— Это ружье дорогое! — Мало того, это ценное ружье! — радостно воскликнул он, но затем лицо его вдруг опечалилось и он, сказал, возвращая его своему великодушному врагу:
— Извините дон Рафаэль, я не могу принять его!
— Почему так?
— Потому, что оно слишком ценное! Мое было простое, старое ружье, я купил его за одну унцию по случаю у одного английского капитана!
— Выслушайте меня прежде, чем отказаться окончательно, — живо возразил дон Рафаэль. — Одно французское судно гибло у наших берегов во время ужаснейшего cordonazo 3. Брат мой и я находились тогда случайно в окрестностях Сан-Блаза. Не думая о страшной опасности, которая грозила нам, мы сели в лодку, доплыли до гибнущего судна и затем с Божьей помощью провели его благополучно до входа в порт Сан-Блаз. Таким путем нам посчастливилось спасти не только само судно и его ценный груз, но также капитана, и весь его экипаж. Конечно, это не более чем счастливый случай. Желая отблагодарить нас, и видя, что мы не соглашаемся принять никакого денежного вознаграждения, капитан вынудил нас принять каждого по ящику ружей и по ящику пистолетов Версальского завода, как говорят, первого в Европе. Он приказал свезти на берег эти четыре ящика, уверяя нас, что мы не вправе отказаться от оружия теперь, когда вся наша страна находится в восстании и так нуждается в оружии. Конечно, мысль капитана при этом была та, чтобы мы раздали это оружие тем из наших друзей, которые будут в нем нуждаться, так что вы видите, что, предлагая вам одно из этих ружей, я только сообразуюсь с желанием капитана. Еще раз прошу принять от меня это ружье, а пару пистолетов от брата моего, Лопа. После того, что я вам сейчас рассказал, вы не вправе отказываться от этого оружия! — С этими словами он вручил вторично дону Торрибио ружье и пару пистолетов, которые вынул из-за пояса.
— Что делать, надо вам повиноваться! — полушутливо, полурадостно сказал молодой человек.
— Ну, а теперь надеюсь, мы расстанемся с вами друзьями! — сказал дон Рафаэль, протягивая руку.
— Да, сеньор, вы и ваш брат, были очень великодушны ко мне! — произнес Торрибио самым сердечным, задушевным тоном.
— А наш отец?
— Ваш отец, — повторил, весь бледнея, молодой человек, — был жесток ко мне, он высказал себя неумолимым по отношению к моей вине, или, право, даже легкомысленности, за которую я и так уже жестоко был наказан тем, что вы слышали из уст вашей прекрасной сестры, донны Ассунты.
— Да, это правда, — честно согласился дон Рафаэль, — но отец наш человек старый, добрый и хороший, но только неумолимый и непреклонный, как большинство людей в его лета, — неужели вы так сильно возненавидите его за горячность, о которой он и сам теперь, быть может, сожалеет, — я в этом уверен?!
— Дон Сальватор Кастильо — ваш отец, дон Рафаэль, — я не считаю себя в праве ненавидеть его. Я постараюсь забыть то, что он хотел сделать со мною, вспоминая как вы с вашим братом отнеслись ко мне. К тому же это будет тем легче, что не позднее, чем через двое суток, меня уже не будет в этих лесах; я покину их, быть может, навсегда! — добавил он с сердечным сокрушением.
— Как?! вы хотите покинуть наши леса, где вы родились и жили счастливым и свободным?
— Да, так надо, — со вздохом сказал Торрибио, — я хочу забыть, и пусть меня забудут. До настоящего времени моя жизнь была не тем, чем бы ей следовало быть. Я во многом могу упрекать себя, донна Ассунта сказала правду, я — мерзкий человек, но я хочу искупить свое прошлое; сегодняшний урок не пропал даром для меня!
— Но скажите, что станется с вами в чужих краях, которых вы совсем не знаете?
— Это я и сам не могу сказать! Но Бог, который видит мое раскаяние, поможет мне, я в этом уверен, кроме того, человек смелый, на добром коне и хорошо вооруженный, нигде не пропадет, а тем более в нашей стране. Весьма возможно, что я пристану либо к Мексиканцам, либо к Испанцам.
— Обдумайте хорошенько: это серьезный вопрос!
— Я уже все обдумал, дон Рафаэль! — Я еду, быть может сегодня же вечером, а потому примите мой прощальный привет и сердечную благодарность и если позволите прибавить еще пару слов…
— Сделайте одолжение!
— Даже если бы это касалось донны Ассунты? — с горькой улыбкой осведомился Торрибио.
— Почему же нет? — Я повторяю ей слово в слово ваши слова!
— Благодарю! Скажите ей, что её упреки сделали из меня другого человека, что я покидаю свои родные леса с сердцем, наполненным невыразимой горечью, но с надеждой, что горе и страдания возродят меня! Передайте, что мое самое горячее желание, это видеть ее счастливой, и что я буду молиться о её счастье!
— Я скажу ей все это, дон Торрибио!
— Благодарю, сеньор! Прощайте, мы, вероятно, больше не увидимся!
— Как знать?! Быть может, мы столкнемся где-нибудь гораздо раньше, чем вы полагаете; говорят, что Испанцы приближаются сюда.
— Дай Бог, чтобы они сюда и не заглядывали!
— Аминь! От всего сердца! Прощайте и всего хорошего!!
— Благодарю, храни вас Бог!
Молодые люди крепко пожали друг другу руки, обменялись еще несколькими словами, и затем дон Рафаэль вскочил на своего коня.
— До свидания! — крикнул он, дав шпоры своему мустангу.
— Прощайте! — грустно отозвался дон Торрибио, но тот уже не слышал.
Как только дон Торрибио остался один, произошло нечто совсем не вероятное.
Этот гордый, сдержанный молодой человек, подойдя к своему коню, обхватил его шею руками и стал как-то особенно страстно ласкать его, говоря, как с человеком, как с близким задушевным другом, и плакать, плакать навзрыд. Этот прекрасный конь был единственным его другом и поверенным и ему он отдавался всей душой, изливая на это благородное животное всю ту безмерную любовь, которой он не находил другого применения.
Несколько лет тому назад дон Торрибио во время своих продолжительных странствий по Соноре и таинственным дебрям Аризоны случайно повстречал большой табун степных диких коней. Погнавшись за ними, он изловил своим лассо (аркан) превосходнейшую кобылицу, которую и назвал именем Линда.
Чистокровный степной мустанг, Линда была одновременно и щегольской, и походной лошадью, неутомимой и выносливой, сухой, легкой и при этом редкой красоты. Дон Торрибио чуть ли не боготворил её; он ходил за ней, как ходит мать за любимым ребенком, и умное животное понимало каждое его слово и движение, повинуясь ему всегда с особою готовностью.
Один богатый, знатный испанец, прельстясь необычайной красотой Линды, предлагал за неё дону Торрибио полторы тысячи пиастров, что составляет целое состояние для такого авантюриста, еле-еле сводящего концы с концами и живущего со дня на день, чем Бог послал. Однако, молодой человек наотрез отказался расставаться со своей лошадью, не смотря даже на то, что его упорный покупщик все увеличивал предлагаемую им сумму до тех пор, пока не утроил первоначальной цифры. Но даже и эта неслыханная за коня цена не соблазнила дона Торрибио. Мало того, чтобы знатный испанец не приказал похитить у него его неоцененную Линду, которую тому не удалось купить ни за какие деньги, дон Торрибио, не сказав никому ни слова, вскоре покинул ту местность, где жил его упорный покупщик.
