Бумаги из портфельчика были не простые, а золотые. Они касались того, кто и сколько ворует, хрюкая про интересы «Великой и неделимой России» пристроившись у государственного корыта в правительстве и российской Думе. Главное, правда, было в другом — где прячет, сколько и номера кодированных счетов. Бриллианты, по сравнению с тем, что храниться на этих счетах, это полная безделица и сущие пустяки о которых и говорить не стоит.
Н-да, портфельчик я думаю, будет поважнее, чем все секреты нелегальной резидентуры находящейся за границей. Это я догнал своим скудным умишком, когда ради любопытства пролистал несколько листиков из простой картонной папки, находящейся внутри.
Как достал? Почему не сгорел заживо, крепко прижимая бумажку к груди?
Так ведь, вашбродь, обучены кой-чему, да и любопытство хорошее подспорье в таком деле, оно и скучать не дает, и быть на чеку заставляет…
Листаю и диву даюсь.
Караул!
Спаситя!
Это ж, каким надо быть веселым и бесшабашным малым, чтобы эту братию заставить заправлять страной с ядерной головкой в штанах…
Караул и полная гангрена!
Например, принимался бюджет России, скажем в двадцать два миллиарда долларов. (Величина равная бюджету Нью-Йорка). После чего, четыре с половиной, а то и все пять равнозначных бюджетов уходили за рубеж в оффшоры, нашими людьми и созданные.
Ребята-демократы, после августовского путча 1991 года, были сильно напуганы. Ожидая повторения бюрократического восстания, готовились сдать власть «озверевшим коммунистам», практически каждый месяц. Поэтому рубили капусту так, что лес и другие полезные ископаемые, просто «снопами валились».
Подлые бумаги показывают истинные объемы продажи на тот момент нефти, леса, газа, и др…
После ознакомления с цифрами и кое-какими выводами, становится понятной тогдашняя цена нефти в восемь долларов за баррель, против сегодняшних восьмидесяти пяти… Обвалили тогда все мировые товарные рынки, но и хапнули для поддержания боевого, демократического духа реформ, основательно и на века. При этом рубили ладонью воздух и весомо приговаривали: «Не дадим, поганым коммунякам, продолжать грабить Святую Русь… Не дадим… А вот, накось, выкуси…»
Лежа на пляжах Флориды, кстати — скупленной у бестолковых америкосов на корню, об этом можно было здорово порассуждать и остро поспорить с отцами-реформаторами.
* * *
Все это и многое другое, касаемое того, что я почерпнул из странного, готового в любой момент воспламениться источника финансовых знаний, пришлось в двух словах объяснить Алле.
Уже только одно то, что кто-то посторонний касался данных бумаг своими лапами, было очень серьезным основанием к полному уничтожению всего подозрительного, включая, близкую и дальнюю родню, знакомых и родню знакомых.
В таких случаях, в действие вступал план «выжженной земли» — ничего и никого живого. Пресекалась любая возможная попытка утечки информации, а заодно и профилактика возможных необдуманных действий…
Впрочем, это могло быть обычной туфтой, плодом разыгравшегося, воспаленного воображения, со всеми вытекающими последствиями. Но в таких случаях, лучше заранее поберечься или, как пишут в газетах: «Лучше перебдеть, чем недобдеть!»
Я специально отвлекся на эти существенные моменты, чтобы больше к ним не возвращаться, так как на любой вопрос касаемый существа портфеля, заранее говорю — ничего не знаю… не был… не состоял… не привлекался.
* * *
А по поводу бриллиантов на огромную сумму, так Натоптыш подозревал, что пока крутилась вся эта заваруха, я их нечаянно притырил в собственное пользование. Дескать, по ошибке положил в карман желтый бриллиант 22 каратов, стоимостью 5 миллионов у.е. и забыл… Сейчас, — это он так намекает, — пришла пора вернуть их в казну родного управления…
Такую мерзость мог подумать только человек длительное время прослуживший в органах. Когда «служение Отчизне благородной» становится повседневным, рутинным бытом, а не каждодневным праздником со слезами на глазах, как, допустим у меня. Именно поэтому, у людей с такими вывертами, как у Ивана Петровича Натоптыша, возникает болезненная склонность видеть во всех окружающих, врагов народа, саботажников и других террористов.
В раппорте я так и написал: не брал, не учувствовал, во время взрыва находился на удаленном расстоянии от емкости с драгоценностями. Стоял в раскоряку, прижатый к стене подручными Харатьяна (взятые в плен враги подтвердили)…
Почему не детонировали другие карманы с «защитой из пластида» — понятия не имею. Не я их устанавливал, не мне и судить. Спрашивайте у тех халтурщиков, которые все это монтировали.
Туфта конечно, но мне сказали написать, я и написал.
Что, в демократической процедуре написания рапортов главное?
Главное, чтобы все написанное, было понятно и доходчиво изображено для начальства. А правда это или нет, не мне судить.
Подозрительный Натоптыш долго читал текст. Выискивал закавыки, задавал каверзные вопросы. И все с подвохом, с двойным, а то и тройным смыслом. Все в глаза пытался заглянуть, все хмурил свои косматые, генеральские брови, дымил вонючим куревом в мое контуженное лицо…
- Смотри, если наеб… если обманул. Большая беда будет, если камни выползут где-нибудь помимо нашей делянки… Я тебе, не мама, — вдруг визгливо закричал он, гася в пепельнице окурок. — Я ведь и наказать могу.
Пришлось молчать и кивком головы соглашаться. Точно… Не мама. Хотя? Да, нет… Присмотрелся… Точно, не мама…
А старичок, имея в общей сумме — мое молчания, а в итоге — шиш, распалялся еще больше… Гневался и нервничал на полную катушку… Упаси господь. Того и гляди, кондратий хватит и заслуженной, чекистской пенсией с госдачей в придачу, не удастся в полной мере насладиться, попользоваться.
Вот ведь, неугомонный какой, спрашивает раскрасневшимся лицом и повышенным давлением.
- Ты, готов… — он покрутил пальцами у виска. — Пройти проверку на полиграфе? На простом детекторе лжи и снять грех с моей души? Ну, и там, другие обоснованные подозрения…
Как знал. Как чувствовал…
Поэтому внутренне готовился к отпору домыслов и недоверий. Вот сейчас, настал мой черед, от возмущения брызгать слюной в разные стороны и повышать голос.
- Я — как пионер-герой, готов ко всему, — гордо откинув со лба, воображаемую прядь белокурых волос возмутился я. — Но это не просто оскорбительно, это гнусно. Подвергать меня таким проверкам… Меня, до этого, поминутно рискующего жизнью… Делать из моих подвигов балаган? Да, это просто унижать меня, как офицера и… и… как гражданина…
