Селфридж делал все возможное, чтобы вдохнуть силы в своих новых сотрудников, но они никак не соответствовали его невозможно высоким стандартам. «Нет никого, кто просто знал бы свое дело», – сетовал он жене, вероятно, только теперь осознавая, профессионалы какого уровня работали в офисах «Маршалл Филд».
После того как его вынудили уйти так быстро – без объявления, без подарков, без вечеринки, без какого-либо признания всех его заслуг за более чем двадцать пять лет, – Селфридж словно потерялся. Вечный оптимист вдруг захандрил. Неожиданно жизнь в Харроуз-Холл, его загородном доме на Женевском озере, где он мог ухаживать за полной редких орхидей оранжереей, предстала для него в новом свете. Всего через три месяца после открытия нового бизнеса он принял неожиданное решение продать его и отойти от дел. Он позвонил своему бывшему коллеге Джону Шедду, попросив у него помощи и совета. Шедд порекомендовал ему пользовавшихся хорошей репутацией ретейлеров «Карсон, Пайри и Скотт», которые как раз искали новое здание, и организовал встречу Сэма Пайри и Гарри Селфриджа. Хитрый мистер Пайри предложил весьма невыгодные условия: вместо запрошенных двухсот пятидесяти тысяч долларов сверх первоначальной цены – сто пятьдесят тысяч плюс оплата долгов перед поставщиками. Отчаянно рвущийся на волю Гарри согласился.
Как и следовало ожидать, на пенсии Гарри заскучал. Он бесцельно бродил по окрестностям Харроуз-Холла, ухаживал за розами и орхидеями, проводил время с семьей. Но этого было недостаточно. Он купил яхту на паровой тяге, которая, судя по всему, редко покидала причал, и попытался заняться гольфом, в котором оказался чудовищно плох. Друзья пытались убедить его выдвинуться на какую-нибудь общественную должность, что в Чикаго стало бы интересным вызовом самому себе. Идея его не прельстила. «Никакой политики, – заявил он. – Не хочу добровольно привязывать себя к позорному столбу». Он, вероятно, согласился бы с репортером из лондонского «Дейли мейл», который, побывав в Чикаго, написал: «Чикаго открывает больше прекрасных и отвратительных черт, чем любой другой известный мне город. Другие места хоронят темные стороны от посторонних взглядов – Чикаго же заботливо размещает их в центре делового квартала и наводит блеск». Гарри и сам не сказал бы точнее. Магнаты в Чикаго были безжалостны. Гарри Селфридж никогда по-настоящему не был частью их мира.
Несмотря на то что Селфридж был управляющим от Бога, для большинства он остался «мальчишкой Филда».
Селфридж беспечно относился к деньгам. Он жил на широкую ногу, без оглядки тратил огромные суммы на близких и верил, что все образуется – независимо от того, кому и сколько он должен. Годы спустя, когда его личный перерасход в банках достиг чудовищных сумм, один из лондонских банкиров заметил: «Мистеру Селфриджу, похоже, приятно ощущать себя должником». В Чикаго, помня о семье и, вероятно, о своем возрасте, он застраховал свою жизнь на огромную сумму. Попробовал он себя и в инвестициях. Когда ему предложили вложиться в компанию «Уайт-рок сода» – газированные напитки были тогда на пике популярности, – он отказал, поскольку проект слишком тесно соприкасался с разбавлением виски. Однако он решился инвестировать в золотой прииск. Зимой 1904 года он стал президентом компании «Добыча и разработка Салливан-Крик», предоставив финансирование для разработки прииска Калико в округе Туалэми, штат Калифорния.
Поначалу все шло неплохо. В чикагской компании «Аллис-Чалмерс» – в то время крупнейший производитель горно-шахтного оборудования – Селфриджу с готовностью порекомендовали высококлассное оборудование, а эксперт по горнодобывающему делу Уильям Чалмерс был впечатлен результатами геологических исследований в этом богатом на золото регионе. Разведочное бурение и исследования продолжались всю весну 1905 года – полностью за счет Селфриджа.
Тем летом семья Селфриджей уехала на весь сезон на французскую Ривьеру. Туда прибывали все новые письма из Америки с требованием выслать деньги на оборудование и зарплаты. Затем пришли новости, которых Селфридж так ждал: на глубине шестидесяти метров нашли золото – достаточно, чтобы запросить качественный анализ и убедить Селфриджа, что вскоре он разбогатеет. В конце августа он устроил семью на постой в оте-ле «Ритц» в Париже, а сам уехал в Лондон по делам. Ему была назначена важная встреча.
