Они дрались ради только того, чтобы драться, убивать без причины и без цели.
Восемь или десять были убиты, но множество тяжело ранено.
Они дрались и в то же время пили до тех пор, пока не опорожнили совершенно бочонок.
Нигамон давно уже лежал неподвижно, пьяный.
Глубокая тишина стояла над лагерем, в котором не было ни одного человека, чтобы даже предупредить об угрожавшей опасности.
Французы пробрались в лагерь, не встретив ни малейшего сопротивления.
Заняв ранее назначенные посты, они оцепили таким образом ирокезов, которые, если бы и были в состоянии защищаться, не могли бы прорвать окружавшее их железное кольцо.
По приказанию Мрачного Взгляда хворост, заменявший ирокезам стены крепости, был подожжен кругом, охватившее его пламя ярко разлилось по холму, озарив ужасную, возмутительную картину.
— Смерть собакам, разбойникам! — вскричали канадцы.
— Смерть! — повторили гуроны.
Несмотря на сделанное предостережение, гуроны не выдержали, завидев неприятеля, дико закричали и, потрясая оружием, бросились дружно вперед.
На их крик приподнялись несколько отяжелевших голов с полузакрытыми, сонными глазами и тотчас же опустились на прежнее место.
Началась ужасная, зверская резня; несчастных, неподвижно лежавших ирокезов били, как быков на бойне.
Мрачный Взгляд и канадцы стояли, загородив выход, ни один из них не принимал участия в возмущавшем их кровопролитии.
Зато гуроны, которым дали полную свободу, вполне отдались своим кровожадным инстинктам.
Ирокезы все до одного были оскальпированы, убиты; для полного ощущения победы гуроны оскальпировали даже раньше убитых ирокезов.
Тареа выбрал себе Нигамона и других пятерых вождей, чтобы, насладившись их пытками, сжечь живыми.
Между тем Нигамон и вожди, напившиеся раньше других, начали отрезвляться.
Хотя картина, представшая перед их глазами в минуту
пробуждения, могла их опьянить больше вина, но они не могли не осознать своей ошибки; они вполне понимали весь ужас своего положения, но это сомнение было поздно; сожаление о сделанном — напрасно.
Они видели, что им готовится.
И, приготовившись смело встретить все, что бы ни изобрел их беспощадный враг, они были готовы к смерти.
Вожди могли сказать наперед, что их ожидает, они сами не раз поступали точно так же со своими врагами.
Для них все это было самая обыкновенная вещь.
Они играли, проиграли и были готовы расплатиться.
По приказанию Тареа среди лагеря было крепко вбито шесть столбов; к каждому из них привязали по вождю и обложили ветвями и хворостом.
Нигамон, вместе со своими сотоварищами, запел песнь войны.
Но едва раздался голос Нигамона, остальные вожди смолкли, слушая его.
Эта предсмертная песнь — прославление умирающего воина и его громких подвигов.
Нигамон пел исключительно о своих храбрых воинах, которых собаки гуроны из страха опоили перед битвой и перебили их всех, пользуясь сном.
— Но племя ирокезов, — продолжал вождь, — могущественно, оно отомстит за своих так подло убитых воинов, отомстит жестоко, убивая за каждого ирокеза по десяти гуронов, этих французских собак, которые подло и трусливо лижут бьющую их руку.
Цель песни Нигамона была оскорбить гуронов.
Но Тареа и его воины были крайне сдержанны.
Ни одного проклятья, ни одного дурного слова не произнесли они в ответ на оскорбления побежденных; они слушали их, не прерывали поток обидных слов, дав полную свободу высказаться.
Наконец разложили огонь.
В этот момент Тареа, как тигр, перепрыгнул через пламя с ножом в руке и моментально оскальпировал привязанных вождей, безжалостно стегая их по лицу их же волосами. Окончив эту возмутительную операцию, он перескочил обратно, потрясая кровавыми трофеями и напевая песнь войны, которой дружно, с увлечением вторили гуроны.
Но, несмотря на ужасные пытки, вожди ирокезов продолжали свою предсмертную песнь, которой они не прерывали даже в минуту самого ужасного в мире для них оскорбления, когда Тареа их скальпировал.
Пламя поднималось все выше; вожди едва были видны среди огня и дыма.
В это время прибежал Бесследный, уходивший на разведку местности. Лицо его было расстроено, сам он был сильно взволнован.
— Что с вами? — спросил Мрачный Взгляд. — Вам, как и мне, отвратительна эта резня?
— Нет, — отвечал нервно Бесследный, — не то, я так много видел подобных сцен мести, что совершенно спокойно могу смотреть на них.
— Что же случилось?
— Я спешил видеть вас.
— Говорите, если так спешно.
— Да, спешно, если не ошибся.
— Говорите же скорее.
— Выйдя посмотреть, все ли кругом безопасно, я, как мне показалось, слышал выстрел со стороны нашего лагеря.
— Уверены ли в этом?! — вскричал, вздрогнув, Мрачный Взгляд.
— Я не могу уверять, — возразил Бесследный, — вы сами хорошо знаете, что ночью звуки обманчивы — их трудно определить.
— Это так, но залп… то есть несколько выстрелов сразу…
— Понимаю, но мы ведь почти на две мили от лагеря.
— Да, но вы были ближе, когда слышали выстрел?
— Действительно, на полмили ближе.
— Гм! Это много значит.
— Может быть, но, повторяю, я сомневаюсь.
— Скажите мне, вы человек неглупый, при настоящих условиях, когда все против нас, когда враги точно из земли вырастают, чтобы подшутить над нами…
— Ну?
— Что бы вы сделали, сомневаясь так, как я в настоящую минуту?
— При данных условиях я пошел бы на выстрел, будь он действительный или призрачный, и я ничего бы этим не потерял.
— Тем более что здесь нечего больше делать; предупредите, пожалуйста, Тареа, что мы уходим, а я пока пошлю на разведку следопытов.
— Великолепно!
Тареа в эту минуту, облокотившись на дуло ружья, слушал вместе с гуронами песнь вождей, которая все еще не прекращалась.
Бесследный подошел к нему.
— Мы уходим, — сказал он.
— Уже? — спросил вождь.
— Неожиданное открытие заставляет нас отправиться немедленно.
— Что за открытие?
— Ничего определенного пока.
— Тареа пойдет с друзьями, — сказал вождь, завязывая свой пояс.
— Разве вы не убьете этих негодяев?
— Порох дорог, зачем же я буду тратить шесть выстрелов. Эти паршивые собаки и без меня умрут отлично; не стоит труда о них думать, — безжалостно закончил Тареа, который, несмотря на видимую невозмутимость и равнодушие во время продолжительной песни вождей, был страшно рассержен их проклятиями и оскорблениями.
Через пять минут гуроны и охотники быстро возвращались в свой лагерь, освещенные зловещим пламенем громадных костров, разведенных у столбов вождей на холме.
