Ознакомительная версия.
Нужно было каким-то образом передать эту записку Дзвинке.
То ли от выпитого вина, то ли от неожиданного желания плюнуть на все это и улизнуть домой, вдруг охватившего меня, но стоило мне положить эту записку в карман, как я сразу же забыл о ней. Мне вдруг стало невыразимо скучно. Почему-то уже потухло желание изучать жизнь. С кислой миной я поплелся к столу. Но за столом было пусто. Главные события происходили теперь в бассейне.
Один из боссов прыгнул в воду и теперь, стоя в костюме по пояс в воде и держа в одной руке бутылку водки, а в другой рюмку, радушно приглашал брать с него пример. Присмотревшись, я узнал гостя из Киева, его высокий ранг заразительно повлиял на остальных партийцев, и скоро в воду начали прыгать и остальные гости. Все они через время собрались в круг и принялись причащаться. Я попробовал воду рукой. Вода была теплая, видно, бассейн подогревали. Но купаться в костюме как-то не хотелось. Додик прыгнул последним. Он визжал больше всех, громко фыркал и бил руками по воде, очевидно, чтобы его заметили. Но начальство ни малейшего внимания на его подвиги не обращало. Вряд ли обратило бы и на мой.
Девушки носили и бросали своим кавалерам бутерброды, а одна даже швырнула пригоршню раков. Кавалеры делали вид, что не могут поймать закуску, и она, плюхнув, оседала на дно. Толстые, лысые и мордатые, они походили на обычных мальчишек, решивших малость попроказничать.
Мыкола приволок откуда-то фанеру и, наложив на нее закусок, пустил этот плотик в воду. Видимо, он не ожидал того, что произошло через несколько секунд. Кто-то закричал:
– Вражеский корабль!
И все сразу, словно какое-то регулярное войско, начали бешеную артподготовку. Всё, что было в руках, полетело во вражеский корабль. Когда руки опустели, в ход пошли мешты. Пока на фанере не осталось и следа от горы бутербродов и салатов, артиллеристы не успокоились. Вот это было зрелище!
А затем аристократы республиканского и областного масштаба повылезали из воды и, взяв панночек под руки, побрели к столам. Первая рюмка после купели прошла организованно и без пауз. Но тут какой-то шутник, скинув носки, выжал их в пустую рюмку. Вслед за ним все повторили этот пикантный поступок, и уже вторая стопка пилась с таким громким хохотом, что в общем шуме невозможно было что-либо понять.
Пили все, кроме Додика. Он в это время героически нырял на дно в поисках потопленных «снарядов» и «торпед», сиречь туфель. Мокрую обувь он сложил на бережку, а сам метнулся в дом, откуда вернулся с охапкой разноцветных халатов. За ним приплелся и бармен с пижамами и большим набором тапок. Боссы, гогоча и ухая, нырнули за кусты и там переоделись в сухое.
Когда они расселись в халатах за стол, то уже ничего не отличало их от развращенных панков, которых якобы должна была смести с лица земли Октябрьская революция. Когда подали горячее, все были уже хорошенько пьяные, и никто не церемонился с этикетом. Девушки заботливо подливали и подливали, все время провоцируя новые тосты. Дзвинка тоже пыталась не бить баклуши, но Додик хмелел слишком медленно. Но вот один из динамиков грохнул «Отель Калифорния», и все вдруг замельтешили и бросились тащить друг друга на танцплощадку. Какие-то вуйки[63] были такие пьяные, что девушкам приходилось их вести, а в танце они повисли девушкам на шеи, и только топали, как медведи, на месте.
Я наслаждался грузинскими винами и не спускал глаз с Дзвинки. Я чувствовал к ней что-то большее, чем симпатию, а наблюдая, как прижимает ее Додик, даже нервничал, и мне казалось, что это достаточно заметно, поэтому я пытался поскорее напиться. Но распивание на природе имеет то подлое свойство, что опьянения не чувствуешь до тех пор, пока не попадешь в помещение. После «Калифорнии» прозвучало «Вот кен ай ду», и мне стало ужасно грустно, что это не я качаюсь сейчас в танце с Дзвинкой, а этот тупорылый чекист с толстым задом. А тут еще и Дзвинка в те моменты, когда поворачивалась лицом к столам, то смеялась мне, то показывала язык, делая комические мины и всем своим видом демонстрируя, как достал ее этот Додик. Из-за этого я должен был все время ловить ее взгляды, потому что когда я один раз отвернулся, то потом она погрозила мне кулачком.
Было около часа ночи, когда господа в сопровождении милых девочек поплелись спать.
– Пойдем и мы, – зевнул Мыкола, шатаясь.
Я был почти трезвым. Это меня угнетало. Поэтому я утащил со стола бутылку чинзано.
Когда все мы оказались в холле, я вдруг громко чертыхнулся: я ведь забыл передать записку Дзвинке!
Тем временем пары уже поднимались по лестнице.
– Ваша комната – там! – ткнул толстым пальцем Додик, когда я уже поставил ногу на ступеньку.
Наша комната находилась в правом крыле нижнего этажа. Ведь мы к ответственным товарищам не принадлежали. Ну и плевать! Но как же передать записку?
Тут в поле моего зрения попал какой-то чмурик, который нес на вытянутых руках целую гору полотенец. В один момент я, ткнув Мыколе бутылку и шикнув: «Иди, я сейчас», как будто ненароком споткнувшись, налетел на чмурика так, что гора полотенец накренилась и должна была вот-вот рухнуть на пол, если бы я вовремя не перехватил ее. Таким образом, у меня в руках оказалась половина этих полотенец. Тот ошарашенно заморгал маленькими глазками.
– Ничего, – сказал я. – Идем, я помогу.
– Ну что вы, спасибо… я сам… – пробормотал он растерянно.
– Идем, идем, – бросил я уже с лестницы, и ему ничего не оставалось, как поплестись за мной.
Наверху я никого уже не застал, пары были в своих комнатах.
– Полотенца! Полотенца! – воскликнул я, несмотря на перепуганное шипение чмурика.
Расчет был прост: за полотенцами должны выглянуть девушки. А если сам будешь стучать в двери, то обязательно на кого-нибудь наткнешься.
– По три полотенца на человека! – услышал я за спиной.
«Весело живут!» – подумал я. Аж по три! Если выглянет Додик, то можно будет передать записку через любую из девушек. Но выглянула все-таки Дзвинка. Я молча избавился от записки и шести полотенец, подмигнул ей и, крутанувшись на каблуках, свалил остаток полотенец чмурику на руки.
– Что-то у меня живот разболелся, – ляпнул я первое, что пришло на ум, и исчез.
В нашей комнате было два больших топчана. Мыкола уже блаженно храпел, даже не раздевшись. Я распахнул окно, налил себе в стакан чинзано и, умостившись на топчане, принялся представлять, что происходит в комнатах наверху. Но моя фантазия была еще слишком убогой в этой отрасли. Спать почему-то не хотелось. Должно быть, из-за полного желудка. Но, как назло, в комнате не было ни одной книги. Только на прикроватной тумбочке лежала стопка «Советского агитатора» и несколько газет. Я развернул одну. И увидел фото Леонида Ильича. Генсек стоял за трибуной. А ниже публиковали очередную программу о том, как высоко поднялся наш жизненный уровень. Со скуки я уткнулся в нее и начал читать. Под чинзано это дело шло резво. Через несколько минут я уже не читал, а вполголоса напевал «речь любимого вождя», словно арию модерной оперы «Кремлевский цирюльник». За этим милым занятием я и заснул.
Проснулся я от громкого стука в дверь. Пока Мыкола шел открывать, я глянул на часы – без пятнадцати одиннадцать.
В дверях вырос бармен:
– Вы не видели Додика? – спросил он испуганным голосом.
– Еще не хватало, чтобы мы его во сне видели, – буркнул я.
– В комнате его нет. Уже который час, а я не знаю, какой распорядок. Накрывать стол или нет? Нужно ведь еще машины для гостей вызвать. Что он себе думает?
– Вот ты об этом у него и спроси.
– Но там нет никого.
– И Дзвинки нет? – удивился я, и неясная тревога вдруг подняла меня с кровати и заставила одеться.
– Нет никого.
– А остальные гости?
– Там везде тихо. Видно, спят еще.
– Вот история! – почесался Мыкола. – Может, они где-нибудь под пальмой залегли?.. И такое случается.
– Конечно, любовь творит чудеса, – сказал я и пошел на второй этаж.
В комнате было все вверх дном. Постель лежала скомканная на полу, валялись перевернутые кресла, битые фужеры и цветочный горшок, на ковре темнело большое мокрое пятно. Я наклонился, неизвестно зачем ткнул в него пальцем и понюхал. Вино.
Что за комедия? Куда они могли деваться? Может, в парке?
Когда я спустился, там уже рыскали бармен с Мыколой. Они заглядывали под кусты и звали:
– Додик! Додик!
Я свернул за дом. Там росли кусты смородины и крыжовника. Это было как раз то, чего требовала моя душа после пьянки, но смородина застряла у меня в глотке, когда я узрел босые ноги, торчащие из-под кустов. Ноги были в синих спортивных штанах. По пятке ползала муха. Это не предвещало ничего хорошего. Исследование трупов не принадлежало к моим любимым занятиям. Но прежде чем устроить переполох, стоило все-таки взглянуть на тело целиком.
Проглотив смородину, я с холодеющим сердцем приблизился к упомянутым ногам и увидел труп Додика. Он лежал лицом вверх, голый до пояса, на разбитом черепе запеклась кровь.
Ознакомительная версия.
