Фигура ширококостная, что прелести не добавляло. Руки жилистые, налитые бицепсами, — ведь ворочать приходилось тушки от сотни килограммов и выше. Часто одной. Лицо представляло круглую тарелку, посреди коей сияли большущие карие глазищи под пушистыми длинными ресницами. Шедевральные глаза, если бы не «бы» — упрямая частица. Слишком много минусов в Глаше — заслоняли этот её единственный дамский плюс.
С самого детства Глаша ходила по маршруту: дом – иногда школа – морг, где поломойкой робила мамка.
— Ма, а кто мой папка? – однажды спросила Глаша.
— Покойник он, — нехотя проворчала мамка, яростно ворочая шваброй. Имея в виду, что дочкин пропойца-отец замёрз под чьим-то забором, и для них обеих его нет, и как бы никогда и не было.
Глашка поняла буквально, ведь по-другому думать не умела. В десять лет такое сплошь и рядом. И более ничего и не спросила. И далее не морочилась.
По достижении совершеннолетия – вопрос о профессии даже не попытался встать. Глаша заняла место мамки, упорхнувшей на пенсию. А однажды, дохляк Кеша попросил уборщицу помочь с разгрузкой сильно вспухшего трупа.
— Отойди, — девушка пихнула Кешу в сторонку, легко сняла тело с каталки и закинула на раз-два в холодильник.
Заведующий их Судебно-Медицинским Бюро случайно увидел сие на мониторе видеокамеры, оценил действие, вызвал мускулистую девушку к себе и сказал, кося опытным взглядом:
— Тебе повезло, ты прирождённый санитар! Бросай швабру, вставай к прозекторскому столу.
Так в глашину жизнь конкретно вошли трупы, с коими она стала адски работать. Из года в год. Везение заключалось в хорошей стабильной оплате, временами девушка зарабатывала больше судмедэкспертов, ибо приработок для санитара – в морге всегда есть. В отличие от панатомов, — продажи трупов «налево» не в счёт.
Отметим. Каждый санитар – это художник по гриму трупов и художник по костюмам трупов. А также: вскрыватель черепов трупов, зашивщик трупов, обмывщик трупов, бальзамировщик трупов и транспортировщик трупов, и, конечно, трупогрузчик. Часть обязанностей — стоила хороших денег, и отбоя от клиентов, как и отказов – не случалось. Не было альтернативы, ведь морг не магазин, который можно сменить, а труп — не покупка, которую можно обменять на более качественный товар.
Мужчины на Глашу не смотрели, а Глаша не смотрела на них. Она любила свою работу и никуда кроме оной – не ходила.
— Некогда, — односложно отвечала на мамкины ворчания Глаша. И действительно – санитар жила в морге, а когда не жила – её вызывали на внеурочные.
Вот и сегодня ночью её позвали на Мишу. Ранее девушка им не занималась. Её воззвали сделать посмертный марафет – для церемонии прощания.
— Прошу! – молвил судмедэксперт. Позвонивший Глаше в три часа ночи. – Больше тупо некому!
Вестимо, морг — одна из немногих контор, где обслуживающего персонала всегда не хватает. Хотя. Люди в морг никогда и не требуются, — по крайней мере, на Досках объявлений нет вакансий в морги. А если с Досок приглашают в морг, то косвенно и лишь в качестве трупа: например, организации требуется шофёр или бармен… в первого врежется некий лихач-мудак, а второго зарежут в пьяной ссоре, вспыхнувшей в баре… не очень часто, но бывает. Морговские служители смотрят на мир именно под таким углом. Поэтому, в общем, неудивительно, что им приходится влюбляться в трупы барменов вместо самих барменов, елико самим барменам такого рода философии неприятны. Как минимум и максимум одновременно.
— Так что, твои, Глашка, скупые оправдания о неудачной телесной фахтуре… мол, мужики на двухметровых кобыл не зырят – лишь отмазка, — зачастую высказывала дочери мамка, как и каждая мамка, мечтавшая о внуках. – Любая баба желанна ввиду наличия в ней пизды… а пригнездить мужика — дело техники.
* * *
Глаша приехала в морг в 3.30 утра. Бармен Миша лежал в секционке с проколотой печенью. Какая-то разборка из-за кого-то и где-то. Столица необъятна, как и ея родина.
Первое, что Глаша увидела на прозекторском столе – широко распахнутые голубые глаза.
— Ох, ё! – девушка в глазах утонула, сразу же и несомненно. Спасательный круг бросил голос дежурного санитара Кеши.
— Вот ТЗ, — он передал листок бумаги. – Всё, в общем, стандартно… К восьми утра.
Дохляк вышел.
— Мальчик с бездонными глазами! – нежно прошептала двухметровая кобылка. – Надо ему сделать ямочки на щеках.
За 13 лет мертвяцкой страды Глаша повидала всяких-разных покойников, к ним санитар относилась как к колбасе, то бишь как к неодушевленному предмету. А Миша колбасой быть не пожелал. Категорически.
— Я понимаю, что ты – труп, Миша, — усмехнулась Глаша. – Я не извращенка, не бойся. Ты просто невероятно глазастый мальчик, который останется в моём сердце.
Уговаривать труп не бояться — это нонсенс. Ну, а разговор с бездушным телом – это типа как монолог с той самой колбасой. Бесполезное в хлам занятие. Но когда женщина влюблена — она, как правило, болтает чуть больше глупостей, чем обычно.
— Щас, для начала, я тебя обмою, Миша, — и Глаша осторожно приступила к таинству трупомарафета. После душа из шланга — зашила покойнику рот, побрила, одела, навела тональный грим и сделала причёску. И так далее. Приклеить веки не смогла себя заставить, так и остался Миша с ясными очами. Не по правилам, но.
— Вполне! Пусть полежит с открытыми глазками, — так обмолвились утром родственники. Критически осмотрев дорогое тело. — Вы как чувствовали, уважаемая.
Денег за марафет Глаша не взяла. Категорически. Вышла на морговское крылечко, помахала ручкой вслед машинке, увёзшей от неё Мишу:
— Счастливого пути, глазастый мальчик!
Санитар повернулась, дабы войти назад в помещение и столкнулась во входных дверях с… Мишей. Только с живым. Мужчина порывался из морга выйти. Те же самые широко распахнутые голубые глаза и ямочки на щеках, что самолично сделала ночью Глаша. И причёска точно прям!
— Простите, — мужчина посторонился из дверного прохода. Теперь они оба стояли рядом на сентябрьском крыльце.
— Вы, видимо, Глаша, — улыбнулся невольный хам. – Хочу сказать вам Спасибо, Глаша!
Глаша молча хлопала карими глазищами с длинными ресницами. Явно в прострации.
— Девочка с бездонными глазами, я в них тону! – полушёпотом восхитился мужчина, привставая на цыпочки. – Мне всегда говорили, что мои глаза бездонны, а тут я вижу… — он усмехнулся и продолжил громче. – Знаете, Глаша, а ведь подобное тянется к подобному, ваши глаза не
