Генрих Боровик - Пролог (Окончание)

В кафе входит женщина в эффектнейшей нейлоновой шубе, хотя на улице теплым-тепло: разгар бабьего лета. Когда-то, надо полагать, шуба была совсем белой, а ныне с легким желтоватым налетом, будто прокуренная, но все еще эффектная. Шляпа — огромная, чёрно-белая — тоже весьма заметна. И пушистая непонятного происхождения чёрная муфта. И золотая сумка. И сиреневые перчатки. И фиолетовые туфли. И чёрные узорчатые чулки. И густые нейлоновые ресницы. А лицо — целая палитра художника! Все оборачиваются в её сторону. Она с улыбкой подходит к свободному стульчику и несколько тяжело взбирается на него.

— Хай, Лючи!

— Хай, Бетси!

Лючи, не спрашивая, уже ставит перед ней вместительную вазочку с шоколадным, мороженым и кусок сладкого сырного пирога. Толстая Бетси — можно предположить, что ей лет пятьдесят, — начинает с удовольствием поглощать еду, болтая при этом тонкими сухими ногами.

— Скоро зима? — говорит Лючи.

— Вчера из чистки, — отвечает Бетси и с удовольствием поглаживает ладонью мех, отчего тот слегка потрескивает.

— Не жарко?

— Плевать.

— Как же вы можете голосовать за фашиста? — возобновляет разговор лысый и заканчивает свою сосиску.

— За фашиста? Я бы никогда не голосовал за фашиста! — твёрдо произносит человек в шляпе и даже снимает её от возмущения и кладет на колени. — Он не фашист. Он сам сказал, что он не фашист. Я читал.

— Это верно, — соглашается Лючи. — Он говорил.

— А вы за кого, Лючи? — спрашиваю я.

Лючи улыбается:

— Я пока нейтральный. Мне на такой работе нельзя иааче. Сразу пойдут споры.

— Ну, а если по секрету? — спрашиваю я.

— По секрету — наверное, всё-таки за Уоллеса.

— Почему?

— Он простой парень. Он за нас. Слушали? Он сам сказал.

— Эй, Бетси! — вдруг весело кричит мой сосед в очках. — Вот тут мистер иностранный журналист. Интересуется, за кого мы будем голосовать. Ну-ка, что ты ему ответишь?

Бетси перестаёт есть. Смотрит на меня через головы мужчин и на всякий случай поправляет шляпу,

— Я ещё не решила, — говорит она жеманно. — Туда поближе к выборам, решу,

— Ну, а всё-таки! — требует мой сосед и подмигивает мне.

— Я была за Кеннеди. Очень симпатичный.

— А я за Хэмфри, — говорит мне сосед доверительно.

— Почему?

— Да уж за Хэмфри, — повторяет мой сосед таким тоном, будто знает нечто такое про демократического кандидата, что не позволяет ему голосовать иначе. Он делает большую паузу и потом поясняет значительно: — Потому что я не такой дурак, как другие.

— Кто другие?

— Другие таксисты… Они почти все за Никсона. А я не дурак. Я за Хэмфри. — Он показывает пальцем на внутренний карман пиджака, где хранится бутылка. — Хотите?.. Зря… От неё не пахнет. Лучшее дело для шоферов. Из бутылки пахнет, а изо рта ни-ни.

Трам-тарарам-пам-бах-бах, — вдруг обрушивается на нас лавина звуков. Таких мощных и неожиданных, что все вздрагивают и даже, кажется, стаканы на стойке звякнули. Оказывается, к окну подъехал агитгрузовик с надписью на борту: «О'Двайра — в сенаторы». Шестеро молодцов на нем неожиданно грянули марш. От инструментов — далеко не камерных — провода к громкоговорителям.

— Дьяволы! — вдруг раздаётся крик, который перекрывает рев оркестра. — Дьяволы! Ни шиша вы не получите моего голоса!

Это кричит Бетси, Ножиком она пытается снять с подола великолепной шубы большой кусок мороженого, который упал с ложки, когда она вздрогнула от музыкального испуга.

— Ни за какого О'Двайра, ни за какого Кеннеди, ни за какого Хэмфри, ирлашки проклятые!

У неё ничего не получается с мороженым, потому что одна рука — в прекрасной пушистой муфте, Бетси снимает муфту. И та падает на пол. И Бетси — о-хо-хо! — сползает с высокого стула и наклоняется. Ну, и подол при этом, сами понимаете, касается не очень чистого пола. Когда над стойкой снова наконец появляется эффектная чёрно-белая шляпа, под ней уже не приветливое, а злое лицо Бетси с явным преобладанием малинового цвета.

