– А-а-а, – ответила она, как если бы это было совершенно естественно.
Я, не забывшая, каких трудов мне это стоило, даже рассердилась. Я попыталась было рассказать об унижениях, которые пришлось претерпеть ради нее. Но оставила эту затею: не стоило открывать ей неприглядные стороны книгоиздания. А не то, почувствовав отвращение, она, чего доброго, вернется обратно в Сахару.
К тому же я ее понимала: то, что ее текст нашел издателя, было вполне естественно.
– А что за рукопись?
– «Я не чувствую своей силы».
– Я не чувствую своей силы. Так оно и есть.
– Тебе нужно ее перечитать. В «Файяр» хотят с тобой встретиться.
– Это не к спеху.
– Как раз к спеху. Я назначила встречу на шестое февраля.
Это было неправдой, но ее равнодушие уже начинало меня раздражать.
Нам принесли тарелки. Петронилла принялась есть чечевицу прямо руками.
– Это уже слишком, – заметила я.
– Туареги, – сказала она, явно думая о чем-то другом.
– Не сомневаюсь. Но шестого февраля, если издатель вдруг вздумает пригласить тебя на обед, воспользуйся все-таки приборами.
Вечером я решительно уложила ее в постель, хотя она предпочла бы растянуться прямо на полу, и позвонила в «Файяр», чтобы назначить встречу на 6 февраля.
Следующие несколько дней я дрожала от страха при мысли о том, что на встрече с издателем Петронилла будет вести себя ужасно.
Вечером после визита в издательство она позвонила мне и уверила, что произвела самое благоприятное впечатление. Поскольку сказать она могла все, что угодно, я спросила, подписала ли она контракт.
– За кого ты меня принимаешь? Конечно. Моя книга выйдет в начале осени, как и твоя.
Я тут же пригласила ее выпить по такому случаю шампанского и с облегчением убедилась, что никакие туареги ее от этого дела не отвадили.
* * *Пустыня по-прежнему оставалась белым пятном в жизни Петрониллы. Когда я пыталась разговорить ее, она всячески уклонялась от этой темы. Однажды я решила ее спровоцировать:
– Ни в какой Сахаре ты не была. Ты тринадцать месяцев отсиживалась где-нибудь в Лангедоке, в приятном месте.
– Уж в этом случае я бы фонтанировала рассказами о пустыне.
Как-то вечером, когда мы с ней откупорили вторую бутылку великолепного «Дом Рюинар», классического «блан де блан», она призналась мне, что теперь очень плохо спит.
– Это после возвращения, – сказала она. – Не выношу городского гама.
– У тебя не очень шумный квартал.
– По сравнению с Сахарой даже очень. Ты не представляешь, какая там тишина. В пустыне больше всего я любила ночи. Я ставила палатку подальше от туарегов. Если ты не слышал тишину в пустыне, ты не можешь знать, что такое тишина.
– А это не страшно?
– Наоборот, это так успокаивает. Я спала как младенец. Иногда просыпалась по нужде. Песок был такой белый и светился, мне казалось, я иду по снегу. И небо надо мной просто невероятное, тысячи звезд, и все такие огромные и сияющие, как будто это не звезды, а созвездия сто тысяч лет назад. Хотелось плакать от счастья.
– А змеи?
– Я не видела. Утром я присоединялась к каравану. Люди пекли хлеб прямо в песке. Это было чудесно. И зачем я вернулась!
– Чтобы выпить со мной шампанского.
– Проклятая работа.
– Да. Надо держаться.
Хотя Петронилла и не показывала виду, наверное, она радовалась публикации своего романа. Он вызвал восхищение немногих избранных. Среди них был и мой отец.
– Это же воскресший Ницше, – сказал он мне. – Кто автор?
Поразмыслив, я решила, что Патрик Нотомб, которому доводилось разговаривать с вооруженными до зубов мятежниками и пить чай в компании Мао Цзэдуна, готов встретиться с Петрониллой.
Мы поехали к родителям на обед в Брюссель. Мама, которая способна переврать любое название, поздравила гостью с выходом романа «Да пребудет с вами сила».
– Мама, а ты его читала? – тихонько спросила я.
– Да. Правда, я не поняла, о чем это, но все равно замечательно.
Тем временем отец несколько смущенно, но с чувством собственного достоинства объяснял Петронилле, почему ее книга – настоящий шедевр. Похоже, это произвело на нее впечатление. Никогда не видела у нее такого лица.
За столом мама стала ее расспрашивать о жизни.
– Я росла в парижском пригороде, – сказала та.
