Содержимое конверта оказалось гораздо интереснее. Оно включало в себя протокол, подписанный четырнадцатью жителями небольшого города в Западной Сибири. В предисловии к протоколу сообщалось, что неподалеку от города под землей горит бурый уголь. По мнению геологов (трое из четырнадцати были как раз геологами), пожар продолжается уже несколько сотен лет. Краеведы (двое из четырнадцати) отмечали, что в их местах ходит много сказок и легенд о зверьках из огня, которых здесь зовут не саламандрами, а просто ящерками… И все четырнадцать вместе, уже в протоколе, констатировали, что пятнадцатого мая этого года они видели в огне костра двух саламандр. Преподаватель биологии (один из четырнадцати) присовокупил к протоколу лист со своими размышлениями о продолжительности жизни саламандр и механизме продолжения рода у них. А преподаватель истории (один из четырнадцати) делился сведениями о саламандрах, почерпнутыми из древних восточных книг, а также на всякий случай сообщал, что явление саламандр состоялось, прежде чем пикник как следует развернулся, и можно ручаться за ясность голов наблюдателей.
Я читал письмо, пытаясь разобраться, что это — мистификация или результат галлюцинации. Еще мгновенье — и я задал бы этот вопрос самому Ланитову, щадить его я не собирался, что бы ни говорил о его идее шеф. Но тут я вспомнил о другом протоколе. Лет двести назад его составили и подписали члены муниципалитета одного французского города, наблюдавшие падение метеорита. Точно зная, что небесной тверди нет и камни поэтому падать с неба не могут, великий Лавуазье горько сожалел по поводу этого протокола о невежестве французов. А что, если?..
— Спасибо, — сказал я. — Пригодится.
Кирилл Евстафьевич улыбнулся так широко, как только мог (а мог он тут много), попрощался и ушел.
— Какой умный человек! — восхищенно сказала мама. — Я, конечно, ничего не понимаю в биологии, но в его саламандру хочется верить. Неужели такой даровитый мужчина старается зря? Вот жалко было бы. А ученым, по-моему, только полезно, если с ними кто-то не соглашается. Пусть знают, что можно думать и иначе, чем они.
— Ладно. Постараюсь довести это до сведения ученых.
Таня была дома! И ждала меня. Но не было дома нашего больного. Таня зло сунула мне записку, оставленную им на столе.
«Танюха, мне стало много лучше. И я понял, что жизнь-то кончается. А так и не проверено главное дело моей жизни. Ты должна догадываться какое. Петрухину передай листок с цифрами — авось он в нем как-нибудь и без меня разберется. А я двинулся в путь. В предпоследний путь. Хочу знать, прав ли я. Вернусь недели через две. Оставляю для института заявление об отпуске. А надо бы, верно, о пенсии — все равно уже скоро конец. Не разыскивай меня, пожалуйста, не то выгонят тебя из твоего института. А из вуза все-таки красивее уходить самому (как я когда-то). Из дома и жизни — тоже. Но тут уж я шучу. Пока».
— Вокзалы или аэропорты? — спросил я.
— Один вокзал. Тетя Тося из соседней квартиры видела его на Павелецком. Я догадываюсь, куда он поехал. Он ведь родился в Баташове, на Волге. Знаешь?
— Знаю. Один большой завод, несколько средних, много мелких фабрик. Хороший театр, неплохой музей… Я был там в прошлом году: ездили экскурсией на теплоходе по Волге.
— Отлично. Мы туда едем.
— Я сам хотел тебе это предложить. Только надо мне забежать к Василию Васильевичу за деньгами.
— Не надо. Я уже заняла у соседей. И вообще… вряд ли бы деду понравилось, что его ищут на деньги твоего шефа.
— Но как же… у меня нет своих денег.
— Не волнуйся. У мужа и жены по советским законам все общее. Поехали.
Сказала — и отвернулась.
Я только рот разинул. Потом повернул ее к себе.
— Не надо делать далеко идущих выводов. Я, как дед, предложила тебе один из возможных вариантов будущего.
…Я снова шел по потрескавшемуся асфальту центральных улиц города и куда более красивому песочку остальных.
— Куда идти? — спросил я Таню.
— Зачем спрашивать? Веду же я тебя.
Мы подошли к большому забору, за которым открывался маленький домик и средних размеров сад. Таня нажала на кнопку укрепленного у калитки звонка.
Полная пожилая женщина открыла нам, расплываясь довольной улыбкой. Таня быстро расцеловала ее, сказав:
— Знакомьтесь, мой жених. — Спросила: — Где дед?
— Здесь, здесь, где же еще, где ему в Баташове, быть, как не у родной сестры.
— Ну вот и отлично. Где он сейчас?
— Да прогуляться пошел, обещал к четырем часам быть.
— Чувствует себя как?
— Говорит, прекрасно. Радовался, что ничего на нашей улице не изменилось. Фотографы, шутил, приходят и уходят, а фотографии остаются. Да вы садитесь пока здесь, молодые люди. Октябрь уж, а погода у нас как в августе. Сейчас молочка вынесу, не от своей коровы, от соседской, а все не чета магазинному.
Она хлопотала вокруг нас, угощала, осторожно расспрашивала. Но теперь, когда можно было не беспокоиться о деде Филиппе, меня тревожил Василий Васильевич: надо все-таки ему сообщить, в чем дело, чтобы зря не расстраивался из-за моего исчезновения.
— Пожалуй, схожу на почту, — нерешительно поднялся я. — Таня, проводишь?
— Да, а что тебе нужно на почте?
— Дам телеграмму Василию Васильевичу.
— Аннушкину? — радостно удивилась Танина тетя.
— Вы его знаете? — в свою очередь, удивился я.
— Кто же его в городе не знает! У нас из города один маршал вышел, один физик-академик, два писателя да Василий Васильевич. Ну из пригородных еще Петрухин Тимофей Ильич. Только тот пожиже будет, верно ведь? Ну идите, идите, тут недалеко.
— А ты знала, что твой дед и мой шеф земляки? — спросил я по дороге.
— Слышала, — как-то неохотно ответила Таня.
— А я нет. И Петрухин, хотя бывал у Василия Васильевича, никогда Баташов не поминал.
— Может, ему неприятно.
— Да, может быть, детство было трудное. Ага, вот и почта.
Я взял бланк и, не задумываясь особенно, заполнил его.
«Выехал Баташов просьбе жены связи неожиданным отъездом туда ее деда Филиппа Прокофьева. Вторнику вернусь. Илья».
Мы вышли с почты.
— Показать тебе мой городок? — спросила Таня. — До четырех мы многое успеем посмотреть…
К тетушке мы вернулись только около половины пятого. Деда не было. Не было его и в семь, и в десять.
— К знакомому зашел какому-нибудь, выпили с приездом, вот и вся оказия, — успокаивала Таню тетя. — воскресенье же.
Но когда дед не появился и к одиннадцати, она сдалась, повязала платочек и вместе с нами двинулась в обход ближней и дальней родни, включая сватьев и кумовей.
