Ознакомительная версия.
Пожилой витязь сел на пол, обнял умирающего, прижал его к груди и заплакал. Так как он плакал искренне, то все, кто был в театре, неожиданно расчувствовались.
Его раскаяние передалось и мне. Я еще никогда ни в одном кино, ни в одном комиксе не видел, чтобы кто-то так открыто изображал чувства. До того момента я полагал, что боль можно выразить только словами. Между тем сейчас, глядя на сцену, я делил горечь раскаяния. То, что я видел, в тот момент казалось мне каким-то полузабытым воспоминанием.
Два витязя, на которых сзади смотрела Рыжеволосая Женщина, глубоко страдали. Она тоже испытывала раскаяние. Она заплакала еще сильнее. Возможно, мужчины были членами той же семьи, что и Рыжеволосая Женщина. Теперь в театральном шатре не раздавалось ни звука. Между тем слезы Рыжеволосой Женщины перешли в стихотворение-плач, а затем просто в стихи. Это было поразительное стихотворение, длинное, как рассказ. Я слушал, как в длинном монологе Рыжеволосая Женщина гневно говорит о мужчинах, о том, что она пережила с ними, и о жизни. В темноте ей было трудно меня разглядеть. И как будто из-за того, что мы не можем посмотреть друг другу в глаза, я совершенно не понимал, о чем она говорила. Я испытывал непреодолимое желание быть рядом с ней. Когда долгий поэтический монолог Рыжеволосой Женщины закончился, закончилась и пьеса и маленькая толпа зрителей быстро разошлась.
18Я вышел из театрального шатра, но ноги сами вели меня обратно. В этот момент рядом со столом, который использовали вместо кассы, я увидел Рыжеволосую Женщину.
Она сняла сценический костюм и была в юбке небесно-синего цвета.
Я опьянел настолько от первой любви, от того, что видел на сцене, и от ракы, что не чувствовал реальности происходящего, и мне в тот момент казалось, что я нахожусь в выдуманной мной фантазии.
– Тебе понравилась наша пьеса? – с улыбкой спросила Рыжеволосая Женщина.
– Очень понравилась, – ответил я, почувствовав прилив смелости.
Даже теперь, много лет спустя, мне хочется ревниво спрятать ее имя от читателя. Но я должен честно рассказать историю. Мы представились, как герои американских фильмов.
– Джем.
– Гюльджихан.
– Ты очень хорошо играла, – сказал я. – Я внимательно на тебя смотрел.
Мне стоило немалых усилий называть ее на «ты», потому что она оказалась старше, чем выглядела издалека и чем я думал.
– Как идут дела с колодцем?
– Мне кажется, что вода не появится, – сказал я.
Мне хотелось сказать: «На самом деле я остаюсь в Онгёрене только для того, чтобы видеть тебя», но такие слова могли показаться ей наглыми.
– Вчера у нас в театре был твой мастер, – сказала Рыжеволосая Женщина.
– Кто?!
– Махмуд-уста. Он уверен, что найдет воду. Ему тоже очень понравился театр и наше представление. Мы продали ему билет.
– По правде, Махмуд-уста ни разу в жизни не был в театре, – ревниво сказал я. – Однажды я рассказал ему драму Софокла о Эдипе, он на меня рассердился.
– Это правда, греческие пьесы в Турции не любят.
Неужели Рыжеволосая Женщина хотела, чтобы я ревновал ее к Махмуду-усте?
– Он сердился, потому что в той пьесе сын женится на матери.
– А вот вчера он не сердился, когда в конце спектакля отец убивает сына, – сказала Рыжеволосая Женщина. – Наоборот, ему понравились старинные истории и легенды.
Интересно, встречались ли они с Махмудом-устой после представления? Я никак не мог поверить, что Махмуд-уста, после того как я уснул, ходил вечером в Онгёрен в театр, как солдат в увольнительную.
– Махмуд-уста на самом деле очень строгий, – сказал я. – Он только и думает о том, чтобы найти воду. Он и меня в театр не пускал. Если он узнает, что я сегодня вечером пришел сюда, то рассердится.
– Не волнуйся, я с ним поговорю, – сказала Рыжеволосая Женщина.
Я испытывал такую ревность, что некоторое время даже не мог говорить. Неужели Махмуд-уста и Рыжеволосая Женщина подружились?
– Твой мастер очень к тебе придирается? – спросила Рыжеволосая Женщина.
– На самом деле он относится ко мне как отец. Но он ожидает, что я буду выполнять каждый его приказ и во всем его слушаться.
– Слушайся его, конечно, – сказала Рыжеволосая Женщина, улыбнувшись. – Он же не насильно тебя держит в своих учениках… У твоей семьи совсем плохо с деньгами?
Неужели Махмуд-уста рассказывал Рыжеволосой Женщине, что я «маленький бей»? Неужели они разговаривали обо мне?
