Максин наконец обнаруживает главную директорию железнодорожных расписаний и, щелкнув на «Полночное ядро», – бинго. Плавными монтажными переходами ее переносит, вверх и вниз по лестницам, сквозь темные пешеходные тоннели, вытаскивает на взмывающий ввысь метавикторианский свет, модулированный стеклом и железом, через турникеты, чьи смотрители, чем ближе она подходит, морфируют из суровых нависающих роботов в соблазнительных улыбчивых танцовщиц хулы с леями орхидей, в поезд, чей дружелюбный машинист высовывается, сияя, из кабины и кричит:
– Не спешите, деушка, мы вас подождем…
Но едва она шагнула в вагон, тем не менее поезд разгоняется до безумия, от нулевой до искривленной скорости за десятую долю секунды – они отправились в ПодБытие. Детали трехмерной местности, пролетающей мимо окон с обеих сторон, конечно, гораздо точнее, чем нужно, никаких потерь в разрешении, как бы ни пыталась она сфокусировать взгляд. Поездные бортпроводницы из фантазий Лукаса и Дастина о пляжных кисах прокатывают тележки, заваленные говножрачкой, напитками с тихоокеанскими подтекстами вроде «Текильных восходов» и «май-таев», дурью разных степеней нелегальности…
Кто может себе позволить такую ширину канала? Она проскальзывает мышкой в конец вагона, рассчитывая увидеть великолепные панорамы рельсов, отлетающие назад вдаль, но обнаруживает – пустоту, отсутствие цвета, энтропийное сокращение другого мира, ярче, в «Нетскейповую» серость. Как будто здесь любой порыв сбежать в укрытие непременно подразумевает невозможность вернуться.
Хоть Максин сейчас и в поезде, она не видит причин переставать кликать – и кликает на кольца на пальцах ног у бортпроводниц, на рисовые крекеры, глазурованные чили в «Восточной смеси для вечеринок», что они приносят, на празднично раскрашенные зубочистки, куда насажены куски тропических фруктов в напитках, никогда же не знаешь, может, следующий клик…
Коим он в итоге и оказывается. Экран начинает мерцать, и ее резко, можно сказать, даже грубо, вышвыривает куда-то, где вечные сумерки, нечто вроде далекой городской окраины, уже не в поезде, нет больше жизнерадостного машиниста или бравой обслуги, недонаселенные улицы все меньше освещены, как будто общественным фонарям одному за другим дают перегореть, и царство ночи восстанавливается изнурением. Над этими угрюмыми улицами ощупью тянутся невозможно фрактальные башни, словно лесная поросль к свету, достигающему этого уровня лишь косвенно…
Она потерялась. Карты нет. В каких-нибудь романтических туристских точках мясной местности теряешься не так. Маловероятно, что карты здесь подскажут интуитивные прозрения, у нее только чувство – такое было в снах, ощущение: что-то, не обязательно – приятное, вот-вот произойдет.
Она чует запах дури в воздухе и Вырву у себя за плечом, кофе в кружке с надписью «ПОЛАГАЮ, У ВАС МОЙ СТЕПЛЕР».
– Святый блин. Сколько времени?
– Не очень поздно, – грит Дастин, – но, кажется, нам уже скоро разлогиниваться, черт знает, кто тут мониторит.
Только она освоилась.
– Это не шифруется? Без брандмауэра?
– О, по-тяжелой, – грит Лукас, – но, если кто захочет влезть, они влезут. Хоть в ПодСетье, хоть куда.
– А это там?
– Сильно под. В этом и концепция. Стараться не попадаться ботам и паукам. Протокол «robots.txt» годится для поверхности Сети и благонравных ботов, но есть боты-мерзавцы, которые не только невоспитанны, они просто невъебенно злы, как только видят код запрета, тут же на него наводятся.
– Поэтому лучше не высовываться, – грит Вырва. – Немного погодя может выработаться зависимость. Есть у хакеров такая поговорка: в Глубину нырнешь – больше не заснешь.
Они переместились вниз, за кухонный стол. Чем больше грузятся партнеры и чем гуще в воздухе дым, тем удобней им, кажется, говорить о ПодБытии, хотя за хакерскими тонкостями Максин следить трудно.
– Называют технологией «за краем», – грит Лукас. – Никакого проверенного применения, высокий риск, с таким уютно только подсевшим первопроходцам.
– На какую же шизовую срань ВК раньше велись, – как припоминает Дастин. – Тогда еще, в 98–99-м, куда они только деньги ни вкладывали? Только если бзик у тебя сильно круче ПодБытия, у них бровь чуть приподымалась.
– Мы для них были чуть ли не ванильные, – поддакивает Лукас. – Для начала у нашего дизайна имелись довольно плотные прецеденты.
