– Быстрее, выводим ослов,– прошептал Дэвид.
Но в этот момент Яни увидел Филимона Страхиса с керосиновой лампой и двустволкой.
– К-кто з-здесь? – прошептал хозяин дрожащим голосом.– Н-ни с места, а то ст-ст-стреляю!
Яни знал, что его противник – такой же меткий стрелок, как и отважный храбрец, но ему было не до смеха. Мальчик издал из своего укрытия пару душераздирающих стонов и произнес глухим, скрипучим голосом:
– Я вур-да-лак, Стра-хис. Я при-шел вы-пить тво-ю кровь и за-брать твою ду-у-у-шуууууу...
Страхис, всю жизнь печенкой чуявший, что однажды с ним непременно случится что-то кошмарное, уронил лампу и отскочил.
– Святой Поликарп, сп-сп-сп-аси меня! – заскулил он.– Боже, сжалься надо мной!
– Не по-мо-жет,– гудел Яни, жутко стуча зубами.– Я при-шел за-брать твою ду-у-у-шуууу!..
В это время Аманда и Дэвид уже тащили из сарая ишаков. Это оказалось нелегким делом, так как натрудившиеся за день животные вовсе не горели желанием покидать уютное теплое стойло. Однако Яни, бегая вокруг дома, так блестяще играл вурдалака, а Страхис так молил о помощи всех святых, какие только есть в календаре, что легкий шум, производимый ребятами в сарае, был вовсе не заметен. Как только Яни увидел, что его сообщники с добычей скрылись за оливами, он издал пару прощальных вздохов и нырнул в темноту. Бедняга Страхис не мог поверить, что его оставили в покое.
К тому времени, когда восточный горизонт начал светлеть бледно-зеленым, на пляже были собраны почти все ишаки деревни. Не было лишь четырех, принадлежащих папаше Никосу, поскольку к стойлу, где он их держал, подобраться было практически невозможно. Но Яни заявил с таинственным видом, что нашел способ их заполучить.
– Ну, мы творим чудеса,– потирала руки Аманда, с удовлетворением глядя на стадо из четырнадцати грустных ишаков и одного пони.
– Погоди радоваться, мы еще не закончили,– заметил Дэвид.
– Слушайте, давайте сначала переправим все это стадо на Остров Гесперид, а потом уж решим, как быть с ишаками папаши Никоса,– предложила Аманда.
– Правильно,– сказал Яни.– Так и надо сделать.
Выходить на ночную прогулку неохота было всем ишакам. Но когда они поняли, что их хотят загнать в воду и заставить плыть, тут уж начался всеобщий бунт. Ишаки лягались и упрямились, а один даже отвязался и что есть мочи носился по пляжу, пока перепуганные дети не поймали его и не привязали ко всем остальным. Бедняжкам так не хотелось переходить к водным процедурам, что операция по переправе стада на остров заняла более часа. Оказавшись на суше, ослы недовольно отряхивались и глубоко вздыхали, выражая свое раздражение. Ребята заботливо отвели их на террасу, привязали и положили перед каждым изрядную охапку сена, чтобы отвлечь от неприятных ощущений. Затем переплыли назад на Мелиссу.
– Значит, так,– прошептал Яни, когда дети укрылись в зарослях бамбука, примыкавших к полю,– эта земля принадлежит папаше Никосу. Ослов он обычно привязывает к фиговому дереву. Когда он появится, я выйду из засады и подниму шум.
– Какой шум? – не поняла Аманда.
– А вот увидите,– сказал Яни и таинственно улыбнулся Аманде.– Я совершенно уверен, что это отвлечет их внимание от ослов, но и вы не зевайте – я не смогу задержать их надолго.
– Мы оценили, как ты отвлек внимание Страхиса,– захихикала Аманда.
– Подумаешь! – махнул рукой Яни.– С этим-то было справиться легко. А вот папаша Никос – крепкий орешек и с ним придется повозиться.
Дети терпеливо ждали, и как только взошло солнце, папаша Никос с семьей появились в поле. К счастью похитителей, папаша Никос привел с собою всех четверых ослов. Весело болтая, отец семейства, его супруга и два сына спустились с холма, привязали ослов к фиговому дереву и, достав мотыги, принялись за работу.
– Пора,– сказал Яни.
К удивлению Аманды, Яни достал из кармана перочинный нож и, прежде чем ребята что-нибудь поняли, сделал у себя на ступне два надреза, так что между пальцами ноги потекла кровь.
– Что ты делаешь?! – с ужасом спросила Аманда.
Тот прикусил губу, но все же улыбнулся девочке.
– Надо, чтобы все выглядело реалистично,– сказал он,– иначе папашу Никоса не одурачишь. Ну, отвязывайте ослов и переправляйте их на Остров Гесперид, а затем возвращайтесь в деревню. Я буду там.
Он спрятал нож и скрылся в зарослях.
– Интересно, чего это он?! – спросил Дэвид.
