Как я уже говорил, работа с Юрием Казаковым была для меня школой. Когда дело касалось творчества, для него не бывало ничего второстепенного. Касалось ли это отдельного слова или детали, он ни в коем случае сам не допускал и никому не прощал неточности, приблизительности. Любая фальшь легко выводила его из равновесия.
Однажды в Переделкине был такой случай: после завтрака мы разошлись — я пошел к себе корпус, а он в коттедж работать. Только я сел за стол, чтобы внести кое-какие исправления в свой текст по его замечаниям, как он прибежал, и вид у него был такой всполошенный, что я растерялся. Я не успел спросить его, не случилось ли чего-нибудь, — он, сильно заикаясь от волнения, выпалил:
— С-слушай, я т-там у тебя в те-кс-те нашел крупную ошибку.
— Да? Какая это ошибка?
— У тебя там написано: из т-т-трубы валит г-густой дым. А т-ты знаешь, з-зимой в морозный де-день д-дым бывает жидкий и свет-лый!
В моих глазах Юрий Казаков был и остается олицетворением незапятнанной совести русской советской литературы.
Письма к Абдижамилу Нурпеисову11 мая 1965 года:
«Дорогой Абе!
Сообщаю тебе новости, которые не очень-то хороши. Дело в том, что в начале апреля мама сломала ногу в Тарусе и весь апрель у меня, естественно, пропал. Привез я ее в Москву, положил в больницу, и каждый день у нее бывал, все ей доставал, покупал и т. д. Работать, конечно, не работал и почти никакими делами не занимался. Потом достал две путевки в Малеевку, привез ее сюда, нога у нее еще в гипсе, ну мы с ней тут и коротаем время. Первые дни выпивал, ибо праздники, а теперь бросил и постепенно вхожу в колею, начинаю отвечать на письма и работать. В Тарусе я с того самого злополучного дня не был, письма от тебя не получал и не знаю, как обстоят дела у тебя.
У меня дела обстоят так. Одна машинистка перепечатала роман, я его сдал Салахяну и второй экземпляр дня два-три назад послал тебе. Письмо это ты получишь раньше романа или одновременно, потому что роман послал я простой бандеролью. Кроме того, все главы о Судр Ахмете и одну главу о Елмане я послал в журнал «Сельская молодежь». Через недельку я поеду в Москву и узнаю, взяли они что-нибудь или нет.
В журнале (...) дела неважны (...) Ко мне (...) претензий нет, а претензии к тебе: а) ввести еще одного положительного героя (?); б) подробнее, шире показать причины восстания и самое восстание. Кроме того, они ждут от Джангильдина поручительства, что роман не выйдет в Алма-Ате раньше, чем у них.
А как следствие всего этого — договора со мной не заключают и аванса не дают ни хрена. А я проелся вконец, на мать ухлопал уйму денег, себе, пальто купил, потом две путевки по 150, и придется, видимо, еще две покупать на июнь.
Через недельку поеду в Москву, возьму роман у другой машинистки и сдам его в издательство «Молодая гвардия». С «Молодой гвардией» у нас будет все в порядке (...)
Мама, м. б., на август махнет опять в Алма-Ату, в санаторий, ты ее тогда там устрой, пожалуйста.
Напиши мне, что и как у тебя в Алма-Ате, и еще вот что, т. к. у меня нет денег совсем, то давай поторопи издательство с заключением со мной договора на второй роман и чтобы аванс слали!
Будь здоров, обнимаю, привет большой Ажар, детям и тете.
Адрес мой на это время: Московская обл., Рузский р-н, п/о Малеевка, Дом творчества им. Серафимовича (...)
Здесь отдыхает Лукашевич. Он советует скорее прислать гарантию, что у вас роман не будет напечатан раньше «Дружбы». Но в «Простор» ты его отдавай, пусть печатают весь и поскорее!
Пиши!»
9 января 1966 года:
«Абе, здравствуй!
Пишу тебе зеленой твоей ручкой, ибо настроение у меня после твоей телеграммы исправилось.
Новости такие.
Получил дня три назад верстку романа из «Молодой гвардии». Они молодцы, ничего не тронули, и впредь давай условимся с тобой считать это издание каноническим и при переизданиях (если таковые нам пошлет аллах вместе с Иссой) пользоваться этим изданием. Я уже верстку просмотрел всю, поправил, где можно было, и в понедельник (10/1) сдаю.
В понедельник же будет верстка «Роман-газеты». Я ее трогать не буду, т. к. (...) возиться мне неохота, да и не дадут мне делать большую правку. Так что я, наверное, и брать ее домой не буду, а прямо подпишу, пусть в «Ром.-газ.» идет журнальный текст.
Теперь. Семенов мне говорил, что Шим не хочет переводить очерк, который ему прислали из «Сельской молодежи». Придется, видно, мне этим делом заняться, если не возражаешь.
И, наконец, главное.
