Проплывающие мимо деревья, растрескавшиеся стволы голых лип. Остекленные остановки. Стекла мутные от ночного мороза, оклеенные обрывками плакатов, разбитые местным молодняком. Желтые столбы с буквой «А» наверху – знаки остановки у асфальтовых карманов и заросших бордюров. И на каждой остановке – школьники, по одному или группками. Их забирают, словно молочные бутылки.
Молочные бутылки у обочины. Вот и молоко теперь в школе больше не выдают. Нет больше службы обеспечения молоком, еженедельно собиравшей пфенниги школьников. Ванильное, земляничное и обычное молоко стоило по двадцать пфеннигов, шоколадное – двадцать пять. Зимой молоко превращалось в лед. Кальковский придвигал ящики с молочными бутылками к батареям. Молоко оттаивало только к большой перемене. Кальций для детских косточек. И фтор для зубов. Таблетки в детском саду. Если сегодня дать детям таблетки, будут неприятности с полицией. Дорога длится целую вечность. Три четверти часа. И не столько из-за частых остановок, сколько из-за причудливо петляющего маршрута. Базовое равновесие между затратами и выгодой здесь не действует. Автобус заворачивает в каждый тупик. Везде останавливается. Забрать нужно всех.
Орда пяти– и шестиклассников сегодня почти в полном составе. А почему мы их забираем? У них что, нет своего автобуса? Вот если они все погибнут в аварии, то и общеобразовательные школы можно сразу закрывать. Тогда, по крайней мере, станет тихо. Этот ор просто невыносим. Еще молоко на губах не обсохло, а уже такие горластые. На шеях болтаются ключи, сотовые и футляры для брекетов. Огромные ранцы занимают все сиденье. А сами они пристраиваются сбоку. И ноги на сиденье кладут. Но на этой обивке грязь все равно не видна. А старшие, наоборот, – словно живые мертвецы. Это подростковое шарканье по проходу. Эти рюкзаки, которые в любой момент могут соскользнуть с опущенных плеч. Вечно сонные глаза. Эти челки, длиной до кончика носа. Или, наоборот, полное отсутствие волос. Бритые наголо головы. Красные, замерзшие уши под бейсболками. Открытые рты мальчиков. Демонстрация зубов – то ли ухмылка, то ли угроза. Головы, сдвинутые друг к другу. Суета. По полной программе.
Какая беспокойная девочка на сиденье перед ней. Тонкие жидкие волосы. Заколка, фиолетовая бабочка все время, подпрыгивает над спинкой кресла. Капюшон, отороченный мехом. Мех искусственный. Интересно, а фиолетовые бабочки существуют? В тропиках наверняка. Ведь видов так много. Почти невыносимое разнообразие. Странные это все-таки существа. Каждая экспедиция открывает их новые виды, подвиды и варианты. Бастардов, которые стали фертильными вследствие изоляции. Порядка не существует. Порядок нужно создавать. Но за природой не поспеть. Ночные телепередачи. Цветные пятна в джунглях. Она ни разу в жизни не видела зимородка. Невероятно. Ни разу. За все эти годы. Но однажды она видела черного аиста и два раза – иволгу. Желтую чудо-птицу. Еще в детстве. Вместе с отцом. Подошла девочка. Высокая, бесформенная. И непричесанная. Щеки толстые, как ягодицы. Жирные грудки, выделяющиеся даже через пальто. Ей самое большее двенадцать. Но всё уже на месте. И всё уже в прошлом. Остановилась у девочки с заколкой. Нависла над ней.
– Иди вперед! Юлиана зовет.
Это был приказ, а не сообщение. Видимо, Юлиана крепко держит свою свиту в узде. Девочка с бабочкой тут же пошла.
Великолепно выстроенная иерархия. Короли и простые смертные. Рабочие пчелы, размешивающие нектар. Ни в одной другой возрастной группе нет такой строгой иерархии. Сменить рант практически невозможно. Станешь один раз аутсайдером, навсегда останешься жертвой. А любители поиздеваться найдутся. Подергать за волосы. Засунуть раздавленные плоды шиповника за воротник. Подстеречь по дороге домой. Украсть спортивную форму. Избить в туалете. Сдернуть штаны. Все это подпитывает чувство принадлежности к группе. Вот как раз кто-то обхватил Эллен за шею. Вроде неопасно. По крайней мере, она еще сопротивляется. Пусть сама выкручивается. Утрясется, как-нибудь.
Автобус снова остановился. Вошла Саския. Как всегда, прошла в самый конец автобуса. Наклонилась к Дженнифер. Три поцелуя в щеку, ни одного слова. Волосы как занавеска. Звяканье браслетов. Протянула руку Кевину. Потом плюхнулась на сиденье, пристроила на голову огромные наушники и прибавила громкость на пару децибел. Лучше быть глухой, чем одинокой. Какое-то время она пыталась заполучить Пауля, чтобы не отстать от Дженнифер. Но тому оказалось совершенно не по силам чередование знаков внимания и отталкивания. Соревнование проиграно. Шанс догнать упущен.
