– Но, моя дорогая Милдред, как раз ты и не должна выходить замуж, – возмущенно говорил он. – В жизни и без таких пугающих мыслей уйма тревог. Я всегда думаю о тебе как о разумной, уравновешенной, замечательной женщине. Очень надеюсь, что ты не собираешься выйти замуж! – Он смотрел на меня через стол, округлив глаза и губы – ставший вдруг таким серьезным от испуга. Я рассмеялась, чтобы разрядить обстановку, а еще – над идей Доры, которую она как будто бы еще лелеяла: что однажды мы с Уильямом поженимся.
– Нет, конечно нет! Прости, если я тебя напугала. Да у меня и нет никого подходящего на примете.
– А как насчет вашего священника? – подозрительно спросил Уильям.
– Ты про отца Мэлори? О, он не верит в браки для служителей церкви, и вообще он совсем не тот человек, за которого бы мне хотелось замуж, – заверила я его.
– Какое облегчение, – отозвался Уильям. – Мы, моя милая Милдред, в этой жизни наблюдатели. Пусть другие женятся – чем чаще, тем веселее. – Приподняв бутылку и оценив, сколько в ней осталось, он долил в свой бокал, но не в мой. – Пусть Дора выходит замуж, если хочет. У нее нет твоей способности наблюдать.
Вероятно, мне следовало порадоваться этому маленькому комплименту, но у меня он почему-то вызвал раздражение. И вообще, не такой уж это был и комплимент: получалось, что я словно бы лишена человеческих качеств. Неужели я кажусь такой со стороны?
– Есть какие-нибудь вести от Доры? – спросила я, чтобы сменить тему. – Боюсь, я задолжала ей письмо.
– Ах да, уйма новостей. – Разведя руки в широком жесте, он откинулся на спинку стула. – Сдается, многое происходит в этом маленьком мирке. С другой стороны, надо полагать, в школе для девочек происходит столько же, сколько и в большинстве миров, а подводные течения еще более смертоубийственны.
– Вот как? Ты имеешь в виду что-то определенное?
Уильям подался вперед, и его глазки-бусинки заблестели от удовольствия.
– Неприятности! – драматично шепнул он.
– Боже ты мой! Из-за чего?
Впрочем, меня это не удивило: в школах, где работала Дора, то и дело случались какие-нибудь неприятности. Временами я ловила себя на нелояльной мысли, не сама ли она их на себя накликает.
– Что-то о том, как девочки ходят или не ходят в часовню в шляпках – по сути, не важно и то, и другое. О, бесконечное разнообразие и сложности маленького мирка! Великие события – рождение, смерть и совокупления – проходят незамеченными, точно пустяки.
– Ну, такого в школе для девочек не бывает, во всяком случае не часто, – сказала я, возвращаясь мыслями к собственным школьным дням и вспоминая, как умерла одна учительница и ее гроб поставили в часовне. – Да и то только смерть.
– О да, никак не остальное! – Теперь Уильям был в превосходном настроении. – Но что, если бы бывало?
Я помешивала кофе, испытывая некоторую неловкость, в особенности потому, что его тон сделался весьма проникновенным.
– Конечно, с мисс Проутеро довольно трудно ладить, – рискнула я. – Я встречалась с ней лишь однажды, но подумала, что мне не хотелось бы с ней работать.
– Но и сама бедная Дора временами так раздражает, – откликнулся Уильям. – Никогда не мог выносить ее дольше одного уик-энда.
Мы постояли на улице у ресторана. После теплого розоватого сумрака внутри свежий воздух подействовал на меня как вторая бутылка вина. Как раз напротив входа стояла ручная тележка с мимозой.
– Ой, смотри, мимоза! – воскликнула я безо всякой надежды, что Уильям мне ее подарит. – Обязательно надо купить.
– Напоминает кафе в курортных городах: сплошь сухие палки и дребезжанье бутылочек с соусами на столах, – сказал Уильям, стоявший столбом, пока я покупала букет.
– Знаю, пушистость долго не сохранится, но сейчас она такая чудесная.
– Ты сегодня сама не своя, – неодобрительно заявил он. – Надеюсь, дело не в «Нюи де Сен-Жорж».
– Ты же знаешь, я не привыкла к спиртному, особенно в середине дня, но довольно приятно иногда быть не собой. Что-то новое всегда хорошо.
– Вот уж нет. Меня перевели в новый кабинет, и мне там совсем не нравится. К окну прилетают другие голуби.
– Я никогда не была у тебя на работе, – храбро произнесла я. – Можно прийти посмотреть?
– А, ты про тюрьму с каменными стенами и железными решетками, которые, как поэтично утверждает Лавлейс, «еще не есть тюрьма»? Пойдем, если хочешь.
Мы вышли на Трафальгарскую площадь, потом зашли в ничем не примечательный подъезд в переулке. К нему спешили такие же, как Уильям, серые с виду мужчины, кое-кто – даже еще более серый. Он поздоровался с одним-двумя: у всех тут, похоже, были двойные фамилии вроде Колверли-Хибберт и Рэдклифф-Форд, но менее серыми их это не делало.
– Вот и пришли! – Уильям распахнул дверь со своим именем на табличке, и я переступила порог. За конторскими столами сидели два серых человека, один быстро спрятал в тумбу стола пакет со сладостями, перед другим стоял картотечный ящик, который он, разумеется, даже не попытался спрятать. Уильям ничем не дал понять, что знает об их присутствии, и они поступили ровно так же. Он сел за огромный необъятный стол в центре комнаты, на котором имелось два телефона и вереница проволочных корзинок, заваленных папками с важного вида наклейками. Никак нельзя было понять, чем он, собственно, занимается.
– Милая комната. – Я подошла к окну. – И какой у тебя прекрасный стол.
Мне было неловко в присутствии серых людей, и я не знала, что сказать. Но внезапно послышалось дребезжание, словно по коридору катили тележку, и два серых человечка вскочили – каждый с фарфоровой кружкой.
– Э… извини. – Уильям тоже вскочил, доставая из ящика стола собственную фарфоровую кружку. – Кажется, несут чай.
Мне он чаю не предложил, да мне, в сущности, и не хотелось, ведь не было еще и трех часов дня. Интересно, почему серые человечки, которые явно были рангом или статусом ниже Уильяма, не принесли ему чай? Возможно, в этих вопросах существует строгий этикет? А еще зная придирчивость Уильяма, я допустила, что он, вероятно, настоял, что сам будет наливать себе чай. Я задалась вопросом: а не спешат ли в данный момент по коридорам со своими чашками люди с многозначительными фамилиями вроде Колверли-Хибберт и Рэдклифф-Форд? Возможно, к общей гонке присоединился даже сам министр… Я все стояла у окна и смотрела на открывавшийся из него вид на другое здание, возможно, того же министерства… Там были ряды окон без занавесок, и происходящее там было выставлено на всеобщее обозрение, почти как в кукольном домике. Серые люди сидели за столами, их руки сновали среди папок; некоторые прихлебывали чай, один читал газету, другой неуверенно тыкал двумя пальцами в печатную машинку. Из окна высунулась девушка, в другом окне еще одна расчесывала волосы, а в третьем девушка печатала с пулеметной скоростью. Окном ниже молодой человек обнимал девушку на грубовато-игривый лад, а она дергала его за волосы, в то время как остальные в комнате одобрительно хихикали. Я смотрела как зачарованная и не смогла оторваться, даже когда вернулись с дымящимися чашками Уильям и его подчиненные.
– Там напротив другое министерство? – поинтересовалась я.
– Да, Министерство Мечты, – торжественно ответил Уильям.
Я рассмеялась.
– Те интересные люди всегда выглядят такими далекими, такими не от мира сего, – объяснил он. – Но, возможно, мы сами кажемся им такими. Возможно, это мы для них Министерство Мечты.
Тут часы пробили четверть четвертого. Вскочив, Уильям схватил из одной проволочной корзинки бумажный пакет, подошел к окну и распахнул створки. На плоский участок крыши под окном, шурша крыльями, слетелась стая голубей. Кое-кто приземлился на подоконник, а один даже залетел в комнату и уселся на плечо Уильяму. Достав из пакета две булочки, Уильям стал ломать их и бросать куски птицам. Один серый человечек поднял глаза от картотечного ящика и наградил меня слабой, точно из жалости, улыбкой.
– Так происходит каждый день? – спросила я.
– О да! И каждое утро. Я не мог бы и дня протянуть без моих голубей. Чувствую себя святым Франциском с какой-нибудь скверной открытки. Уверен, у вас с Дорой в школе была такая. Но ощущение приятное, а такое не часто выпадает.
Я невольно улыбнулась сравнению святого Франциска с государственным служащим, но я не знала про любовь Уильяма к голубям, и в ней было что-то неожиданное и трогательное. Он, казалось, настолько был ими поглощен – называл их по именам, подманивал одних и советовал не жадничать другим, – что я решила, будто он совершенно забыл про меня и мне пора домой.
– Мне правда пора. Я, наверное, отрываю тебя от работы, – добавила я, даже не подумав об иронии своих слов, пока они не сорвались у меня с языка.
Вернувшись к столу, Уильям раскрыл папку.
– Тебе надо прийти посмотреть мою новую квартиру. – Он назвал адрес в Челси, показавшийся мне знакомым.
