно, мой дорогой герцог, я предпочту сам подать в отставку, нежели согласиться в силу необходимости обойтись без его услуг».
