– Ананке, – сказал я своему управляющему имением.
– Что?
– Монахи рассказали мне, что есть такой невидимый вихрь. Если ты живёшь неправильно, то приходят события, которые выметают тебя из земной жизни. И тайны твои остаются запечатанными и неведомыми никому. Что такое натворили в поступках своих те, кто закапывали здесь сундуки? Бочки? Складывали дрова? Брусчатку? Кто возводили вот это грандиозное подземелье, много лет наполняли его отборным вином, а потом исчезли? Тайник, заметь, сделан добротно.
Мы подняли головы. Высоко над нами едва различимо светлела чёрточка люка. Передав Дэйлу свой фонарь, я дотянулся, снял со штабеля бочонков глиняную полуамфору (с узким «амфорным горлышком, но с широким «кувшинным» основанием) и, обхватив её крепко руками, понёс вверх.
Осторожно шагая по гладкому камню пандуса, мы покинули подземелье. Выбрались сквозь люк в конторку, вышли в цейхгауз. Посередине цейхгауза стоял Тай. Кивнул мне, сосредоточенно, молча. Поставив полуамфору на камни пола, я подошёл.
– Там тоже есть, – сказал он, указывая рукой.
– Дэйл! – попросил я. – Неси фонари.
Мы прошли к дальней, ещё одной конторке. Войдя внутрь, Тай точно так же поднял каменную плаху скамьи. Но на этот раз люк открыл нам не пандус, а торчащее на массивном штыре из стены колесо. Тай присел, покрутил его. Едва различимый, послышался звон массивной цепи. Затем глухой стук. Покрутил в обратную сторону. Снова – звон, шорох и стук.
– Здесь только ключ, – сказал Тай. – А сама дверца где – неизвестно. Буду искать.
– Кажется, – задумчиво произнёс я, – искать будешь не только ты. – И, повернувшись к Дэйлу, сказал: – Есть одна оч-чень занятная идея. Идём, обсудим.
– На какую тему идея? – спросил на ходу Дэйл.
– Как наш пьяный маленький бунт поддержать и возглавить.
И, азартно переглядываясь, передавая друг другу тяжёлый кувшин, втроём мы притопали в каминный зал и заняли за столом три дальних места. И, конечно, лица у нас были такие, что все, совершенно все, кто находился в эту минуту в зале, облепили стол вокруг нас.
– Эвелин, – сказал я жене, раскрасневшейся, словно девочка, в предвкушении какой-то загадки. – У нас новость.
– Хорошая? – спросила она.
– А вот, – повернулся я к дальней, белой стене.
Тай подошёл и, в одном месте контура замка, чётко обрисовал углём наше открытие.
– И что там, что? – нетерпеливо спросила Омелия.
– Вот это! – указал я на полуамфору. – Чашку неси.
Девчоночки стремительно побежали, принесли пару больших чашек.
Я, обстучав горлышко, оббил с него смолу. Крепко ухватил цилиндр длинной пробки, без особого усилия вытащил. И, наклонив кувшин, наполнил чаши вином. Густым, алым!
– Чилийское, – с важным видом заявил Дэйл. – Двухсотлетнее, судя по запаху.
– Скорее ацтекское, – мягко возразил я ему. – И, кажется, лет – все триста.
– Э-то прав-да?! – изумлённо прошептала Грэта.
Я протянул руку, в неё тотчас подали бокал. Перелив в него немного из чаши, я задержал жест, вызвав этим звенящую тишину. Медленно отпил. Вдохнул раз, другой. Допил до донца.
– Нет, – сообщил я глядящим на меня взволнованно блестящим глазам. – Это вино с Атлантиды. И лет ему – тысяча, а то и больше. – И, найдя взглядом личико изумлённой Омелии, добавил: – Что стоишь-то? Быстро всем кружки неси!
Конечно же место расположения тайного хода мы быстро нашли. Но за ним мы обнаружили то, во что трудно было поверить! Многовековой, настоящий, подземный лабиринт. Один подземный ход от него уводил в сторону фермы, и там, очевидно, имел скрытый выход. Второй ход кружил и петлял под замком, приводя в восьмиугольную башню.
Через два дня, закончив путешествовать в темноте, я сказал своим помощникам:
– Вот и способ, которым можно поддержать и возглавить приостановленный нами маленький пьяный бунт!
Но, чтобы придуманное осуществить, необходимо было месяца два или три. И – оказалось, что время благоприятствует! С контролем за «Шервудскими» цехами Дэйл успешно справляется. Внешних забот никаких нет. И я, Готлиб, Тай, Робертсон, Климент стали сидеть вечерами за большим столом в каминном зале и вычерчивать очень сложный и не менее тайный план. В ходе работы пришлось пригласить Гювайзена Штокса. Он должен был немедленно изучить с детишками некоторые аспекты наук, которые в нашем предприятии были необходимы. Мэтр, едва узнав, что мы затеваем, разволновался, обрадовался, как ребёнок, и взялся за дело с большой горячностью.
В неделю, примерно, план был составлен. И начались тяжёлые работы по его воплощению в камне, металле и дереве. К слову сказать, поучаствовал в этом и гранильщик, и вполне добросовестно.
Очень хотелось сделать задуманное сюрпризом. Но бунт протекал так, что пришлось немножечко приоткрыть карты. Климент пришёл однажды и сообщил, что у него пропали молот и калёное долото.
– Я отлично помню, где у меня находится инструмент, даже если я долго каким-то не пользуюсь. И вот – не вижу вдруг долота и молотка, а они были.
Вместе мы пришли к Гювайзену Штоксу. Так и есть! Чарли, Гобо и Баллин отсутствовали. Тогда собрались все, кто участвовал в предприятии, и на «Шервуд» «бросили паутину». Сняв обувь, очень медленно, мы обходили строение за строением и вслушивались. Ну и, разумеется, как было не найти!
В одном из подвалов, довольно глубоко, раздавался приглушённый стук-лязг. Я и Тай спустились. Между двух фонарей, поставленных на пол, сидел Гобо и сосредоточенно долбил кирпичную стену. Чарли и Баллин, наклонившись и уперев руки в колени, стояли рядом и таинственно переговаривались.
– Нехорошее дело, – сказал я, и трое вздрогнули и обернулись, – самовольничать в чужом доме. И уж совсем скверно красть у мастера инструменты. На Востоке, между прочим, за это до сих пор отрубают руку!
Гобо бросил молот и долото и быстрым движением заложил ладони под мышки. Баллин завёл руки за спину, а Чарли шагнул и уточнил:
– Детям – тоже?
– Дело серьёзное, – сообщил я. – Значит, Гобо быстро возвращает инструмент в кузню. Обязательно извиняется. И приходит к мэтру Штоксу. А остальные сейчас же идут туда вместе со мной.
– Зачем? – пискнул Чарли.
– Я открою всем одну сильно тайную тайну, из-за которой вы здесь так старательно трудитесь. Между прочим, совершенно напрасно.
Повернулся и зашагал. Сзади слышался торопливый шлепоток подошв, а я шёл и сам себе улыбался.
На брусчатном плацу главной площади сидели, разобравшись в кружок, питомцы Штокса и внимательно слушали какой-то рассказ. Штокс, увидев нас, смолк, издалека встал и, сняв треуголку, поклонился.
