«Даже шепотом ничего, ни-ни, – приказал Смайли. – Молчок, Питер. Передайте Коллинзу».
«Приди же, – неотступно твердил про себя Гиллем. – Мы окопались и ждем тебя. Приходи».
Со спины Тоби Гиллем медленно перевел взгляд на окно на верхнем этаже старого дома, где расположился наблюдательный пост Коллинза. Гиллем отслужил свое в Берлине и раз двенадцать участвовал в подобных операциях. Телескопы и фотоаппараты, направленные микрофоны – все эти ненужные приспособления, которые вроде облегчают ожидание; треск радиоаппаратуры, удушливый запах кофе и табака, раскладушки. Он мысленно видел прикомандированного к ним западногерманского полицейского, который понятия не имел, зачем его сюда послали, – он будет там, пока операцию не отменят или она успешно не закончится; человек этот знает мост как свои пять пальцев и сразу же отличит часто по нему мотающихся от случайных прохожих, а также заметит малейший дурной знак, как только он появится, – скажем, если вдруг удвоят часовых или начнут потихоньку занимать места снайперы.
«А если они его пристрелят? – подумал Гиллем. – Если арестуют? Если оставят лежать лицом вниз и истекать кровью в туннеле в каких-нибудь шести футах от выхода на свет, – что они наверняка с удовольствием сделают и не раз делали с другими?»
«Приди же, – мысленно повторял он уже не настаивая, а обращая свою мольбу к черному небу на востоке. – Приди, невзирая ни на что».
Тоненькая, очень яркая полоска света мелькнула в выходящем на запад верхнем окне дома, где был наблюдательный пункт, и Гиллем вскочил на ноги. Обернувшись, он увидел, что Смайли уже направился к двери. Тоби Эстерхейзи ждал их внизу на тротуаре.
– Это только предположение, Джордж, – сказал он мягко, тоном человека, подготавливающего собеседника к разочарованию. – Шанс совсем маленький, но, возможно, появился тот, кого мы ждем.
Они молча последовали за Тоби. Холод стоял зверский. Они прошли мимо портняжной мастерской, где две темноволосые девицы сидели у окна и шили. Прошли мимо плакатов, предлагавших дешевый отдых на лыжном курорте, плакатов, провозглашавших смерть фашизму и шаху. От холода перехватывало дыхание. Отвернув лицо от несущегося снега, Гиллем заметил несколько старых спальных вагонов, отданных детям для игр. Они прошли между черными пустыми зданиями, свернули направо, пересекли мощенную булыжником мостовую и в холодной кромешной тьме вышли на берег реки, где из старой, сложенной из бревен огневой точки они сквозь прорези для ружей могли обозревать весь мост. Слева, чернея на фоне неприветливой реки, торчал высокий деревянный крест, перевитый колючей проволокой, – память о неизвестном, которому не удалось бежать.
Тоби молча извлек из кармана пальто полевой бинокль и протянул Смайли.
– Джордж. Послушайте. Удачи, о'кей?
И сжал локоть Гиллема. И исчез в темноте.
* * *
В укрытии пахло сыростью и гниющими листьями. Смайли пригнулся к прорези, пола его твидового пальто испачкалась в грязи, а он, не обратив на это внимания, уже вглядывался в темноту, словно там кончалась его долгая жизнь. Широкая река текла медленно, от холода над ней висел туман. Свет дуговых фонарей играл на ее поверхности, и в лучах их кружился снег. Перекинутый через нее мост покоился на шести или восьми толстых каменных пилонах, расширявшихся у воды грубо обтесанными колодами. Их соединяли между собой арки, только в центре пролет спрямили, рассчитывая на судоходство, но единственным судном тут был серый патрульный катер, стоявший у восточного берега, и единственным его занятием было сеять смерть. За мостом, подобно его огромной тени, пролегал железнодорожный виадук, такой же заброшенный, как река, и поезда по нему не ходили. На дальнем берегу чудовищно огромные склады, словно остовы давних варварских поселений, и мост с его желтым туннелем словно выскакивал из них, этакий фантастический светящийся путь, проложенный из тьмы. Со своего наблюдательного поста Смайли просматривал его по всей длине – от залитого светом белого барака на восточном берегу вверх до черневшей сторожевой вышки посредине и затем слегка вниз, к западной стороне – к калитке, будке рядом и, наконец, к освещенному пространству.
Гиллем пристроился всего в футах шести позади Смайли, но он с таким же успехом мог находиться и в Париже – настолько Смайли не обращал на него внимания: он вперил взгляд в черную фигуру, ступившую на мост, видел, как вспыхнул огонек сигареты от последней затяжки, как она затем кометой полетела в воду через железную ограду туннеля. Маленький мужчина в рабочей куртке до колен, с рабочей сумкой, перекинутой через узкое плечо, шел не быстро и не медленно, но как человек, привыкший ходить пешком. Одинокий маленький мужчина с туловищем, слегка длинноватым для его коротких ног, без шапки, несмотря на снег. «И больше ничего не происходит, – пронеслось в голове Смайли, – просто один маленький мужчина шагает по мосту».
– Это он? – еле слышно прошептал Гиллем. – Джордж, да скажите же! Это Карла?
