Не нами замечено: иной плачет, а иной, глядишь, от радости скачет. Так и Сары-Шая ног под собой не чуял от удачи... То, что мечтал обрести лишь на небе, он вдруг нашел на земле. В ту пору удача сама шла ему в руки. Ведь надо же, раньше, бывало, быстроногую вольную степную тварь и со сворой гончих не настигнешь, не затравишь, а теперь она сама повадилась к тебе в хлев, прямо во двор лезет, на нож вроде сама напрашивается, ну, мол, свежего мясца не хотите ли? Ну, скажи, какой глупец откажется от дармового?! И Сары-Шая не отказывался, от удачи и удовольствия потирая руки, похихикивал: «Верно говаривали предки: о живом сам создатель позаботится. Бог дал день, бог даст и пищу. А у него, у бога-то, добра, по-видимому, куда как хватает, при желании всех облагодетельствует. Вот видишь: ты всю жизнь выклянчивал, вымаливал у людей крохи, а бог, всемогущий и всемилостивый, взял да целый кус тебе отвалил. Вон сколько коз в твоем хлеву, и все — твои, только наточи нож. Бери да режь. Ешь — не хочу!..»
В диком азарте заблестели, забегали у Сары-Шаи глаза:
— Эй, жена, где ты там?! Чего расселась, как парунья на яйцах! Давай разводи огонь, налей воды в котел, да поскорей! Поживей, говорю! А то все уши прожужжала: мясо да мясо... Вот мясо! Вот когда набью свежатиной твою утробу! Целую гору мяса навалю. От жирного куырдака морду воротить будешь! Рыгать начнешь. Давай, давай, пошевеливайся. Нож... где мой нож?!
И долго еще в те дни не расставался Сары-Шаи с ножом. Забрызганный кровью, засучив рукава, ходил он по двору, будто заправский мясник. Не одной сайге перерезал горло, не одну дрожащую в смертной агонии лишил жизни, придавливая коленом сайгачью голову к земле. Не с одного рогача содрал шкуру, обламывая рога. Но все они были тощие; ни пропарить, ни прожарить, одни кости, да жилы, да хрящи. Одно название, что мясо, настоящий тощак, жуешь и жуешь, а на зубах — тьфу!.. Не свежатиной лакомишься, а жуешь вроде бы голенище старых сапог.
Выплюнул Сары-Шая недожеванный кусок, со злостью ногой оттолкнул от себя миску: «Ну и дрянь же... С какой стати нам на божью милость надеяться? И вообще, когда это было, чтобы бог человеку задарма что-нибудь стоящего подкинул? Все надо добывать в поте лица. Ну, а если я не хочу в поте лица... что я тогда, с голоду должен подыхать?!.»
Сары-Шая так расстроился и рассвирепел, что выскочил из дома. Собаки, видимо, гонялись где-то за дикими козами, на сей раз даже не подавали голоса. Сары-Шая поспешил в контору правления, в жидкой тени которой стояла возбужденная чем-то молодежь. Когда подошел Сары-Шая, все с горящими глазами, перебивая друг друга, рассказывали об охоте последних дней. Сары-Шая вмиг забыл про свою досаду и, заражаясь рассказом молодежи, даже повеселел. Проворно извлек из кармана свой блестящий аппарат, с которым не расставался вовсе. И, поднося его то к одному, то к другому, немного послушав разгоряченных удачей джигитов, вдруг и сам не удержался, разговорился... Э, ребята, да что там говорить, он тоже только что лихо провернул одно дельце. Да, да, поверите ли — еле подмял под себя, до чего матерый был сайгак, одни рога чего стоят... Подмял, мигом перехватил ему горло, в два счета разделал и тут же в котел. Бабу и детей накормил свежатиной. Ох, благодать! Жир меж пальцев сочился!.. Тут Сары-Шая спохватился, сглотнул слюну, оглянулся вокруг опасливо, соображая: не сильно ли загнул? Но заметив, как увлекшаяся молодежь жадно облизнула губы и заблестела глазами, решил, что ничего, сойдет. И продолжал с жаром:
— Эй, ребятки... умные люди ведь давно предупреждали, на море не надейся. Море, знаете, что безмолвный враг. Вон оно, шесть дней подряд ни одной паршивой рыбешки в сети не попалось. Хорошо, что сам всевышний смилостивился и нам косяками нагнал сайгаков. Не ленись только, режь и ешь с утра до вечера. Вон все вокруг кровью провоняло. Псы и те растолстели. А шкурки какие? Хочешь — штаны себе сшей. Хочешь — подстилкой под зад себе стели, на все сгодятся. А козлиные рога? О-о. Мы в них ни хрена не понимаем. Знающие люди поговаривают, что казна за рога золотом платит... Потому как из них очень важное лекарство делают, целебное, вроде мужчинам в постели с бабой силы дает. Да, да... я и сам только недавно об этом узнал. В журнале ученом читал.
