В трубке послышались короткие гудки.
«Ну вот, опять», – подумала Лин, кладя трубку. Каждый раз, когда Кэт отказывалась говорить, она чувствовала себя так, будто получила затрещину. Это было так по-детски! Так неконструктивно, в конце концов!
Она поставила звездочку рядом с «Поговорить с К. о Д.».
Вот и хорошо… Теперь можно заняться и другими делами. Она посмотрела на список, вздохнула, перевела взгляд на часы и вспомнила, что еще не допила кофе. Он пока не остыл. Она даже не могла притвориться, что ей хочется еще.
«Возьми себя в руки», – сказала она себе. Тянуть вот так, как сейчас, было не в ее характере. Вспомни третью привычку: «Первое – в первую очередь».
Когда Лин заканчивала университет, она пережила почти религиозный опыт: к ней в руки попала книга под названием «Семь привычек эффективных людей».
Каждая страница ошарашивала новым откровением. «Да, вот оно!» – думала она, отмечая очередной абзац желтым маркером и чувствуя, как ее прямо распирает от головокружительных возможностей. Так радостно было открывать, что она может не пасть жертвой несчастливых генов семейства Кеттл или своего сверхдраматичного детства. Она узнала, что, в отличие от животных, человек может выбирать, как ему ответить на стимул. Для того чтобы изменить программу, нужно было всего-навсего сдвинуть парадигму. Ей необязательно было быть девочкой Кеттл! Можно было быть той, кем хочется!
Сестры, понятное дело, отказались обращаться в новую веру. «Чушь, – фыркнула Кэт. – Терпеть не могу такие книжки. Не могу понять, как ты на нее запала». «Скучища, – отозвалась Джемма. – Я прочитала о первой же привычке и чуть не заснула».
Итак, Лин стала высокоэффективным человеком сама по себе – и у нее получалось. Получалось, как по волшебству.
– Везет же тебе! – говорили про ее успехи.
На самом деле везло ей не так уж сильно. Она была эффективной. Последние двенадцать лет каждый ее день начинался с чашки крепкого кофе и заново составленного списка дел. Для этого она завела специальную записную книжку в твердой обложке. На первой странице помещалось «Заявление об основных принципах личной миссии» и основные долго-, средне- и краткосрочные задачи в главных областях ее жизни: работа, семья, друзья.
Она любила свою записную книжку. Зачеркивая очередную выполненную задачу – сделано, сделано, сделано! – она испытывала чувство глубокого удовлетворения.
Но совсем недавно она начала ощущать легкие уколы паники, как только приступала к новому списку. Она ловила себя на непродуктивных мыслях вроде: а что, если физически невозможно все это сделать? Иногда ей казалось, что все люди в ее жизни, точно стервятники, только и делали, что отрывали от нее куски мяса и требовали еще, еще, еще!
Вот совсем недавно позвонила университетская подруга и стала жаловаться, что Лин совсем пропала, а Лин хотелось крикнуть в ответ: «Некогда мне. Не понимаешь, что ли: не-ког-да!» Но вместо этого она составила подробную таблицу своих друзей, распределив их по важности (близкий друг, просто друг, знакомый), с колонками «обед», «ужин», «кофе», звонки и письма «просто узнать, как ты».
Если бы только сестры узнали о ее «Таблице управления друзьями», они бы ее не пощадили.
Она смотрела из окна своего кабинета на бирюзовую гладь воды и думала, какой ее увидела журналистка из того издания. Когда она вошла в элегантный кабинет Лин с видом на залив, от зависти у нее сами собой поджались губы. В определенной степени Лин понимала ее чувства. У нее было все: обожающий муж, великолепный ребенок, головокружительная карьера – и она, черт побери, заслужила все это! Она вкалывала всю жизнь и хорошо разбиралась в своем деле – короче говоря, была эффективной!
Но бывали дни, как тогда, когда Джемма позвонила ей прямо из ванной, и Лин начинала задумываться: а что было бы, будь она менее эффективной? Что было бы, если бы у нее на уме было бы только одно: когда и как прыгнуть в постель к очередному кавалеру? А бывало, как сегодня, что голову будто стискивали мощными тисками. «Поговорить с К. о Д.». О боже!
Никакой сдвиг парадигмы не помог бы справиться с огромной дозой католической вины.
Когда Лин исполнился двадцать один год, кто-то включил в ее жизни третью скорость, да так и забыл выключить. По крайней мере, так она чувствовала. Когда ей говорили: «Подумайте только, как быстро пролетел год! Вот и снова Рождество», она соглашалась даже чересчур горячо: «Да-да! Удивительно быстро, самой не верится!»
Бывало, она делала что-то совсем обычное: например, сидела за столом, передавала Каре перец, и вдруг ни с того ни с сего ее охватывало странное, непонятное чувство дезориентации. Она смотрела на Майкла и думала: «Да ведь мы поженились несколько месяцев назад!» Она смотрела на Мэдди и думала: «Ты же всего несколько дней назад была крошкой!» Как будто ее, словно пешку, переставляли с одного этапа жизни на другой.
Она точно помнила момент переключения. Это был день, когда ей позвонили. Позвонили с новостями о Джемме.
– Плохая новость, – начала Кэт, ее голос эхом отдавался в трубке, и Лин переспросила: «Что?» – хотя слышала ее прекрасно; ей просто хотелось поставить Кэт на место, даже слегка задеть ее – она не верила, что новость и правда плохая.
– Плохая новость! – выпалила Кэт. – Что-то действительно очень и очень ужасное!
Лин успела десять месяцев проработать в одной лондонской гостинице и до зубовного скрежета возненавидеть свою работу. Она вознаградила себя двумя месяцами беззаботного путешествия по Европе, а потом должна была вернуться домой, как раз на свадьбу Джеммы.
В Барселоне она познакомилась с молодым американцем, обладателем неотразимой улыбки. Они вместе сели на поезд в Коста-Браву и остановились в маленьком городке под названием Льянса. Каждый день тянулся долго, как целая жизнь. Балкон выходил прямо на сияющее море и подернутые дымкой холмы, увенчанные белоснежными зданиями. Они с американцем – его звали Джой – еще не спали вместе, но от этого события их отделяло не больше двух кувшинов сангрии. Когда они гуляли по залитым солнцем мощеным улицам, он, бывало, крепко обнимал ее, прижимал к стене, и они целовались, пока у обоих не захватывало дух. Лин чувствовала себя Одри Хепберн. Это было романтично до смешного.
– Что случилось? – спокойно спросила Лин.
Она рассматривала свои запачканные песком ноги на белых плитках пола гостиничного номера и любовалась загаром и розовыми ногтями. Скорее всего, что-то не так с платьями подружек невесты. Джемма, наверное, хотела, чтобы они походили на пирожные со взбитыми сливками или, скорее, оделись как-нибудь необычно, как средневековые ведьмы или «дети цветов» – хиппи.
– Маркус погиб.
Лин увидела, как от удивления у нее приподнялись пальцы ног.
– Как это? – еле произнесла она.
– Так это. Его сбила машина на Милитари-роуд. Даже до больницы не успели довезти. Он умер в «скорой». Джемма была с ним.
На Лин как будто налетел ураган. Она схватилась за телефонный шнур.
– Все нормально. Она в порядке. Ну, то есть, конечно, она совсем не в порядке, у нее ведь погиб жених. Но сама она не пострадала.
Лин выдохнула:
– Вот это да… Поверить не могу.
– Она сказала, чтобы ты не возвращалась домой. Говорит, чтобы ты не портила себе отдых.
– Глупости какие, – отрезала Лин. – Я вылетаю сегодня же.
Голос Кэт еле заметно дрогнул, когда она ответила:
– Я так и сказала, что ты, скорее всего, тут же примчишься.
Джой вошел в номер как раз тогда, когда она звонила в авиакомпанию, и, весь мокрый, уселся рядом с ней прямо на пол – он только что вернулся из бассейна. Он взял ее за лодыжку и спросил:
– Что случилось?
– Я еду домой.
Он сидел рядом, трогал ее, но уже был прошлым, воспоминанием. Его мокрые волосы и загорелое лицо казались чем-то пустяковым, несущественным.
Вот тогда и включилась та самая третья передача.
Поездом она добралась до Барселоны, успела там на самолет в Хитроу, где любезный служащий «Кантаса» оформил ее в бизнес-класс, пощелкав по клавиатуре. Посадочный талон он вручил ей с блаженной улыбкой, как будто это был пропуск в новую жизнь.
Ей досталось место у окна, а по соседству разместился мужчина в черных джинсах и майке. Пока они приводили спинки своих кресел в вертикальное положение, готовясь к взлету, он успел спросить, не из Сиднея ли она.
– Из Сиднея, – сердито бросила она, не удостоив его даже взглядом. Ей было не до него. Неужели он не понимает? Ей было совсем не до него.
– А-а-а… – печально протянул он, как будто обидевшись.
– Извините. Я еду на похороны. Это, знаете ли, не способствует…
– Да-да, – ответил он. – Простите. Ужасно, конечно.
