— В последний раз — дорогу! — сердито вскричал граф, топая ногами.
— Вот мой ответ, — дьявольски захохотала женщина. Вытянув быстро пистолеты, она спустила курки. Граф упал, но, падая, он успел еще выстрелить в нее, хотя и промахнулся.
Все это произошло так быстро, что никто не успел помешать их поединку.
Когда граф уже лежал, прибежали охотники под предводительством Мрачного Взгляда, а за ними Тареа, Бесследный и другие воины.
Окруженные со всех сторон, ирокезы попали все до одного в руки неприятеля, ни одному не удалось бежать, хотя правда, что из 30 человек, составлявших их партию до атаки, осталось только двенадцать, и все более или менее раненые.
Да, невидимые зрители сражения, происходившего перед палаткой, выказали удивительное мужество и хладнокровие.
Они не только не испугались, но ни разу не вскрикнули.
Они держали себя, как настоящие жительницы пограничной местности.
Свет Лесов, заслышав голос графа около палатки, вся вздрогнула, в ней снова проснулась вся ненависть к нему; ни слова не говоря остальным дамам, она схватила бывшие тут, вероятно, забытые Сурикэ, пистолеты, не помня себя от злобы и жажды мести, выскочила, повторяя: «Смерть животному, смерть ехидне, я убью тебя, презренный».
И она действительно выполнила свое намерение.
Остальное известно.
Явившись, Сурикэ стал распоряжаться.
Он отдал приказание немедленно расстрелять ирокезов; выпустить их живыми было бы глупо: через несколько дней они вернулись бы в сопровождении большой толпы, чтобы отомстить за убитых; безопасность дам требовала этой быстрой расправы с ними. Все хорошо понимали и были довольны распорядительностью вождя.
Гуроны, оскальпировав раньше убитых, ожидали с нетерпением последних.
Сурикэ, исполнив свой долг, который возмущал его, как всякое кровопролитие, подошел к графу Витре и велел его поднять.
Свет Лесов не убила своего врага; обе ее пули, разорвав ткани мускулов, не задели ни одного внутреннего органа, и обморок его был просто от сильной потери крови.
Раненый был приведен в чувство.
Открыв глаза, он иронически улыбнулся.
— Зачем лечить мои раны, — сказал он, — убейте меня поскорей, и делу конец.
Сурикэ покачал головой.
— Мы не убьем вас, — холодно ответил он.
— А, понимаю, вы не убьете меня, чтобы насладиться моими пытками, чтобы мучить меня? — возразил он, задыхаясь от бешенства.
— Нет, милостивый государь.
— Что же вы хотите со мной сделать? — удивился граф.
— Ничего.
— Но тогда?
— Вы свободны.
— Вы меня освобождаете или, вернее, даете свободу?
— Да, милостивый государь, — спокойно ответил охотник.
— Берегитесь, сударь.
— Чего?
— Я вам прямо говорю, как только выздоровею, я найду вас.
— Сомневаюсь.
— Вы даете мне свободу, зная, что я буду непременно мстить вам?
— Да.
Наступило короткое молчание.
— В таком случае, должны быть причины такого снисхождения ко мне с вашей стороны.
— Да, есть, и очень уважительные.
— О, я не сомневался, что за этим наружным великодушием скрывается какая-нибудь измена.
— Ошибаетесь, милостивый государь, вам возвратят ваше оружие, и вы уйдете, и никто не станет следить за вами.
— Но что заставляет вас так поступать?
— Я вам сказал — уважительные причины.
— Что это за причины?
— Вы желаете знать?
— Да, милостивый государь, я этого требую, если только имею на это право, — добавил он с той же иронической улыбкой.
— Извольте, ваше желание будет исполнено. Есть люди, до которых не смеет пальцем коснуться ни один порядочный человек, потому что они составляют собственность палача, вы, милостивый государь, из числа их, мы не унизимся до того, чтобы присвоить себе право палача, благодаря только этому вы уйдете отсюда целы и невредимы.
— О, негодяй! — вскричал граф, сверкая глазами. — Я отомщу, клянусь, я отомщу!..
— Позвольте дать совет?
— Совет? — с презрением спросил граф, но тотчас же оправился. — Что это за совет?
— Если я встречу вас еще раз на своей дороге, это будет уже последний, — сказал холодно Шарль Лебо.
— Вы убьете меня? — зло рассмеялся граф.
— Нет, милостивый государь, я отдам вас краснокожим; послушайте меня, присоединитесь лучше к вашим друзьям англичанам, как это вы желали сделать, измена завершит вашу постыдную эпопею.
Граф опустил голову, стыд и бессильная злоба не давали ему говорить.
— Довольно, если я свободен, отпустите меня.
— Я не держу вас, напротив, вы даже можете взять с собой двух матросов, ваших помощников во всех подлостях.
Граф встал; ему подали оружие, и он среди общего молчания вышел из лагеря в сопровождении дух матросов.
— Вы поступили великолепно, — сказал Мрачный Взгляд, когда граф скрылся вдали, — я восхищаюсь вами, но вы сделали ошибку.
— Может быть, — отвечал, улыбаясь Сурикэ, — пусть судит Бог.
— Аминь, — рассмеялся в ответ Бесследный.
— А Серый Медведь? Что вы с ним будете делать, — спросил Тареа, заранее радуясь новому скальпу.
— Серый Медведь пьяница, но он оказал большую услугу в этом деле, я освобожу его, когда он будет не опасен нам.
— У Серого Медведя прелестные волосы, — сказал, вздыхая, вождь.
Сурикэ весело рассмеялся над ним.
ГЛАВА VI. Как Сурикэ был приятно поражен, узнав о желании г-жи Меренвиль вернуться обратно в Канаду
Собравшаяся еще с вечера гроза наконец разразилась с неслыханной и с непонятной для нас, северян, силой.
Дождь лил как из ведра, молния поминутно сверкала, страшные раскаты грома не прекращались; ветер рвал и крутил, как ураган, пригибая вековые деревья, вырывая их и далеко унося с невообразимым шумом и треском, раскаленный воздух был переполнен удушливым запахом серы, дышать было невозможно.
Палатку, где были дамы, пришлось укреплять, вбивая новые столбы и приваливая тяжелые камни, чтобы предохранить ее от печальной участи, постигшей легонькие шалаши и избушки, выстроенные для охотников.
Сплетенные из ветвей и прикрытые хворостом, Они, при первых же порывах бури были разбросаны, все ветки далеко раскиданы, так что не осталось и следа от бывших жилищ.
Было уже около девяти часов утра; буря началась еще тогда, когда охотники хоронили убитых, вырыв для них большой глубокий ров, чтобы скрыть от дам некрасивую картину мертвых тел.
Идти дальше не было никакой возможности, дороги превратились в ручьи и реки, приходилось ждать под дождем и ветром еще несколько часов, пока буря не утихнет и дороги не станут возможными для прохода.
Охотники, канадцы и гуроны, давно уже привыкшие ко всевозможным переменам погоды, стоически выдерживали обливавшие их потоки дождя, как истые философы, они не придавали им никакого значения, напротив, этот теплый ливень при невыносимой жаре казался очень приятным и даже полезным душем.