В возрасте семидесяти одного года у Маршалла Филда внезапно появилась пружинистость в походке и улыбка на лице. Заулыбались и крупнейшие ювелиры Европы, у которых он без оглядки скупал бриллианты и жемчуга – подарки для своей невесты Делии Кейтон. Мистер и миссис Артур Кейтон были друзьями Маршалла Филда, который, поговаривали, давно питал слабость к привлекательной и элегантной жене соседа. Когда в 1904 году Артур умер, Филд ухватился за шанс и сделал Делии предложение. Они отплыли в Англию в июле 1905 года и поженились 5 сентября в церкви Святой Маргариты в Вестминстере. Поездка Селфриджа в Лондон была назначена точно так, чтобы он мог нанести визит Филду – и не только чтобы поздравить молодожена.
В двух более ранних биографиях Селфриджа утверждалось, что он отправился на встречу с бывшим начальником, имея в кармане дерзкое предложение взять на себя руководство магазином в Чикаго. Нэнси Коэн категорически отрицает это предположение: «Селфриджу не удалось бы собрать столько денег, а если бы он и смог, Филд не пошел бы на сделку». Однако в то время поговаривали, будто в этом предприятии Селфридж пользовался поддержкой могучего Дж. П. Моргана и что Филд был в должной мере заинтригован, чтобы «взглянуть» на предложение. Изучал ли Селфридж Лондон в качестве плацдарма для собственного бизнеса, как он утверждал в дальнейшем, или предлагал открыть там филиал «Маршалл Филд», мы никогда не узнаем. Так или иначе, надеждам на совместный с мистером Филдом бизнес предстояло вот-вот рухнуть.
Молодожены вернулись в Чикаго в начале октября в сопровождении сына Маршалла, его жены Альбертины и их детей. Направлялись обратно в Америку и Селфриджи. 10 октября они вернулись домой, где их ждала новость, что прииск прогорел. Золота оказалось мало, и добывать его было слишком дорого. К тому времени как компания закрылась, Селфридж потерял шестьдесят тысяч долларов, в пересчете на современный курс чуть меньше миллиона двухсот тысяч.
Куда более страшная трагедия случилась в семействе Филдов: непутевый сын Филда скончался в больнице от пулевого ранения в живот. Естественно, семья утверждала, что какой-то из его пистолетов случайно выстрелил. Другие говорили, будто он совершил самоубийство, а по городу ходили слухи, будто его застрелила «девочка» из борделя, пользующегося самой дурной славой в городе, – «Клуб Эверли». Этим роскошным борделем владели две благовоспитанные сестры из Кентукки – Минна и Ада Эверли. Сестрам было всего двадцать один и двадцать три года соответственно, когда они открыли свое заведение для утоления желаний богатых мужчин Чикаго. Ада занималась наймом. «Я лично беседую с каждой претендент-кой, – гордо сообщала она в рекламной брошюре. – Чтобы устроиться к нам, девушка должна иметь опыт работы – мы не нанимаем любительниц». Так оно и было. Девушки из «Клуба Эверли» являлись не просто красотками в бальных платьях. Они были обучены искусству лести, умению вести беседы и еще лучше – заниматься сексом. Некоторые из них впоследствии чрезвычайно удачно вышли замуж. В заведении были Серебряная и Медная комнаты для королей горнодобывающего дела, а в Золотой комнате ежегодно обновлялась отделка из листового золота. Ансамбль из скрипки, виолончели, пианино и от случая к случаю арфы играл успокаивающую музыку. На кухне заправляли высококлассные шеф-повара, а погреб был полон великолепного шампанского – Минна не подавала красного вина, считая, что от него посетителей тянет в сон. В канун Рождества сестры давали специальный эксклюзивный вечер для «джентльменов из прессы».
Разумеется, «Клуб Эверли» предлагал также азартные игры, и ставки были высоки. Минна, веря, что мужчины предпочитают игру девушкам, установила тридцатиминутный лимит на игру в рулетку и кости. В клубе никогда не устраивали облав – сестры хорошо платили полицейским за протекцию, – и его роскошный покой почти не нарушался, за исключением одного случая, когда отчаянная активистка антитабачной кампании Люси Пейдж Гастон вломилась в клуб с криками: «Минна, ты не можешь дать своим девочкам отправиться прямиком в ад – запрети им курить!»
Хотя отец и сын никогда не были близки, Филд был убит горем. Он продолжал работать – наблюдал за следующим этапом программы по капитальной перестройке магазина – и продолжал еженедельно играть в гольф. В Новый, 1906 год, хотя стоял жгучий холод, он и трое его друзей сыграли восемнадцать лунок, бродя по колено в снегу в поисках специальных красных мячей. На следующий день у Филда заболело горло, но он настоял на том, чтобы не отменять поездку в Нью-Йорк в сопровождении жены и лакея. К концу недели у него развилась тяжелая пневмония, от которой он так и не оправился и скончался в номере люкс отеля «Холланд-Хаус».
