Он заводит машину, и мы снова выезжаем на дорогу.
– А папа? – вспоминаю я.
– Да, я только что говорил и с ним. Он сейчас мчится в больницу и очень рад, что есть кому позаботиться о тебе. Он сказал, что из-за стресса плохо соображает.
– А…
Да, это очень похоже на папу. Я откидываюсь на сиденье, ужасно клонит в сон, но я стараюсь не засыпать. У меня только одна мысль – больше всего на свете я хочу оказаться дома с мамой, и чтобы все было, как прежде. Чтобы не было этой дурацкой сказки про фею, которая должна заслужить себе крылышки. И даже встречи с настоящей писательницей. Где они, все эти феи и писатели, теперь, когда человеку нужна помощь? Нету их. А если бы я оказалась снова с мамой и все было бы хорошо, то я бы никогда-никогда больше не отходила от нее ни на шаг. Я была бы с ней всегда. Держала бы ее за руку. И даже за забор во дворе не выглядывала бы. Никогда.
Едем мы очень долго. Наступает ночь, за окнами машины становится темно. Я так устала, что засыпаю.
Когда просыпаюсь и вижу ветровое стекло автомобиля, мне кажется на мгновение, что я смотрю в большой телевизор с разбитым экраном, через него смутное изображение пытается проникнуть по эту сторону.
– Ты заснула, малышка Кармел.
Я поворачиваю голову, дедушкины руки крепко держат руль, как будто он не вел машину все это время, пока я спала. Я не удивляюсь, когда вижу его, потому что я ничего не забыла во сне, хотя и могла бы. Но почему-то у меня бегут мурашки по спине, наверное, это от того, как он произносит «малышка».
– Это замечательно, милая, что ты поспала. Сон – это прекрасно. Он поможет тебе справиться с тем потрясением, которое ты пережила. – Голос у него снова добрый, и я решаю, что просто он, наверное, из тех людей, которые не привыкли общаться с детьми – как папина подружка, например, – поэтому его слова звучат как-то неискренно и натянуто, что ли.
Он, похоже, совсем не устал. Так и пышет энергией. Мама говорила мне как-то, что такое бывает, если долго не спать. Усталость проходит, и наступает такой… подъем сил.
Я сижу в мягком кресле, которое успела нагреть за это время.
– Тут очень темно. – Я пытаюсь разглядеть, где мы едем.
– Я выбрал трассу В. Она как-то повеселее, – отвечает он.
Я не понимаю, чего тут веселого может быть, когда за окном полная темень и вообще ничего не видно, только трава – ее освещают фары – хлещет по колесам. Дедушка начинает напевать:
– Я выберу трассу В, а ты не станешь возражать, – и смеется своей песне так, словно придумал что-то очень умное.
– Подпевай, Кармел, я научу тебя словам. «Я выберу трассу В, а ты не станешь возражать…»[1]
– Нет, спасибо.
Он крепче сжимает руль и снова смеется.
– Это было бы весело. Когда поешь дуэтом – путь кажется короче.
– Нет, спасибо, – я изо всех сил стараюсь быть вежливой, но что делать – мне совсем не хочется петь его песню. Не такое у меня настроение.
Он все уговаривает и уговаривает меня, потом, наконец, сдается.
– Уже недалеко.
Я вглядываюсь в темноту, как кошка, и начинаю различать очертания черных холмов. Это похоже на сельскую местность, только без единого дома.
– Я думала, ты живешь в Лондоне, – говорю я.
– Ну… понимаешь, Кармел. Дело в том… дело в том, что мы жили в Лондоне. Но после смерти твоей бабушки я не смог там оставаться. Потом я встретил Дороти, она настоящее сокровище, и мы поселились в Уэльсе. В ожидании попутного ветра, который забросит нас куда-нибудь еще.
– Бабушка умерла? – Я подскакиваю. – Когда она умерла?
– Несколько лет тому назад. Разве мама не говорила тебе, милая? – Он укоризненно качает головой, как будто осуждает маму за то, что скрыла это от меня.
– Ну, может, и говорила. – Я хочу защитить маму и делаю вид, что не помню точно, говорила она или нет.
– Я думаю, ты бы запомнила, Кармел, – отвечает он, и он, конечно, прав.
Я прихожу к выводу, что невозможно по-настоящему горевать из-за смерти совершенно незнакомого человека, даже если это собственная бабушка. Но очень уж странно выходит, что мама об этом ничего не сказала. Очень хочется спросить, почему они с мамой поссорились, но боюсь, что это будет очень невежливо с моей стороны. Потом мне приходит в голову мысль, что мама никогда ни с кем не ссорится без причины, поэтому решаю держать с ним ухо востро и внимательней присмотреться к нему – тогда, может, сама пойму, в чем дело.
Я ужасно устала, глаза щиплет, как будто в них насыпали песка, но все равно я ни на минуту не могу забыть о маме.
– Можно еще раз позвонить в больницу и узнать, как там мама?