Присылай, пожалуйста, поскорее вторую книгу романа, я, не откладывая, займусь ею и, м. б., к апрелю сделаю весь перевод. Не знаешь, напечатала что-нибудь «Сельская жизнь», как они тебе обещали? Я как-то не видел этой газеты и телефон потерял.
А что еще?
Больше ничего.
Да! Завтра займусь алма-атинской версткой, сделаю ее дня в три и вышлю тебе авиапочтой, и ты смотри сам. Я ее пошлю на твой адрес, ты никуда не уедешь? Побудь пока в Алма-Ате, чтобы не было разных неприятных неожиданностей. Я же здесь насяду на «Молодую гвардию», думаю, что к концу января будет уже сигнал.
Привет от Тамары.
А от меня привет всему дому и всем друзьям.
Обнимаю.
Ю. Казаков».
14 января 1967 года:
«Дорогой Абе!
Посылаю тебе вырезку из французской газеты, в которой издательство «Галлимар» — самое крупное и знаменитое издательство Франции — анонсирует наряду с Паустовским и со мной также и тебя. Французы, как видишь, прибавили тебе еще одну букву и ты теперь — «Нурпеиссов»!
Ты почему-то оставил у меня первый экземпляр первой части, тогда как ты хотел его взять для «Простора». И, кроме того, он не полный, обрывается на 92 странице, а последних 30 страниц нет.
Как дела? Удалось ли тебе что-нибудь где-нибудь устроить? И почему не пишешь ничего?
Будь здоров, скоро я тебя призову в Москву, друг любезный, чтобы ты ходил по издательствам и редакциям со своим романом под мышкой.
Всего наилучшего.
Ю. Казаков».
2 февраля 1967 года:
«Дорогой Абе!
Вот посылаю тебе первую часть. Тебе нужно будет и дальше перенумеровать страницы после 109 и соответственно переписать главы. Очень грязная рукопись вышла, чертова машинистка, сколько ошибок наляпала.
Только обязательно нужно сделать сноску, что роман целиком будет напечатан в «Дружбе народов».
Я сижу в Москве последние дни. Буду стараться за это время как можно больше сделать тебя. Если даст бог, через неделю или поболе того уезжаю в Париж. Пока на 15 дней, а там посмотрим. Ибо, пока оформлялся я по одному приглашению, на меня пришло еще одно приглашение, так что, может быть, мне посчастливится пожить в Париже целый месяц. Не сердись, милый, что я оставляю твой роман недоделанным. Вернусь — быстро доделаю. Баруздину я уже сказал. Он не в восторге от моей поездки, т. к. ему главнее роман, но все же и не сердился особенно.
Глава твоя о старухе мне понравилась, я ее перевел с удовольствием. Если бы все главы были такие, то и роман бы пошел быстрее, а то я часто застреваю. Ну ничего, главнее всего все-таки качество, а не быстрота перевода.
Будь здоров, дорогой! Распространяй по Казахстану свой роман. Деньги нам нужны. А как только кончу (в марте), я тебя вызову в Москву, ты займешься этим же делом здесь. Первую часть я уже сдал на перепечатку. Не сегодня-завтра сдам вторую.
Целую, привет Ажар. Я тебе, м. б., еще напишу.
Юра».
3 июня 1967 года:
«Ну, старичок, Еламан твой прикатил в аул, вместе с ним прикатил туда и я, и как-то мне полегче стало, запахло морем, опять замаячил на горизонте Мурза, пришли Дос и Мунке, — а то, признаться, стало мне без них скучно.
А главное, старичок, главное — замаячил впереди конец! Я уж и не верю такому счастью. Завозился я что-то, прямо нужно сказать, завозился. Но, как говорят у нас, сколько веревочке ни виться, а кончику быть.
Вот и отшумел в Москве съезд[12], отговорили все, отполучали командировочные и суточные, отпили, отъели, подались по домам, выбрали руководящие органы, и я теперь уже не кто-нибудь, а «ревизионист»! Понял? То-то. Приеду вот в Алма-Ату ревизовать вас всех и наводить порядки.
Письмо Шамкенову я написал.
Как там всем вам отдыхается? У нас погода что-то захолодала, северные ветры...
Хочется в Болгарию, там потеплее, но пока ответа нет, да и все равно до конца романа я не стронусь с места. А то опять отложится все бог знает на сколько времени.
Когда попадешь в Гагры, съезди обязательно в Пицунду, погляди, как там идет строительство. И вообрази, как я там прекрасно жил, когда не было там ни одного дома, а только сосны. А на озеро Рицу не езди, по дороге туда очень часто случаются катастрофы, автобусы кувыркаются в пропасти, очень там опасная дорога. А Рица ничуть не лучше вашего Иссыка, когда он еще не выплеснулся.
Пиши мне! Будь здоров, отдыхай и набирайся сил. Привет всем твоим! Кланяются вам также мама и Тамара».
6 января 1968 года:
