Однажды брат сообщил мне новость: у него появилась девушка! Первой моей реакцией было: «Девушка! Фу!» Мне не очень-то нравилась эта идея. Я знал, что никогда с ней не познакомлюсь, потому что никто в здравом уме никогда не приведет девушку в такое отвратительное место, как моя камера. Да и мама все равно никогда этого не позволит. Я сомневался, что она вообще пустит девушку в дом, боясь, что та может все увидеть и кому-то рассказать. Не сказал бы, что и Уолли торопился приводить свою подругу домой. Как он мог показать, что семья сделала с его младшим братом, и ожидать, что она просто промолчит? Наверно, он боялся, что потеряет девушку, если та слишком много узнает. Уолли не мог гордиться тем, что его семья держит пленником в подвале маленького мальчика. Я понимал, и все равно хотел с ней познакомиться.
В то время я не знал, к чему приводит наличие девушки, но в следующие несколько месяцев посещения Уолли стали заметно реже. Думаю, он стал реже бывать дома, может быть, стал гостить у нее. Если у тебя есть выбор, то любое место будет лучше, чем дом нашей матери. Но это означало, что мое существование станет еще более жалким без его помощи.
Иногда я просто лежал на кровати и плакал несколько часов подряд. Из моего рта не вылетало ни звука, кроме слабенького хныканья, но все мое тело сотрясалось от рыданий, грудь болела, а горло словно чем-то заткнули, как будто на меня положили огромный тяжелый груз. В такие минуты я терял всякую надежду. Я действительно верил, что именно такой будет моя жалкая жизнь, день за днем, проведенные в муках, пока мама наконец не выполнит свое обещание и не убьет меня.
Глава 7 Новый мамин ухажер
Думаю, прошло около восемнадцати месяцев с того дня, когда меня впервые посадили в подвал, и не так много времени после моего седьмого дня рождения, когда кое-что наверху изменилось. Мама все еще вела в одиночку свою военную кампанию против папы и его семьи, не позволяя себе упустить ни одного доступного шанса мести, несмотря на то что отец был мертв. Наверное, она встретила Амани, мужа Мелиссы, в пабе и сразу нашла возможность нанести решающий удар по чести отца, совратив мужа его сестры и разрушив ее брак.
Впервые я узнал об этом новом повороте событий в отношениях между членами нашей семьи однажды вечером, когда пытался услышать, что происходит в доме, прислонив ухо к двери подвала.
Иногда это помогало скоротать время. Я услышал, как мама говорит кому-то привести меня наверх, и пулей кинулся на свой матрас, подумав, что они разозлились, учуяв мой запах. Ключ повернулся, и на пороге появился Уолли, подав мне знак следовать за ним. Меня выпускали так редко, что это всегда становилось для меня событием, хотя с каждым шагом мое сердце начинало биться все сильнее от страха перед тем, что со мной произойдет дальше. Я не мог припомнить ни одной встречи с мамой, когда не получил бы хотя бы одного пинка или удара, а обычно она не могла устоять перед соблазном основательно меня избить, чувствуя знакомое раздражение, растущее внутри нее.
Уолли закатил глаза и прошептал: «Забулдыга хочет тебя видеть».
Я последовал за ним наверх, и он поставил меня рядом с Томасом, который уже стоял в коридоре по стойке «смирно», как на параде.
Уолли быстро убрался из дома, видимо, не желая присутствовать при нашем избиении. Я стоял не двигаясь, насколько это возможно, уставившись глазами в пол, прекрасно зная, что любое движение или смена выражения лица может сорвать чеку с гранаты маминой ярости (спровоцировать взрыв). Я слышал, что она что-то нам говорит, но не мог сконцентрироваться на ее словах. Я видел, как шевелятся ее губы, и вот она уже кричит в нескольких сантиметрах от моих ушей, заставляя их звенеть.
Краем глаза я заметил знакомую фигуру. Это был Амани, мой дядя, женатый на папиной сестре.
Мама говорила нам больше не называть его «дядя Амани» и что теперь мы должны звать его «папочка».
– Почему? – наивно спросил Томас, и она влепила ему пощечину за то, что он осмелился говорить.
Его вопрос показался мне забавным, и я не мог перестать улыбаться, чем тоже заработал себе пощечину.
– Наш папочка умер, – не сдавался Томас. – Я не хочу другого папу.
Я окинул его взглядом, восхищаясь его смелостью, но надеясь, что он замолчит. Моему братику было только четыре года, и, очевидно, он еще не научился заботиться о себе в этом доме. Мама злобно хлопнула дверью, а потом ударила Томаса по лицу, приказав отправляться в свою комнату. Он убежал, держась за щеку, а мать схватила меня за горло.
– Хочешь что-нибудь мне сказать? – спросила она. Я почувствовал на лице ее плевок.
Я, как мог, отрицательно покачал головой и закрыл глаза, прежде чем меня настиг сильный удар в ухо. Мать открыла дверь, ведущую на лестницу к подвалу, и бросила меня вниз; в ушах все еще звенело, когда я приземлился внизу, ударившись о пол и стены. Сверху доносился ее крик: «Возвращайся в свою дыру!»
Я проковылял в свою камеру, закрыл дверь и упал на матрас. Правая сторона моего тела была покалечена и словно разбита, особенно в тех местах, на которые я приземлился при полете с лестницы. Я жалел Томаса, который остался с матерью наверху. В такие моменты я был почти рад иметь убежище, пусть даже такое, как моя тюрьма в подвале.
Чуть позже ко мне вдруг вернулась надежда. Может быть, Амани окажется моим спасителем? Хотя папа, в сущности ладивший со всеми, кроме мамы, и недолюбливал его, Амани всегда достаточно хорошо ко мне относился, когда я бывал у тети Мелиссы. Я думал, что, как только он узнает, как мама со мной обращается, сразу сообщит моей тете, что здесь творится, и вместе они помогут мне сбежать. Я помнил, как свирепо тетя Мелисса дралась с мамой в мастерской и как мама боялась ее. Если она придет меня спасать, то шансы на успех были весьма неплохими.
Но когда Амани позднее спустился ко мне в подвал, он не выглядел шокированным от моего состояния и не показал никаких признаков расположения ко мне или просто сочувствия.
Он был высоким, уродливым и жутким. Я хорошо помню родимое пятно около его длинного, толстого носа. Кожа Амани была очень темной, почти черной, а волосы – густыми и вьющимися. Войдя в подвал, он сразу прикрыл нос своей гигантской рукой, чтобы приглушить запах от меня, от матраса и от туалетного ведра. Я уже привык к подобной реакции, потому что все реагировали точно так же, когда входили; даже Уолли иногда сильно тошнило. Запах заставлял маму, Ларри и Барри ненавидеть меня еще сильнее, усиливая их представление обо мне как о каком-то грязном животном неизвестного вида, нарочно издающим такую вонь, чтобы досадить им.
Амани дымил большой сигарой, что, видимо, немного помогало ему справиться с запахом, и разглядывал меня так, будто я был комком грязи, прилипшей к подошве его ботинка. Я осторожно улыбался, надеясь, что он просто изображает ненависть ко мне ради мамы, как всегда поступал Уолли, но в его глазах не было ни намека на сочувствие, только отвращение.
Я был потрясен, когда Амани вышел из камеры, не сказав ни слова, хлопнул дверью и запер ее. Я все еще пытался убедить себя, что он расскажет о происходящем тете Мелиссе, как только ему удастся выбраться из дома, а она приведет кого-нибудь мне на помощь. Но вскоре я осознал, что вызволять меня вообще не входило в его планы. За те несколько минут, что он провел в подвале, рассматривая меня, Амани обнаружил для себя неплохие возможности и намеревался полностью воспользоваться ими.
Чего я тогда не понимал, так это того, что Амани был человеком, который «трахает все, что движется». Он появился в нашем доме, чтобы спать с мамой – или со всеми, с кем еще можно переспать, – и не собирался добровольно рассказывать о своих планах тете Мелиссе. Ему было плевать на мое ужасное положение, на мое состояние; на самом деле, мое заключение натолкнуло его совсем на другие мысли, чем мою мать.
Когда Уолли снова удалось пробраться ко мне в камеру, он рассказал мне немного о нашем новом «отчиме», догадываясь, что меня очень интересует этот вопрос. Не каждый день тебе говорят, что теперь у тебя новый отец.
– Амани приехал из Нигерии, – сказал Уолли, но я понятия не имел, где находится эта Нигерия. Я думал, что это где-то в Шотландии, единственной стране, кроме Англии, о которой я когда-либо слышал. Я поднял брови, чтобы показать свое недоумение. – Это очень жаркая страна, – объяснил брат, – далеко-далеко отсюда, в Африке.
Мне стало любопытно, не солнце ли сожгло лицо Амани в этой жаркой стране, сделав его таким непохожим по цвету на меня, мальчика, чья кожа уже давно не видела дневного света.
– У них там есть слоны, и жирафы, и львы.
Еще он рассказал, что Амани любит целыми днями курить какой-то табак и что я, может быть, уже чувствовал странный запах.
Как только Амани узнал, что я заперт в подвале и никак не могу себя защитить, и понял, что мама будет рада не только позволить ему делать со мной все, что он пожелает, но и понаблюдать за этим, он стал наведываться в подвал достаточно часто. Вскоре звук его шагов приводил меня в такой же ужас, как и шаги матери, Ларри и Барри.
