Охотники, канадцы и гуроны, давно уже привыкшие ко всевозможным переменам погоды, стоически выдерживали обливавшие их потоки дождя, как истые философы, они не придавали им никакого значения, напротив, этот теплый ливень при невыносимой жаре казался очень приятным и даже полезным душем.
— Ба, — говорил, смеясь, Мишель Белюмер, — вода смывает кровь, через несколько минут не останется и малейшего следа бывшей битвы, нам же лучше.
— Да, — добавил, также смеясь, Сурикэ, — буря позаботилась о чистоте в нашем лагере, она не лишняя после минувшей ночи.
— Это доказывает, — заговорил Бесследный, выпуская большое облако дыма, — что пословица верна.
— Какая пословица? — спросил Белюмер.
— Нет худа без добра.
— Да, это правда, — сказал Сурикэ, смеясь. Поднялся общий смех.
Сильные летние бури вообще непродолжительны. А настоящая, поражающая своей силой, была еще короче: она продолжалась не больше двух часов.
К полудню дождь перестал, ветер стих, небо прояснилось, солнце ярко светило, воздух освежился.
Погода была восхитительная.
Еще два-три часа, и вода окончательно впитается в землю, можно будет не только на лошади, но даже пешком смело пуститься в дорогу, если только можно так назвать небольшие тропинки, проложенные дикарями с топором в руках.
Меньше чем через три часа Сурикэ вошел в палатку, где сидели дамы, занимаясь своим восхитительным женским рукоделием, в котором они так искусны.
— Очень рада, месье Лебо, — сказала графиня, весело улыбаясь при его появлении, — что вы нашли, что нового?
— Ничего, насколько мне известно, — отвечал он, — я хотел узнать о вашем здоровье и спросить, не беспокоила ли вас буря.
— Нет, благодаря вашему вниманию, нас предохранили от грозившей опасности, мы этим обязаны только вам.
— Я исполнил свой долг, вам не за что меня благодарить.
— Но вы сами, должно быть, ужасно страдали, оставаясь под открытым небом среди урагана.
— Я видал много более сильных ураганов, а этот был непродолжителен, и к тому же теперь лето, так что ни я, ни мои друзья нисколько не пострадали от этой бури; если бы только мы не беспокоились за вас, мадам, мы были бы рады грозе.
— Вот настоящая философия, — заметила, улыбаясь, графиня.
— И философия великого вождя, — добавила весело Марта де Прэль.
— Наша обязанность, — отвечал ей в тон охотник, — приучает к терпению и философии. Что бы с нами было без этих дорогих качеств?
— Правда — ужасная обязанность.
— Я не согласен с вами, — перебил Шарль Лебо, качая головой, — жизнь пионера имеет свои особенные прелести, она мне нравится; может быть, именно опасности и неудобства делают ее еще заманчивей и привлекательней.
— Все вы, господа пионеры, одинаковы, — сказала графиня Меренвиль, — вас не переспоришь.
— Может быть, потому, что мы одни вполне испытали неизвестные для других прелести этой странной жизни, графиня.
Марта во время этого разговора молча улыбалась и исподлобья посматривала на говоривших.
— Извините, мадам, я пришел сюда сказать вам еще, что погода стала прелестна, дороги настолько сносны, что идти можно, и мы совершенно готовы хоть сейчас отправиться.
— Сегодня уже поздно, — сказала графиня.
— Еще только три часа, мы успеем пройти несколько миль до заката солнца.
— Зачем спешить? — настаивала графиня.
— Ваше желание, графиня, для меня закон.
— Благодарю вас, я хочу немного отдохнуть сегодня.
— В таком случае мы отправимся завтра?
— Да, завтра.
— В котором часу?
— Когда угодно!
— Отлично, мне только остается пожелать вам всего хорошего и уйти, чтобы не помешать отдыхать.
Он поклонился и поднял дверь палатки.
— Месье Лебо! — сказала графиня.
— Что угодно?
— Еще одно слово, если позволите.
— К вашим услугам.
— Мне хотелось бы спросить вас?
— Если только знаю…
— О, конечно!
— Извольте.
— Можете вы сказать, далеко мы от плантации Меренвиль?
— Могу.
— Скажите же.
— Мы в 66 милях от Красной Палки, вы, вероятно, про нее спрашиваете?
— Да, вы говорите, в 66 милях от Красной Палки?
— Да, графиня.
— Хорошо, сколько же это нужно дней, чтобы доехать?
— Если водой, как мы едем, самое большее — дней семь.
— Благодарю.
— Еще что не желаете ли сказать?
— Да, если позволите.
— О, графиня, я весь к вашим услугам, распоряжайтесь мной.
— Вы наш друг, — сказала графиня, протягивая ему руку.
— О, это много чести, графиня, — продолжал Шарль Лебо, почтительно целуя протянутую руку, — вы еще что-нибудь желаете знать?
— Да, конечно!
— Я слушаю, графиня.
— Я хотела узнать, далеко ли мы от Карильона?
— О, нет, мы не дальше 50 миль от крепости.
— Так близко?
— Не больше, графиня.
— Вы уверены?
— Да, убежден; я хорошо знаю эту дорогу, ошибиться трудно.
— Значит, путешествие отсюда в крепость много короче, чем отсюда в Красную Палку.
— Нет, напротив.
— Каким образом?
— Очень просто.
— Ничего не понимаю.
— Обратите внимание на дорогу: чтобы вернуться в крепость, придется ехать сушей, а не водой.
— Что же из этого?
— Очень многое, графиня.
— Я ровно ничего не знаю, объясните мне, пожалуйста, Лебо.
— Это так просто: водой мы легко делаем десять и даже двенадцать миль вдень.
— А сухим путем?
— Едва шесть миль в день, то есть ровно вполовину, если не меньше.
— Боже мой, отчего же такая громадная разница?
— Потому что у нас нет еще дорог, приходится идти едва заметной тропинкой, рискуя на каждом шагу иметь неприятную встречу или прокладывать самому дорогу топором и огнем, что не безопасно.
— Но до Дюкенса мы можем ехать водой?
— Желая попасть в Карильон, вы еще продлите путь, возвращаясь в Дюкенс.
— Почему это?
— Потому что ради личных интересов мы должны идти прямо к тому месту, куда едем, заезжая в Дюкенс, мы сделаем крюк, а это много значит.
— В таком случае, чтобы попасть в Карильон, нужно около 10 дней. На целую треть больше, чем на Красную Палку.
— Да, я объяснил почему, графиня.
— Да, да, только мне это очень неприятно.
— Вы желали вернуться в Карильон?
— Да, это мое страстное желание.
— Если бы я мог сделать замечание…
— Я знаю, что вы скажете, ясама себе тоже сто раз повторяла.
— И вы не отказываетесь от своего желания?
— Больше чем когда-либо, у меня есть уважительная причина, которая и вас заставит согласиться с моим мнением.
— О, графиня, я и без этого всюду пойду за вами.
— Знаю, мой друг, но я считаю своим долгом сказать вам, что меня заставляет непременно вернуться к мужу.