Аманда пожала плечами.
– Мне самой интересно,– сказала она,– но он умница, так что пусть действует, как считает нужным. Ну, теперь скорее к дереву!
Они проползли вокруг поля и спрятались за кустами возле фигового дерева. Вдруг они с изумлением и тревогой увидели, как Яни вышел из бамбука навстречу папаше Никосу и его семье. Мало того, он пожелал папаше Никосу доброго утра, на что тот вежливо ответил. Потом Яни тактично поинтересовался насчет урожая и вдруг повалился на землю с таким протяжным криком, что Аманда даже подпрыгнула на месте.
– Змея! Змея! – вопил он.– Меня укусила змея!
Папаша Никос и его домочадцы тут же побросали мотыги и бросились туда, где Яни катался по траве, как будто его и в самом деле укусила змея. Члены семейства собрались вокруг мальчика, подняли ему голову и осмотрели рану, наперебой предлагая множество средств, помогающих от укуса змей. Крики Яни были столь душераздирающи, что папаше Никосу и всем остальным пришлось перекрикиваться, чтобы понять друг друга. Какофония послужила отличным прикрытием для шума, с которым Аманда, Дэвид и Простаки отвязывали и угоняли ослов.
– Утюгом прижечь,– промычал папаша Никос,– и все пройдет.
– Нет, нет,– воскликнула мамаша Никос,– чеснок с оливковым маслом. Моя мама всегда так делала.
– Умираю!!! – вопил Яни. Сквозь полузакрытые веки он увидел, что осликов успешно увели, и кричал скорее оттого, что вошел в роль.
– Нет, нет, золотко,– гудел папаша Никос,– мы тебе умереть не дадим. Сейчас отнесем тебя в деревню, прижжем раскаленным утюжком, и все пройдет.
– Никаких утюгов! Только чеснок с маслом! – визжала мамаша Никос.
– Замолчи,– возмутился отец семейства.– Кто нас лучше разбирается, я или ты?
– Умира-аю,– жалобно простонал Яни, как будто и в самом деле готовился проститься с жизнью.
– Дайте ему глоток вина,– распорядился папаша Никос.– Бутылка под деревом, где привязаны ослы.
Все члены семьи Никое были до того встревожены и напуганы, что один из двух сыновей, который помчался за бутылкой, не заметил даже, что ослов под фиговым деревом уже нет. Яни вопил и стучал зубами так правдоподобно и самозабвенно, что пришлось раскрывать ему рот, чтобы влить туда вина.
– Я погиб,– продолжал стенать Яни,– я погиб.
– Что ты, что ты, родненький,– мычал папаша Никос.– Сейчас отвезем тебя в деревню, все будет xopoшo. Приведите сюда одного из ослов.
Сыновья папаши Никоса побежали к фиговому дереву, и, когда обнаружили, что ослы исчезли, у них перехватило дыхание.
– Папа,– сказали они, вернувшись назад,– ослов там нет.
Лицо папаши Никоса побагровело от гнева.
– Растяпа! – рявкнул он на жену, которая, по его мнению, и была причиной неприятности.– Не могла привязать их как следует.
– Сам растяпа! – оскорбилась мамаша Никое.– Я-то привязала их накрепко!
– Привязала бы накрепко, они бы не исчезли,– сердился папаша Никос.
– Умираю,– жаловался Яни.
– Сперва отнесем его в деревню, а потом вернемся за ослами,– решил отец семейства.– Они не могли далеко уйти.
– Я умер,– заявил Яни.– Поздно нести меня в деревню.
– Нет, нет, малыш,– папаша Никос ласково погладил парнишку,– мы не дадим тебе умереть.
Все четверо подняли Яни и понесли в деревню, кряхтя от тяжести. На каждом шагу Яни уверял их, что лучше бы положить его под оливой и оставить умереть, так как надежды на спасение уже нет.
Наконец, совершенно измученные, они достигли главной площади деревни, жители которой еще только начали просыпаться. В таверне быстро сдвинули два стола и положили на них Яни. Вскоре здесь собралась почти вся деревня. Даже папаша Йорго (которому, как вы помните, перевалило за сто) приплелся, чтобы дать совет, который был с благоговением выслушан остальными жителями,– еще бы, ведь старейший житель деревни должен понимать толк в змеях больше, чем кто-либо еще! И тут же все заговорили одновременно. Каждый предлагал свое средство, и сцена разыгралась настолько бурная, что Яни с огромным трудом сдерживал смех. После того как его рана была смазана семнадцатью самыми разными снадобьями и перевязана грязнейшей тряпкой, мальчика отнесли к нему домой и положили на постель. Затем тщательно затворили ставни и дверь – ведь, как известно, ничто не вредит больному больше, чем свежий воздух,– и отправились по домам, продолжая спорить по дороге. Яни лежал на своей постели в затененной комнате и смеялся так, что из глаз его потоками лились самые непритворные слезы.