На последнем ряду – тишина. Дженнифер и Кевину было скучно.
– Ты меня любишь?
Детский голосок Дженнифер.
– Ну да.
Какой у него взрослый голос.
– А какой у меня номер сотового?
– Чо?
– Номер моего сотового. Ты ведь его, наверное, наизусть знаешь?
Женская логика.
– Зачем? Он же у меня забит.
– Ну, давай, скажи.
– Ноль… один… ээээ… семь…
– Дальше.
Дальше он не помнил. Она ему подсказала. Потом, видимо, дала себя поцеловать. Во всяком случае, больше ничего не было слышно. Противно. Впрочем, о чем им говорить? Сказать друг другу им нечего. Люди и так слишком много разговаривают. Они с Вольфгангом больше не говорят друг с другом. Это не бросается в глаза, когда целыми днями не видишься. К чему все эти телячьи нежности? Партнеры ведь остаются вместе лишь потому, что выращивание потомства – дело бесконечно затратное. Им больше не нужно укреплять отношения. в паре. Птенец улетел из гнезда. Дело сделано. А как нужно было поступить? Послать поздравительную открытку? Было время, они хорошо ладили. Теперь у каждого своя жизнь, и это правильно. Он занят работой. Они приспособились к ситуации. Они – отлично сыгранная команда. Наступил момент, когда все уже было пережито. Если ей и в самом деле придется уйти на пенсию раньше срока, его не нужно будет содержать. Как-то он сказал, что ему нравятся женщины из второго ряда. Еще до свадьбы. Любить они друг друга никогда не любили. Им это было не нужно. Ей всегда нравилось, что он умеет обращаться с животными. Что это вообще такое – любовь? Мнимо железный аргумент для больных симбиозов. Взять, к примеру, Иоахима и Астрид. Детей у них нет. Сначала не получалось. А когда уже было слишком поздно, каждый стал винить другого. Совместные прогулки парами. Впереди мужчины, сзади женщины. Лысая голова Иоахима рядом с кудрявой гривой Вольфганга. Нервный голос Астрид. Третейские разбирательства. Ты ведь тоже так считаешь? Нет, она так не считала. Какое ей дело до чужих проблем? Они были жалкими, а не достойными жалости. Они избивали друг друга до полусмерти, унижали и грозили покончить с собой. Карнавал в Доме культуры. Капелла из Саксонии. Четыре длинноволосых типа. Смена партнеров в танце. Много коньяка. А рано утром скандалы в кафе-мороженом на Марктплац. Они созданы друг для друга, вне всяких сомнений. Крайне эффективный гибрид симбиоза и паразитизма. Сиамские близнецы. Если один околеет, то и другой не выживет. А потом они уехали. В Берлин. Поближе к культуре. Смотреть на них было уже невыносимо.
Теперь автобус свернул в тупик, в конце которого обычно стояла Эрика, если, конечно, не болела. Тогда крюк в четыре километра через лес оказывался, напрасным… Но Эрика была здорова. Во всяком, случае, она вошла, поздоровалась своим собачьим, взглядом, и заняла место на возвышении напротив Ломарк. В окне было видно ее отражение. Чуть освещенная Эрика. На фоне пихтового леса в зеркальном отображении. Пару недель назад она сменила узкую синюю ветровку на эту огромную парку. Цвета хаки. На рукаве – флажок. Но без молота, циркуля и венка колосьев. Все еще казалось, будто чего-то не хватает. Отправляясь тогда на демонстрацию, Инга просто убрала эмблему. Флаг ведь один и тот же. По крайней мере, новый покупать было не нужно. Может, парка досталась по наследству от старшего брата? Нет, фамилию Лангмут она бы запомнила. Может, они все-таки приезжие. Но не с Запада. Эрика слишком смирная. На родительском собрании никто не появился. Плохо, что в классном журнале больше не указывают место рождения. Об учениках нет почти никакой информации. Все подпадает под закон о защите персональных данных. Практически ничего не знаешь о детях. Хотя проводишь с ними больше времени, чем с собственным мужем. Не говоря уже о собственных детях. Что это она там достает из рюкзака? Справочник. Листает, ищет определенную страницу. День рожденья у нее в августе. В каникулы. Лев. Жаль. Можно было бы сходить к ней домой. Осмотреть детскую комнату. Пробковая доска. Цветные карандаши. Постер. От головастика к лягушке. Когда приходишь на дом, сразу видно, как и что. Как в той семье. Тогда она еще работала в общеобразовательной школе. Дверь ей открыла мать. Уже не первой молодости. Темные круги под глазами и фиолетовые тени. Грудничок на руках и сигарета во рту. Так она с Ингой и разговаривала об одном из своих шести детей, кандидате во второгодники. Время от времени пепел падал на малышку. И тогда мать его сдувала. Сегодня учеников на дому посещают только в исключительных случаях. А Эрика непохожа на кандидата во второгодники, и девиантным, поведением. тоже не отличается. И синяков у нее точно нет. Может, у нее даже и родителей нет. Так и живет в лесу одна. У нее даже подружки нет. Оно и лучше. Дружба все равно всегда кончается предательством.
