Гарри Селфридж скрупулезно следил за планировкой и оснащением нового пространства в девять тысяч квадратных метров, с которыми общая площадь магазина составила три с половиной гектара. С помощью Бернема он прошел настоящий мастер-класс по строительству, освещению и оборудованию помещения. Технологические инновации включали в себя тринадцать гидравлических лифтов и двенадцать отдельных входов с вращающимися стеклянными дверями. Внутреннее убранство пополнилось роскошными прилавками ручной работы из черного дерева с бронзовой окантовкой и долгожданной новинкой – великолепным набором дамских уборных. Теперь в «Маршалл Филд» было сто различных отделов, все они были устроены по последней моде и готовы встретить иностранных визитеров, которые посетят выставку и не преминут заглянуть в универмаг.
Год 1893-й для Селфриджа стал поворотным. В дополнение ко Всемирной выставке произошло еще одно важное событие – 10 сентября у них с Роуз родилась дочка, Розали. Это объясняет, почему Роуз не присутствовала на большинстве связанных с выставкой торжеств: беременные дамы в те времена не появлялись в свете.
Гарри входил в комитет по приему герцога Верагуа – прямого потомка Христофора Колумба, – который вместе с герцогиней прибыл в Чикаго в мае на торжественное открытие. Несмотря на громкие титулы, в том числе Адмирал океанов, герцог был человеком скромного достатка и выращивал арабских скакунов на племенном заводе в предместьях Мадрида. Польщенный выделенным ему эскортом из кавалерии Соединенных Штатов и очарованный щедрым приемом и вниманием прессы к нему и герцогине, герцог начал злоупотреблять гостеприимством. Две недели превратились в три, затем – в месяц. Организационный комитет, который покрывался холодным потом, глядя на стоимость содержания высокопоставленной пары, намекнул, что пришла пора прощаться. Чета Верагуа наконец согласилась уехать, но только при условии, что до вокзала их проводит тот же военный эскорт, что встретил их по прибытии. Организационный комитет не обладал прерогативой вновь нанять военный эскорт. Дело спас изобретательный член комитета, собравший команду актеров-любителей, которые, оседлав вороных коней и взяв в руки сабли, изображали гусаров. Фокус сработал.
Управление выставкой требовало недюжинных дипломатических способностей, чтобы справиться с разбушевавшимися самомнениями и неспокойными нравами участников. Могущественная компания «Пианино Стейн-вея» отказалась от участия, поэтому комитет запретил использовать пианино их производства во всех многочисленных оркестрах, игравших на выставке. Это не обеспокоило молодого музыканта Скотта Джоплина, который репетировал свои новые регтаймы на хлипком вертикальном пианино в местном салуне, но всерьез встревожило великого Игнация Падеревского, который был согласен играть исключительно на инструментах Стейнвея. Выход из тупика нашел музыкальный директор выставки, который ловко организовал тайную доставку одного пианино Стейнвея. Однако в результате разгорелся такой скандал, что бедняга был вынужден подать в отставку.
Следующей из испанских грандов, пожелавших испытать чикагское гостеприимство, стала ее королевское высочество инфанта Эулалия – дочь королевы Изабеллы II, заносчивая молодая женщина, которая любила повторять: «В Испании вы либо человек благородных кровей, либо никто. Мы не признаем средний класс». Всемирная выставка была рассчитана именно на таких гостей, и поэтому визит инфанты обещал стать непростым испытанием. Эулалия и ее муж принц Антуан прибыли на вокзал в вагоне самого Джорджа Пульмана с легким опозданием из-за незапланированной остановки в Пенсильвании, где Эулалия пополнила запас испанских сигарет. К восторгу процветающей табачной индустрии Чикаго – и к отчаянию Берты Палмер, которая презирала курение, – инфанта дымила неустанно и даже угощалась сигарой после ужина. Ее привычка получила широкую огласку и вдохновила одну сметливую местную фирму на разработку коробок для сигар с изображением Эулалии. К сожалению, они случайно одарили ее новым титулом, подписав «Эулалия, королева Испании».
Венценосная чета со свитой обосновались в роскошном номере в отеле «Палмер-Хаус», где многочисленные предметы антиквариата и гобелены напоминали им о доме. Говорят, поначалу инфанта отказалась встречаться с миссис Палмер, заявив, что она лишь «жена трактирщика», – но это только легенда. Что известно доподлинно, так это то, что инфанта никогда и нигде не появлялась вовремя. Продолжая жить по испанскому времени, на торжественный прием в ее честь в доме Палмеров она явилась лишь в 10.15 вечера. Однако, когда она все же приехала, ее усадили на бархатный трон, установленный на коврах, надушенных редкими духами, и она до самого утра приветствовала почитателей под аккомпанемент оркестра Джона Соусы.