По словам Дастина, корнями ПодБытие уходит к анонимному переадресатору, разработанному по финской технологии дней еще penet.fi и с расчетом на процедуры форвардирования лукового типа, в то время только зарождавшиеся.
– Переадресаторы делают что – они пропускают пакеты данных от одного узла к следующему, и информации в них ровно столько, чтобы каждое звено в цепочке знало, где следующее, не больше. ПодБытие делает шаг дальше и забывает, где пакет был, немедленно, навсегда.
– Вроде цепи Маркова, где матрица переходов все время переустанавливается.
– Случайно.
– Псевдослучайно.
К чему парни намеренно пристегнули разработанный ими сбойщик ссылок, чтобы закамуфлировать действующие пути, которые никому не хотелось светить.
– На самом деле, это просто еще один лабиринт, только невидимый. Щупаешь прозрачные ссылки, каждая пиксель на пиксель, каждая ссылка пропадает и перемещается, как только по ней щелкнешь… невидимый, самоперекодирующийся путь, его невозможно повторно отследить.
– Но если маршрут за тобой стирается, как ты оттуда выберешься?
– Три раза щелкни каблучками, – грит Лукас, – и… не, постой, это откуда-то не отсюда…
У паранойи Реджа есть побочка – искажается его суждение о местах, где можно поесть. Максин обнаруживает его в странном людном квартале где-то у моста Куинзборо – он сидит возле уличного окна в чем-то под названием «Бублик-Квест», озирая пешеходное движение на предмет недолжного интереса к его персоне, за спиной у него – темный, возможно, обширный интерьер, из коего, похоже, не поступает ни звука, ни света, а обслуга – редко.
– Так, – грит Максин.
На лице у него – выражение.
– За мной следят.
– Ты уверен?
– Хуже того, они побывали у меня в квартире. Может, и в компьютере. – Вглядываясь, будто бы в поисках признаков арендования, в ватрушку с творогом, которую в порыве здесь приобрел.
– Мог бы просто махнуть на это рукой.
– Мог бы. – Такт. – Думаешь, я чокнулся.
– Я знаю, что ты чокнулся, – грит Максин, – но это не значит, что ты неправ. Кто-то и ко мне выказывал интерес.
– Щас разберемся. Я начинаю заглядывать под фасад компании Мроза – и тут же за мной следят, а теперь следят и за тобой? Хочешь сказать, что никакой связи? Мне не стоит течь крышей от страха за свою жизнь или чего-то. – Тоже с задержанным аккордом, готовым разрешиться.
– Тут не только это, – доматывается она. – Меня не касается?
Риторический вопрос, который Редж игнорирует.
– Знаешь, что такое хавала?
– Еще бы… ну, э-э, в кино «Пикник» (1956), точно, Ким Новак подплывает по реке, все эти местные воздевают руки и давай…
– Нет, нет, Макси, прошу тебя, тут… мне говорят, это способ перемещать деньги по всему миру без счетов СВИФТа[39] или банковских отчислений, без всякой волокиты, что бывает с «Чейзом» и всеми. На сто процентов надежно, восемь часов максимум. Никаких бумажных следов, никаких правил, никакого наблюдения.
– Как это возможно?
– Тайны третьего мира. Обычно фирмы семейного типа. Все зависит от доверия и личной чести.
– Ух ты, и почему это я в Нью-Йорке с таким ни разу не сталкивалась.
– Хаваладары тут скорее в импорте-экспорте, долю свою берут в виде скидок на цены и прочее. Они как хорошие букмекеры, все держат в голове, а западные люди, похоже, так не умеют, поэтому в «хэшеварзах» кто-то прятал большую часть истории крупных сделок за множественными паролями, незалинкованными директориями и прочим.
– Ты про это от Эрика узнал?
– У него прослушка в операционном отделе «хэшеварзов».
– Кто-то жучка на себе носит?
– Это, вообще-то это Фёрби.
– Извини, э…
– Судя по всему, там внутри чип распознавания речи, который Эрик модифицировал…
– Постой, миленькая пушистая тварь, которых каждый ребенок в городе, включая моих, получил на Рождество пару лет назад, этот Фёрби? этот твой гений взламывает Фёрбей?
– В субкультуре обычная практика, там, похоже, низкая терпимость к кавайному. Поначалу Эрик только хотел найти способ, как раздражать яппов – ну, знаешь, обучить уличному жаргону, с такими эмоциональными всплесками, тип-того. Потом заметил, в каких количествах Фёрби появляются в загонах у кодеров там, где он работает. Поэтому он взял того Фёрби, с которым возился, проапгрейдил ему память, вставил беспроводной модем, я пронес его к «хэшеварзам», посадил на полку, теперь, если хочется, могу прогуляться мимо с флеш-драйвом в моей «Нагре 4» и сгрузить на него всякое конфиденциальное.