— Можете записать, мистер журналист! Бетси не будет голосовать за этих идиотов! — кричит она мне.

— За кого же вы будете голосовать, мадам? — не без интереса спрашивает лысый.

— А хотя бы за него! — с вызовом говорит Бетси и кивает на телевизор. — За него. Он этого безобразия не позволит — пугать людей, Он их прижмёт, будьте уверены.

— Но он и вас прижмёт, мадам, — продолжает приставать лысый. — Он вашу сестру не любит.

— А при чём тут это? — отмахивается презрительно Бетси. — Я женщина порядочная. Давно уже не работаю.

Оркестранты продолжают бешеным темпом наигрывать какую-то мелодию. Уоллес в телевизоре рассылает воздушные поцелуи и е шиком отдает честь своим сторонникам. Толпа же все кричит, как уверяет диктор, «наполовину за Уоллеса, а наполовину — против…».

А ведь, пожалуй, я был не очень точен и слишком оптимистичен, когда сказал двум агитстарушкам из Таскалусы, что на Севере их кандидат выглядит неважно…

Да, несколько месяцев назад многие были слишком оптимистичны. Потуги Уоллеса казались такими несерьёзными!

Я помню, как Хюберт Хэмфри позволял себе острить тогда: «Думаю, что Джордж Уоллес не сможет привлечь на свою сторону даже коров…» Теперь чуть ли не в каждой речи вице-президент называет Уоллеса не иначе как «апостолом страха и расизма». И в голосе нет былого юмора.

Уже давно Ричард Никсон объявил, что Уоллес достиг «вершины» своей популярности, дальше она развиваться не будет, а, наоборот, пойдёт на убыль.

Но опросы общественного мнения показывают другое.

Передо мной данные института Гэллапа. И по его предсказаниям Уоллес получит на выборах не меньше 20 процентов голосов.

Бывший боксёр из Алабамы, которого считали не более чем маленьким провинциальным политическим демагогом, вдруг совершил «невероятное». Он стал реальной силой, реальной опасностью.

Боже! Каким образом?!

В либеральных газетах началась паника: фашистская угроза над демократической Америкой!

Передаются из уст в уста мрачные новости:

— Ни Хэмфри, ни Никсон на митингах не вызывают у своих слушателей такого энтузиазма, какой выколачивает Уоллес…

— В Бостоне, несмотря на дождь, его пришли слушать 20 тысяч человек, а ведь Бостон всегда считался городом обоих Кеннеди.

— Слышали? В Миннесоте, в городке Роквилл, где шансы Уоллеса никогда не считались высокими, на собрании пожарников 47 человек из 50 носили значки «Уоллеса — в президенты!».

— На автомобильных стоянках в Детройте стоят машины фордовских рабочих, и представьте, ряд за рядом, сплошными линиями на бамперах: плакаты: «Уоллеса — в президенты!»

— В главную штаб-квартиру Уоллеса в столице Алабамы Монтгомери каждый день приходит от 10 до 20 тысяч писем. В большинстве конвертов не только письма, но чеки на суммы — от 5 до 50 долларов. Говорят, что ежедневно Уоллес получает в виде таких мелких пожертвований на свою избирательную кампанию в среднем 70 тысяч долларов.

Кто эти люди? Почему идут за Уоллесом? Чем он их «берет»? Может быть, личными данными? Новыми формами проведения избирательной кампании?

Журналисты, сопровождавшие его, дают справку.

Общается с публикой старомодно. Его «шоу» поставлено раз и навсегда и не меняется при переездах из города в город. Обычно перед митингом выступает некий Сэм Смит с оркестром Американской независимой партии. Оркестр играет старомодные мелодии, которые незаметно переходят в «Боже, благослови Америку». Затем на помосте появляются две крашеные блондинки по имени Мона и Лиза, которые исполняют в два голоса несколько песенок. Заканчивают куплетами: «А вы за Уоллеса?» Вообще музыкальный репертуар кандидата Независимой партии довольно богат. Есть даже «Вальс Джорджа Уоллеса».

Не вершина поэзии, но, как считают специалисты, мило и трогательно.

После развлечений наступает черед самого кандидата. Обычно его представляет путешествующий с ним редактор еженедельной газеты из города Йорка (штат Алабама). Редактор произносит всегда одинаково краткую, но напористую речь, восхваляющую кандидата Американской независимой партии. Пока он говорит, девицы Уоллеса (по мнению журналистов, они не лучше и не хуже девиц Никсона и Хэмфри), одетые в темные юбки и светлые блузки, обходят с желтыми ведерками собравшихся — на предмет сбора пожертвований. Когда девицы и Смит заканчивают свое дело, появляется Джордж Уоллес.