– Уже очень поздно. Персонал спит, потому что сейчас глубокая ночь.
– Правда?
– Угу. Мы позвоним утром, и, даст бог, нам сообщат хорошие новости. Ну вот, мы почти приехали.
Мы все едем и едем, взбираемся на холмы и петляем среди них, и я слышу, как ветер колотит в машину.
– Вот и приехали, – говорит он, и фары освещают самые высокие железные ворота в мире.
– Значит, ты живешь здесь?
Место какое-то пугающее, но я не хочу это говорить вслух.
– Да, временно. Дом выглядит огромным, но мы, Кармел, снимаем только маленький уголок. Остальное пустует.
– Понятно, – выдавливаю я.
Он потирает руки. Так обычно делают люди, когда обдумывают, как им поступить дальше. Он выходит из машины и отпирает большущий замок, который висит на воротах. В свете фар его светлые волосы сияют вокруг головы. Он открывает ворота и возвращается в машину.
Мы въезжаем во двор, и фары освещают огромное каменное здание, похожее на старинный замок. Он останавливается сразу за воротами и выходит, чтобы закрыть их.
Когда он возвращается, я спрашиваю:
– Это замок, что ли?
Он улыбается, выключает двигатель, и фары тут же гаснут, и все погружается в темноту. Теперь он сидит рядом со мной в полной темноте, и я не знаю, улыбается он еще или уже нет. Я не знаю, какое у него выражение лица.
Его голос раздается из темноты.
– Нет, милая. Это не замок, – отвечает он. – Это то, что в старину называлось «работный дом». Инвесторы начали его перестраивать, но у них закончились деньги, и мы тут приютились. – Судя по голосу, он улыбается.
Я слышала о работных домах. В школе по истории мы проходили. Туда отправляли людей, которые… которые «сбились с пути и попали в трудное положение». Но я не задаю никаких вопросов.
– Пора вылезать из машины, милая.
Я выхожу, но я так устала, что ноги меня не слушаются. К тому же вокруг совсем темно, и непонятно, куда идти. В лицо дует холодный свежий ветер, он пахнет травой и цветами.
– Погоди, я помогу тебе. Я думал, у меня в машине есть фонарик, но, похоже, я забыл положить его. – Он смеется: – Какой глупый дедушка!
Я чувствую, как он кладет руку мне на плечо и направляет меня, но я спотыкаюсь и чуть не падаю, потому что не вижу ни своих ног, ни куда ступаю. И вдруг, хотя на небе нет ни одной звездочки, чтобы подсветить наш путь, я догадываюсь, что мы находимся рядом с домом – потому что ощущаю присутствие каменной громады, как летучие мыши ощущают преграду на своем пути.
Дверь открывается, и полоска света падает на ряд больших каменных ступеней, они ведут ко входу, и на старинные каменные плиты, ими вымощен двор. Это единственное здесь пятно света, оно такое яркое, что женщина в дверном проеме напоминает вырезанную из бумаги куклу, как в театре теней.
– А вот и Дороти! Поджидает нас.
На ней юбка почти до полу, длинные волосы развеваются на ветру, и вообще она похожа на злую ведьму из мультфильма, которая стоит на пороге своего замка, и я про себя повторяю слова, которые мама учила меня говорить, когда страшно: «Мужайся, Кармел, мужайся».
И это всегда помогает. Ну, почти всегда. Когда мы заходим в дом, я могу разглядеть Дороти под лампочкой, которая висит в коридоре, и она кажется уже не такой жуткой. У нее смуглая кожа и глаза немного сонные, но умные. Она наклоняется ко мне и говорит:
– Значит, ты и есть малышка Кармел.
Я киваю. И хотя мы с ней совсем незнакомы, мне приятно находиться рядом с женщиной. От нее пахнет печеньем и корицей, и вид у нее тоже немного «старинный» в этой длинной юбке и заправленной в нее красной блузке.
Она берет меня за руку.
– Пойдем, дитя мое. Ты наверняка проголодалась. – По ее выговору слышно, что она не англичанка.
Мы идем по коридору, она открывает дверь – тут стоят ботинки и висят пальто, потом открывает еще одну дверь – за ней находится кухня с длинным деревянным столом посередине. Кухня совсем новенькая – не то что коридор, белые шкафы так и сияют.
– Это наша часть дома, Кармел. Тебе нравится?
Я киваю, хотя что мне может понравиться в такую минуту.
– Остальной дом не отремонтирован, поэтому нам сдали жилье по дешевке, сделали просто прекрасную скидку. – На ее лице написано огромное удовольствие. – Может, ты хочешь умыться?
Я киваю, она ведет меня через большую гостиную, а потом вверх и вверх по винтовой лестнице, и мы приходим в ванную. Рядом с ванной – спальня, дверь в нее открыта, и я вижу на полу возле кровати несколько чемоданов. Она ждет меня возле ванной, а потом мы спускаемся обратно в кухню.