Джигиты возбужденно переглянулись: а что, мол, если не врет старик?! Сары-Шая, размахивая зажатым в кулачке микрофончиком, стал с жаром рассказывать о том, как там, в состоятельных домах больших городов, стало нынче модой украшать стены рогами — козла, архара, оленя... Прибьют к стенке ветвистые рога и радуются. Такая вот мода. А падкие до всякой моды городские бабы ради нее ничего не пожалеют. Денег у них — навалом... Так вот, джигиты, если проявить кое-какую расторопность, то можно в два счета набить сколько хочешь этих козлов, шкуру и мясо себе, а рога обломать да продать городским щеголихам, пусть себе тешатся...
Джигиты примолкли, заманчивые планы роились в их горячих головах. От усохшего моря теперь добра ждать нечего, это точно — отвернулось оно от людей. И какой тогда, в самом деле, смысл сидеть сложа руки и у моря погоды ждать? Если не полениться, то за какую-то неделю-другую кучу денег можно нагрести, нахапать. Отвезти в город машину рогов — и тогда... Да, вскружил им головы Сары-Шая. Заворожил. Чудеса! И как только сами не догадались.
На другой день, будто по заказу, остановилась проездом в ауле геологическая партия, сплошь загорелые, обожженные на южном ветру и солнце парни. На огромных, с синими капотами грузовиках. И за вечерним чаем Сары-Шая, наливая им в стаканы водку, живо расписав все прелести ночной охоты и неслыханную выгоду от добычи, без особого труда уговорил охочих до развлечения парней съездить в степь. Выехали, лишь только стемнело, на нескольких машинах с зажженными фарами и уже за аулом под бугром наткнулись на большой косяк гуртившихся здесь сайгаков. Истощенные до предела животные не пытались бежать, спасаться. При виде огненноглазых чудищ, с ревом наползавших на них со всех сторон из тьмы, они оцепенели от ужаса. И, ослепленные, оглушенные, начали сбиваться, давя и налезая друг на друга, в одну сплошную обезумевшую и хрипящую массу. Грузовики с ревом наезжали — сначала один, потом другие... Налетев одновременно со всех сторон, грохочущие чудовища сбивали бамперами, бортами, давили колесами, с хрустом переезжали, дрожавших сайгаков. На другой день, едва дождавшись сумерек, снова покатили на ревущих грузовиках в степь. То же самое и на третий. Сотни и сотни сайгаков, коз и косуль — изнуренных, с гноящимися от пыли, мутными от ужаса глазами — были забиты, загублены, задавлены ради рогов, кое-кто даже, нимало не смущаясь, говорил — «пантов»... Все только и повторяли, разносили слова Сары-Шая. «Добыча. Рога. Богатые городские бабы. Дармовые деньги. Много денег. Кипы, охапки денег. Как сено! Настигай! Хватай! Бей! Истребляй где можешь!» Многие, верно, и во сне видели горы козлиных рогов и охапки красно-пестрых купюр. Аул лихорадило.
Ты вызвал Сары-Шаю в контору. Вместе с Рыжим Иваном пытались говорить с ним по-хорошему, и так и сяк, пробовали постыдить, а потом, поняв, что все это бесполезно, решили припугнуть. И Сары-Шая вроде слушал вас снисходительно, внимал вашим увещеваниям, однако с лица его все не сходила загадочная, какая-то мечтательная ухмылка. Видно, он заново представлял себе и переживал тот неуемный, не сравнимый ни с чем охотничий азарт, ту вожделенную страсть, когда он, чуть не вываливаясь из кабины, гнался с ружьем в руках на бешеной скорости за стадом обреченных сайгаков: подбегает он, Сары-Шая: ба-бах... ба-бах! настигнутый пулей сайгак, не понимая еще, замирал в ужасе, только потом, сделав предсмертный прыжок, на лету замертво падал. Как хмельной, охваченный диким азартом, хватает тушину за ноги, бросает в кузов, потом все на той же бешеной скорости сшибаёт и крушит сайгачье стадо, с хрустом наезжая, давя колесами машины...
— Охота — вот истинное наслаждение! Вот где душе развернуться! Я-то испытал. Да вы сами попробуйте... Про рыболовство мигом забудете. Все у меня охотничками заделаетесь! — Сары-Шая от собственных слов пришел в возбуждение и восторг, лысое темя его порозовело, покрылось испариной. — Всю страну мясом завалим!
— Слушай ты, убивец! Стыда не боишься — хоть бы бога побоялся, — сказал Рыжий Иван. — А то ведь и мы найдем на тебя управу. Закон применим.
— Закон... Бог... Нашел чем меня стращать! Все это я лучше тебя, праведника, знаю. Назови мне статью, запрещающую охотиться на сайгаков? Черта с два назовешь! А что касается бога, то разве не он ниспослал в такое тяжкое для нас время это благо в образе сайгаков, а? Разве не так?! Это и есть божья милость, если хочешь знать! Тоже мне умник нашелся!.. Законник!
И Сары-Шая, гордо хмыкнув, пошел было восвояси, но ты подскочил и настиг его у двери и бесцеремонно вкогтился всей пятерней в его плечо:
— Слушай!.. Больно ты распоясался. Не забывай, я здесь власть. Надо будет — прокурора вызову. Да засажу тебя в каталажку.
