— Так и быть должно, Серый Медведь — великий вождь и любит водку.
— Водка — молоко индейцев, — ответил пленник.
— Да, если бы вам дать волю, вы пили бы его и днем, и ночью, — сказал, смеясь, охотник, — но если вы так любите ее, пейте еще, это вас оживит.
И он подал снова рог, на этот раз уже полный. Индеец не заставил себя просить, он взял его и, как в первый раз, не отнимая от губ, выпил до дна.
— Ловко пьет, должно быть, у этого черта горло луженое, — тихо говорил охотник.
— Скажите, — продолжал он, обращаясь к ирокезу, — зачем вы пришли сюда и каким образом? Если скажете, получите еще рог водки.
Серый Медведь уже и так опьянел от выпитого, мысли его начали путаться, в голове шумело, он не сознавал, что с ним делается, и не мог вспомнить, откуда и зачем он пришел.
— Это не трудно сказать, — начал вождь, уже заплетая языком, — если вы желаете знать, я вам скажу, но с условием, если вы мне еще дадите водки.
— Обещаю, вы знаете, что данное слово я всегда держу.
— Отлично, я знаю; я не заставлю вас дожидаться, это недолго, я не думаю, чтобы это интересовало вас.
— Говорите, это мое дело.
— Верно, это не мое дело, но я вождь, мой язык не лжет.
— Знаю, говорите, мои уши открыты.
— Отлично, слушайте: месяц тому назад один великий бледнолицый вождь, француз, приехал к нашему вождю с богатыми подарками; за несколько дней до приезда этого вождя приезжал другой француз, предупредив о приезде второго, первый уехал с Нигамоном для грабежа на французской границе по берегам Матери вод; а великий белый вождь, отправляясь в колонию, купленную янки у голландцев, хотел взять мое племя к себе в конвой для охраны.
— Вы говорите про Новую Англию или Нью-Йорк?
— Да мне все равно; мне кажется, что этот великий вождь хочет превратиться в янки и не любит свою нацию.
— Дальше, — сухо заметил Белюмер.
— Проходя один девственный лес, лежащий на расстоянии трех дней ходьбы отсюда, мы нашли труп первого француза. Великий вождь был страшно рассержен, топал ногами и что-то громко кричал на своем языке, которого мы не понимаем; у мертвого во всех карманах было золото; вождь взял его и роздал нам, говоря, что он не хочет уже идти к янки, а вернется к французам, чтобы догнать Нигамона, и он свернул в эту сторону, где, как он сообщил нам, хотел поговорить со своими охотниками, ехавшими с ним в одном направлении.
— И вы послушались его?
— Он был щедр и давал водку.
— Вот убедительный аргумент; за водку они продадут черту душу, если только она не принадлежит уже ему со дня рождения. Когда же вы отыскали лагерь, — спросил он Серого Медведя.
— Только сегодня, при закате солнца.
— Отлично, это все?
— Да, я все сказал; а водки?
— Еще вопрос — вас много?
— Да, достаточно.
— Сколько же?
— Двадцать пять.
— Отлично, а великий белый вождь?
— С ним трое очень послушных людей; они отлично вооружены и с топорами за поясом.
— Отлично, это матросы, у графа Витре есть фрегат; 25 и 4 будет 29, 5 отбросить, останется 24, это еще много больше пятнадцати, но мы посмотрим, черт не всегда им покровительствует.
— Что говорит мой брат Серому Медведю?
— Ничего интересного для вас, вождь.
— А водки?
— Вот это другое дело, — сказал канадец.
Белюмер встал, выбрал самый большой рог и, наполнив его до краев, подал вождю ирокезов, который пил по-прежнему без передышки.
Дотянув до дна, он вместе с рогом растянулся и тотчас же заснул, как мертвый.
— Он проспит по крайней мере сутки, — сказал охотник, — нужно только его получше спрятать, он пригодится еще; а мы тем временем примем предосторожности: вы, Маленький Жан, отправляйтесь тотчас же, не медля ни минуты, к Сурикэ и предупредите его о том, что случилось и что нам нужна немедленная помощь.
— Я скоро вернусь, не беспокойтесь.
— Ступайте, желаю успеха.
Маленький Жан тотчас же выехал из лагеря, а Белюмер с остальными товарищами перенесли Серого Медведя в глубокую яму, откуда он не мог выбраться сам и где его невозможно было найти незнающему.
Оставив его в яме, Белюмер тотчас же рассказал товарищам обо всем, что узнал, и просил их удвоить бдительность.
Он хотел также предупредить дам об угрожавшем нападении, но, обдумав, решил оставить их в полном неведении, не желая прежде времени беспокоить, тем более, что это нападение могло не состояться; его люди были настороже, помощь не замедлит, может быть, даже предупредить нападение, если только ирокезы действительно думают нападать.
В силу этих, а может быть, многих других причин, которые не желал высказывать старый охотник, он не хотел пугать напрасно дам, которых должен был защищать.
В то время как Белюмер приготовился храбро отразить грозившее нападение ирокезов, Сурикэ, уже расставшись с товарищами, задумчиво возвращался в лагерь.
Шарль Лебо был настоящий сын XVIII века, но вместе с тем он был слишком развит и умен, чтобы разделять мысли и верования той эпохи. Я не хочу совсем этим сказать, что мы, сыны гигантов, победивших целый мир, были бы избавлены от этих глупых сказок нянек и идиотских суеверий, нет, нисколько.
Как бы там ни было, Шарль Лебо в первый раз еще был очень скучен, его томило какое-то мрачное, неопределенное предчувствие.
— О! — говорил молодой человек, спеша к лагерю. — Как это глупо! Мое сердце болит, мне скучно, как изнеженной даме, страдающей нервными припадками. Со мной никогда еще ничего подобного не бывало!.. Но это состояние ненормально — должна же быть какая-нибудь причина? Я не знаю ее, но все-таки беспокоюсь…
Разговаривая таким образом шепотом, охотник незаметно подошел близко к лагерю.
На расстоянии двух выстрелов от лагеря он остановился.
Шарль Лебо был вполне уверен в предусмотрительности и опытности своего друга, которому доверил дам, он знал его лучше, чем кто-либо, живя вместе несколько лет, он мог изучить его, его характер, привычки настолько, что, доверив ему даже такой серьезный пост, был покоен в том отношении, что никакой ошибки или неосторожности произойти не может. Смелый до дерзости при известных условиях, Белюмер никогда не рисковал, не будучи уверен в себе и своих силах.
Остановясь около лагеря, молодой человек не хотел показываться Белюмеру, пока тот не позовет на помощь; поступая иначе, он мог сильно оскорбить своего старого друга, что никогда бы он не простил себе.
Осмотрев бегло местность, Шарль Лебо послал несколько человек на разведку подальше, а сам остался на месте.
Холод был ужасный; охотник быстро ходил, чтобы согреться.
На восточном горизонте показалась уже светлая полоска — предвестница рассвета, ночь прошла, мрак был не так густ.
