Даже его жена, привыкшая к нему, заметила что-то отвратительное в его лице, когда он вернулся в дом. Она ожидала его там, чтобы вместе пойти прогуляться.
Они собирались пойти в Хаймаркет и там насладиться роскошным ужином вместе со «вторым графом», достопочтенной Джеральдиной и еще несколькими друзьями с таким же положением и репутацией.
Но это была не последняя прогулка, которую решил совершить Свинтон со своей любимой Фэн. Еще не доходя Хаймаркета он принял решение сегодня же отправиться на другую прогулку, если ночь окажется достаточно темной.
Глава LXXIX
Маленький ужин
Ужин давала «Кейт-барышница», которой в последнее время везло: она заманила в свои сети молодого «простофилю», который тоже присутствовал на ужине.
Это был не кто иной, как наш старый друг Фрэнк Скадамор: его кузина уехала за границу, он вышел из-под ее благотворного влияния и пустился в мотовство.
Кейт давала ужин в ответ на обед, устроенный Фэн на вилле М’Тавиша; и ужин не уступал обеду в роскоши и великолепии.
По времени его даже можно было назвать обедом: он начался еще до восьми часов вечера.
Так сделали, чтобы потом спокойно поиграть в вист; главным участником игры по замыслу должен был стать «простачок», как называла Кейт молодого Скадамора – впрочем, не при нем.
Вина подавали самые разные – лучшие, какие только нашлись в погребах кафе. Затем пришло время карт; игра продолжалась до тех пор, пока Скадамор не объявил, что он «чист»; тогда только началась настоящая попойка.
Веселье длилось долго, и все пришли в состояние, которое добродушно именуется «подшофе».
Это определение можно было приложить и к мужчинам и к женщинам. Фэн, достопочтенная Джеральдина и еще две хрупких дочери Евы прикладывались к вину так же обильно, как и джентльмены.
Однако к концу ужина один из присутствующих твердо держался на ногах. Это был граф де Вальми.
Он вовсе не был противником выпивки; однако на этот раз воздерживался специально.
Все были так заняты выпивкой, что не заметили, как он осторожно выливал свое вино в плевательницу, делая вид, что пьет наравне со всеми.
Если бы заметили, конечно, удивились бы, однако никто бы не догадался о причине. Сам дьявол не заподозрил бы, какой низкий план скрывается за этим воздержанием.
Его веселые друзья в начале попойки заметили отвлеченность графа. Достопочтенная Джеральдина даже пошутила по этому поводу. Но со временем все так размякли и развеселились, что больше ни на что не обращали внимание.
Посторонний наблюдатель заметил бы сосредоточенность мистера Свинтона и его стремление скрыть ее. Временами он, казалось, погружается в самого себя и ничего не видит вокруг.
И в игре он проявил невнимательность, хотя его противником был голубь, которого оказалось так легко ощипать.
Эту отвлеченность должны были вызвать какие-то напряженные или болезненные размышления; и он, казалось, испытывает большое облегчение, когда собравшиеся, довольные попойкой, решили расходиться.
Ужинали ввосьмером, и четыре кэба поджидали у выхода четыре пестрые пары.
Гости с трудом забирались в кареты; однако с помощью хаймаркетского полицейского и нескольких официантов кафе все наконец благополучно разместились, и кэбы отъехали.
Кучера повиновались полученным указаниям; молодой Скадамор доставлял домой достопочтенную Джеральдину – правильней сказать, она доставляла его; а Свинтон, заботившийся о своей подвыпившей жене, сказал кучеру:
– Вверх по Парк Роуд в Сент Джонз Вуд.
Сказал негромко, приглушенный голосом, и кучер решил, что его пассажиры не супруги.
Однако поскольку ему заплатили, причем джентльмен обещал еще добавить, кучер был доволен и ни на что иное не обращал внимания.
Пророчество относительно погоды, сделанное Свинтоном, оправдалось. Ночь была темной и какой-то серовато-коричневой из-за тумана.
Туман был такой густой, что перед запоздавшими знаменитостями, которые возвращались домой в роскошных каретах, бежали факельщики.
По всей Пикадилии и по всему Мейферу (Фешенебельный район Лондона. – Прим. перев.) в тумане горели факелы, а их носители заполняли улицы своим жаргоном.
Однако дальше, в районе Оксфорд-стрит, факелов становилось меньше; а за Портмен Сквер они совсем перестали попадаться; поэтому когда кэб с графом де Вальми и графиней медленно полз по Бейкер-стрит, его фонари освещали круг едва в шесть футов.
– Годится, – сказал самому себе Свинтон, разглядывая в окошко ночь.
К такому заключению он пришел и раньше, когда только поднимался по ступенькам в кафе «Европейское».
Но однако произносил он это слово не вслух, и жена его не слышала. Впрочем, она не услышала бы, даже если бы он закричал ей на ухо. Она крепко спала в углу кареты.
А до этого она была чуть «шумлива», пыталась петь или повторяла двусмысленную шутку, которую впервые услышала вечером.
Она не сознавала, где находится и с кем, время от времени обращалась к мужу «Простачок», называла его именем «другого графа», а иногда «Кейт-барышницей».
Ее собственный граф казался необыкновенно заботливым. Он очень старался, чтобы она не шумела, но еще больше, чтобы ей было удобней. На ней был просторный плащ. Муж тщательно застегнул все пуговицы плаща, чтобы жена не простудила грудь.
К тому времени как кэб миновал верхнюю часть Бейкер-стрит и въехал на Парк Роуд, Фэн не только стихла, но и крепко уснула; только легкий храп свидетельствовал, что она жива.
Кэб, медленно и неслышно, как катафалк, продвигался в серо-коричневой тьме.
– Куда? – спросил кучер, поворачиваясь и говоря в боковое окошко.
– На Южный берег! Но на улицу не заезжайте. Высадите нас в конце ее, у входа на Парк Роуд.
– Хорошо, – ответил кучер. Ему показалось немного странным, что джентльмен с леди в таком состгоянии высаживается прямо на улице, особенно в такой час и в такую ночь!
Тем не менее жизненный опыт вскоре подсказал ему объяснение. Леди возвращается поздновато. Джентльмен хочет доставить ее домой, не поднимая шума; поэтому колеса кэба не должны звучать у дверей.
Но какое ему до этого дело, если заплатили щедро? Ему такое распоряжение даже понравилось, потому что обещало дополнительный заработок.
И он не был разочарован. Когда добрались до указанного угла, джентльмен вышел, взял спутницу на руки и вынес на тротуар.
Свободной рукой он дал кучеру крону – вдвое больше обычной платы.
Кэбмен, получив такую щедрую плату, не захотел казаться назойливым; он забрался в кэб, плотнее закутался в плащ, натянул вожжи, тронул лошадь кнутом и покатил назад в Хаймаркет, надеясь подобрать еще одного подвыпившего пассажира.