Саут-Сайд расцвел жемчужно-белым великолепием, мерцая на берегу озера подобно древнему Камелоту, отбрасывая солнечные блики позолоченными куполами Почетного Двора (как называли выстроенное в классическом стиле главное здание выставки). Команда художников и архитекторов, создавших «белый город», это изу-мительное сочетание корпоративной мощи и консьюмеризма, называла себя «величайшим собранием умов со времен Ренессанса». Но на самом деле, за исключением центральных, ключевых зданий, построенных из камня, весь комплекс был лишь иллюзией. Большинство зданий были временными сооружениями, выполненными из гипса, цемента и джутового волокна и выкрашенными в белый цвет. Критики называли их «разукрашенными ангарами», но даже самые ярые оппоненты в глубине души восхищались этим великолепием. Тысячи посетителей ежедневно проезжали по L-образной надземной железной дороге и сходили на станции Джексон-парк, откуда можно было пешком пройти через монохромный, футуристический «Павильон транспорта» Луиса Салливана, а затем объехать выставку по ее собственной электрической узкоколейке.
В парке Мидвэй-Плезанс посетители день и ночь могли веселиться в «Секторе развлечений», отделенном от выставочных павильонов, но составляющем важную часть общей концепции. Главным приключением была поездка на «чертовом колесе», построенном гениальным молодым инженером Джорджем Феррисом. Организационный комитет выставки долго искал что-нибудь, что затмило бы Эйфелеву башню, ставшую центральным элементом Парижской международной выставки в 1889 году. После нескольких месяцев бесплодных споров комитет согласился принять проект Ферриса с условием, что Джордж Феррис сам покроет затраты не только на планы и спецификации (которые обошлись в двадцать пять тысяч долларов), но и на постройку. Феррис и его команда трудились сутками напролет, невзирая на суровую чикагскую зиму. По окончании работ колесо обозрения триумфально вознеслось на высоту восемьдесят один метр, открывая пассажирам, заплатившим пятьдесят центов за поездку в одной из тридцати шести кабинок – каждая из которых вмещала до сорока человек, – вид на три различных штата. За девятнадцать недель, которые проработало это колесо обозрения, на нем прокатились почти полтора миллиона человек, и аттракцион стал гвоздем программы всей выставки. Судьба самого Ферриса сложилась трагически. Изнуренный сбором средств и строительством, он умер, одинокий и отчаявшийся, в больнице Питсбурга всего через три года после того, как его творение завоевало весь мир.
Помимо колеса обозрения Мидвэй-Плезанс предлагал и другие развлечения. Посетители могли посмотреть на шоу «Дикий Запад» от Билла Коди по прозвищу Буйвол или на выступление экзотической танцовщицы Фахреды Махзар, которая называла себя Маленькой Египтянкой и исполняла свой коронный «грязный» танец живота в наряде из многослойного полупрозрачного шифона, сквозь который, как отметил один восторженный репортер, «можно было разглядеть движение каждого мускула». Маленькая Египтянка не единственная щеголяла мышцами перед зрителями. Из своей европейской командировки, куда его направили для подбора военных оркестров для ярмарки, Флоренс Зигфелд-младший, уже тогда предугадывавший желания публики, привез знаменитого немецкого силача Юджина Сэндоу, который впоследствии стал основоположником современного культуризма. Фло заключил с ним продюсерский контракт и был организатором его выступлений на выставке. В начале представления Сэндоу, одетый лишь в леопардовую набедренную повязку и присыпанный белой пудрой, медленно поднимался из черной, обитой бархатом коробки, словно мускулистый античный бог. Некоторых дам зрелище потрясало настолько, что они падали в обморок, и даже Берта Палмер согласилась прикоснуться к каменным мускулам Сэндоу, которые она объявила «весьма впечатляющими».
За шесть месяцев, что длилась выставка, ни один высокопоставленный гость не обошел вниманием универмаг «Маршалл Филд», где Гарри Селфридж лично проводил экскурсии по магазину. Сам Филд на время визитов знаменитостей исчезал – он находил их столь же безвкусными, как и разговоры с прессой. Филд относился к журналистам с неприязнью и недоверием, в то время как Гарри понимал силу огласки и помогал репортерам как только мог. В газетах его описывали как «добродушного управляющего розничным отделом Маршалла Филда», и это описание подходило ему безупречно.