– Нас бросил отец, – признался я.
– Значит, тебя отец не воспитывал, – сказала Рыжеволосая Женщина. – Тогда найди себе другого отца. В этой стране у всех по нескольку отцов. Государство-отец, Аллах-отец, отец-командир, в мафии отец… Здесь никто без отца не живет.
Рыжеволосая Женщина казалась мне и красивой, и умной. Я сказал:
– Мой отец был марксистом. – (С чего я вдруг не сказал «он и сейчас марксист»?) – Его пытали на допросе. Когда я был маленьким, он много лет сидел в тюрьме.
– Как звали твоего отца?
– Акын Челик. Но наша аптека называлась не «Челик», а «Хайят».
Рыжеволосая Женщина погрузилась в раздумья. Она ушла в себя и долгое время молчала. Почему на нее так подействовало, что мой отец был марксистом? А возможно, я ошибался: она просто устала и задумалась. И я рассказал ей об отце, который дежурил в аптеке «Хайят», о том, как я носил ему в аптеку еду, и о рынке в Бешикташе. Она внимательно выслушала мой рассказ. Но мне почему-то неприятно было говорить об отце, так же как и о Махмуде-усте. Мы недолго помолчали.
– А мы с мужем живем здесь, – сказала она, показывая на дом, мимо которого я столько раз проходил и на окна которого столько раз смотрел.
Я расстроился и даже рассердился, словно меня обманули. Но, несмотря на опьянение, я был в состоянии представить, что женщина в ее возрасте, которая к тому же работает в бродячем политическом театре, переезжающем по всей Турции из города в город, конечно же, должна быть замужем. Почему я не подумал об этом раньше?
– На каком этаже ваша квартира?
– Наших окон с улицы не видно. Мы живем на первом этаже в квартире одного старого маоиста, который позвал нас в Онгёрен. Родители Тургая живут наверху. Наши окна выходят в сад. Тургай сказал, что ты все время ходишь здесь и смотришь на окна.
Мне стало стыдно, что тайна моя оказалась известна. Но Рыжеволосая Женщина мило улыбалась. Ее полные красивые губы были очень притягательными.
– Спокойной ночи, – сказал я, – спектакль был очень хорошим.
– Нет, давай-ка пройдемся немного. Мне интересно послушать тебя.
Молодым читателям, которые сейчас, много лет спустя, читают эту историю, я должен сообщить следующее: в те годы, если привлекательная женщина в синей красивой юбке, тридцати с лишним лет, накрашенная (пусть даже и для театра), в пол-одиннадцатого вечера предлагала кавалеру: «Давай пройдемся», для большинства мужчин смысл ее слов был понятен. Конечно же, я к ним не относился. Я был просто лицеистом, который не мог скрыть свою наивную любовь. К тому же женщина была замужем. Правда, мы находились не в Анатолии – то есть в Азии, а в Румелии – то есть в Европе. Да еще и разговор наш зашел о социалистах, которые придерживались другой морали, совсем как мой отец.
Мы шли какое-то время, ни о чем не разговаривая. В небе над Онгёреном не было звезд. На привокзальной площади кто-то оставил прислоненным к статуе Ататюрка свой велосипед.
– Он говорил с тобой о политике? – спросила Рыжеволосая Женщина.
– Кто?
– Отец.
– Нет.
– Разве друзья твоего отца не приходили к вам домой? – продолжала выпытывать она.
– Отца часто не бывало дома. Но и отец, и мать не хотели, чтобы я вмешивался в политику.
– Почему отец не привил тебе левые взгляды?
– Я хочу стать писателем.
– Напишешь и нам пьесу? – сказала она, загадочно улыбнувшись. – Я бы хотела, чтобы кто-то написал пьесу или книгу обо мне, чтобы в этой книге была вся моя жизнь.
– На самом деле я хочу стать драматургом, – сказал я. – Но сначала мне нужно прочитать много пьес. Первая классическая пьеса, которую я прочту, будет «Царь Эдип».
Привокзальная площадь поздним вечером казалась смутно знакомой, словно воспоминание. Ночная тьма скрывала бедность и неухоженность Онгёрена, в свете бледно-рыжих уличных фонарей здание вокзала и площадь превратились в загадочную картину, которую можно было бы печатать на открытках. Военный джип, медленно круживший по площади, ярким светом фар осветил в сторонке стаю собак.
– Они ищут тех, кто устраивает беспорядки и нарушает закон, – сказала Рыжеволосая Женщина. – Почему-то здешние солдаты ведут себя очень неприлично.
– Вы играете для них что-нибудь особенное по пятницам и воскресеньям?
– Нам нужно зарабатывать деньги, – сказала она, глядя мне прямо в глаза. – Мы народный театр, а не государственный, от правительства деньги не получаем.
Внезапно она протянула руку и сняла соломинку, прицепившуюся к моему воротнику.
Ознакомительная версия.