«Не приходи! – взмолился Смайли. – Стреляйте же! – мысленно приказывал он людям Карлы, не своим. Ему вдруг стало невыносимо страшно от сознания, что это маленькое существо вот-вот отсечет себя от стоявшей за ним черной громады. – Стреляйте в него со сторожевой вышки, стреляйте из будки, из белого барака, из вороньего гнезда на тюремном складе, закройте перед ним калитку, подкосите его, вашего предателя, убейте его!» В своем воображении Смайли рисовал такую картину: Московский Центр в последнюю минуту обнаруживает предательство Карлы; звонок на границу: «Остановить любой ценой!» И выстрелы – всего несколько, но все в цель, один раз и другой, и ожидание – что будет дальше.
– Это он! – пробормотал Гиллем. Он взял бинокль из обмякшей руки Смайли. – Тот самый человек! С фотографии, что висела у вас на стене в Цирке. Джордж, вы просто чудо!
Но Смайли представлялось лишь, как прожектора восточных немцев скрещиваются на фигуре Карлы, словно на зайце, попавшем в свет фар, черном на фоне снега, и пожилой мужчина безнадежно бежит, а пули настигают его, и он падает как тряпичная кукла. Смайли, как и Гиллем, не раз видел такое. Он снова посмотрел через реку в темноту, и у него вдруг возникло ощущение, что его затягивает в водоворот зла, против которого он всю жизнь боролся, и он не может вырваться из тенет, и слышит, как его тоже называют предателем, его высмеивают и одновременно превозносят за предательство. Карла был помечен сочувствием Смайли, Смайли – фанатизмом Карлы. «Я уничтожил его оружием, вызывавшим у меня отвращение, его же оружием. Каждый из нас перешел свою границу, мы ничейные люди на ничейной земле».
– Шагай, – шептал Гиллем. – Шагай, не останавливайся.
Подходя к черневшей сторожевой башне, Карла укоротил шаг, и на секунду Смайли показалось, что он перерешил и сейчас сдастся восточным немцам. Затем показался язычок пламени – Карла закурил новую сигарету. Спичка или зажигалка? – подумал он. «Джорджу от Энн со всей любовью».
– Ну и хладнокровие! – произнес Гиллем.
Маленькая фигурка двинулась дальше, но медленнее, словно от усталости. «Набирается мужества для последнего шага, – решил Смайли, – или пытается свое мужество приглушить». Смайли снова вспомнил Владимира, и Отто Лейпцига, и мертвого Кирова; вспомнил о Хейдоне и своей разрушенной жизни; вспомнил об Энн, навсегда помеченной хитростью Карлы и объятиями интригана Хейдона. От отчаяния он принялся перечислять все преступления, которые лежали на тощих плечах шагавшего по мосту мужчины: пытки, убийства, бесконечная коррупция, – но задержаться на этом мыслью не мог: не нужна ему, Смайли, плата за все это такими методами. Снова неровная линия горизонта затягивала его как в пропасть, кружившийся снег превращал все в ад. Еще с секунду Смайли стоял на самом краю, у дымящейся реки.
Они двинулись по береговой дорожке – Гиллем впереди, Смайли нехотя следом. Освещенное пространство лежало впереди, и оно разрасталось по мере их приближения. «Как двое обычных пешеходов, – инструктировал их Тоби. – Просто подойдите к мосту и ждите – это нормально». Смайли слышал в окружающей темноте тихое перешептывание и приглушенные поспешные передвижения взвинченных от перенапряжения людей.
– Джордж, – шепотом окликнул его кто-то. – Джордж!
Неизвестная фигура в желтой телефонной будке подняла приветственно руку, и до Смайли долетело раздавшееся в холодном влажном воздухе слово «победа». Снег залеплял стекла его очков, он с трудом различал что-либо. Наблюдательный пост находился справа от них, ни в одном окне не было света. Смайли заметил фургон у входа и понял, что это берлинский почтовый фургон, какими предпочитал пользоваться Тоби. Гиллем замедлил шаг. Смайли услышал что-то насчет «требует награды».
Они дошли до границы освещенного пространства. Оранжевый бастион загораживал мост, и его, как и добычу, не было видно. Они находились вне поля зрения дозорной вышки. А Тоби Эстерхейзи, забравшись выше рождественской елки, стоял с биноклем на смотровой площадке, спокойно изображая из себя туриста времен «холодной войны». Рядом с ним стояла полная женщина – «наружка». Старое объявление предупреждало их, что они тут находятся на собственный страх и риск. На разбомбленном кирпичном виадуке за ними Смайли заметил забытый герб с крестом. Тоби сделал едва заметный жест: «большие пальцы вверх – наш человек подходит». Смайли услышал за бастионом легкие шаги и дребезжание железной калитки. Уловил запах американской сигареты, разносимый ледяным ветром впереди курящего. «Ему осталось еще пройти калитку с электроникой», – подумал Смайли и стал ждать характерного щелчка, но ничего не последовало. Он вдруг сообразил, что не знает настоящего имени своего врага – только кличку, и притом женскую. Даже военный ранг Карлы оставался тайной. Смайли упрямо продолжал стоять на месте, словно не желал выходить на сцену.