Мои родители, которые информацию о Франции получали только из телевизионных новостей, с ужасом уставились на нее. Должно быть, Петронилла поняла, что они принимают ее за уличную девчонку, но не сделала ничего, чтобы рассеять недоразумение.
Я решила поддержать игру:
– Ты часто жгла машины?
– В тринадцать лет уже перестала.
– Надумала заняться чем-то другим?
– Ага. Наша шайка стала приторговывать крэком. Я решила с этим не связываться и начала читать Шекспира.
Восхищение моих родителей достигло апогея.
В поезде на обратном пути я не могла удержаться от смеха.
– Ну и к чему эта комедия?
– Ты не понимаешь. Твой отец произвел на меня такое впечатление. Я решила быть на высоте.
– У тебя получилось. Но если хочешь мое мнение, расскажи ты правду, они бы тебя еще больше зауважали.
– Твоя мать немножко странная, да?
– Не беспокойся. Она уверяет, что моя самая известная книга называется «Крик и шепот».
Я не сомневалась, что следующая книга Петрониллы будет о пустыне. Я ошибалась: в начале 2009 года вышел роман «Любовь на голодный желудок». Там рассказывалось об одном охотнике за приданым, действие происходило в начале ХХ века на юге Соединенных Штатов.
Этот приключенческий роман имел большой успех. Во время одной литературной передачи Петронилла привлекла внимание Жака Шессе. Великий швейцарский писатель был заинтригован этим бруском динамита в человеческом обличье и написал ей одно из тех поразительных писем, на которые был большой мастер.
Дорогая Петронилла Фанто,
Ваш роман подтверждает то, что я видел: вы дитя и людоед.
Отныне вы часть моего паноптикума.
Жак ШессеМеня поразила точность этого замечания. То, что этот специалист по людоедам так ее назвал, было фактически предупреждением.
– Когда я с тобой, мне кажется, что меня пожирают. Так что он прав, – сказала я.
– Что-то непохоже, чтобы тебе это не нравилось. Но почему он назвал меня «дитя»?
– У него и спроси.
Тема была довольно деликатной. Нельзя было говорить ей, что в свои тридцать четыре года она выглядит на восемнадцать.
Не знаю, задала ли она этот вопрос Шессе, но их переписка активизировалась. Когда осенью этого же года швейцарский писатель умер, Петронилла соблюдала траур, словно умер ее отец.
Я видела ее с опухшим лицом, вот только ни на секунду не могла поверить, что она слишком долго плакала.
– Ты прибегаешь к пластической хирургии? Это и есть секрет твоей вечной молодости?
– Нет.
– Тогда что это с тобой? Не пугай меня.
– Я тестирую медикаменты для фармацевтической лаборатории.
– Что?! Зачем?
– Чтобы заработать.
– А это законно?
– Почти.
– Ты с ума сошла, Петронилла!
– Ну не с гонораров же я оплачиваю свои счета, как ты думаешь?
– Ты себя в зеркало видела? Прямо братья Богдановы.[32]
– Это пройдет.
– Уверена?
– Да. Это бромборамаз, лекарство от гастрита.
– Если бы у меня была такая физиономия, я бы тут же заполучила гастрит.
– Ладно, не преувеличивай. Хорошо еще, что ты меня не видела на прошлой неделе, после гаскалгина 3H. Это лекарство для улучшения кровообращения.
– И что?
– Я глаза не могла открыть, так они опухли. Я не преувеличиваю: два дня ходила практически слепая.
– Надеюсь, лаборатория оплатила тебе дополнительное время.
– Когда это касается только тела, это еще куда ни шло.
– То есть?
– Когда лекарство из-за побочных эффектов влияет на мозг, это уже не смешно. Месяц назад я тестировала одну штуку от послеродовой депрессии. Я потом поняла, почему оно так хорошо действует: я абсолютно утратила память о последних событиях. Представляешь, только что родившая женщина вообще не помнит, что она была беременна. Когда видит своего младенца, то удивляется, кто это.
– А у тебя как все было?
– Я не могла вспомнить, что со мной было после возвращения из пустыни. Амнезия длилась несколько дней.
– Петронилла, умоляю тебя, прекрати это вредное занятие.
– А на что я жить буду?
– Я могу давать тебе деньги.
– Хватит, слышишь? Я свободная женщина.
В других обстоятельствах это заявление меня бы развеселило. Но сейчас у меня сжалось сердце: как я могла позволить этой сумасшедшей девчонке продолжать ее эксперименты?
– А ты не боишься последствий?
– Я смелая.
– Смелая до безрассудства.
– И потом, меня это забавляет. Я чувствую себя учеником чародея: никогда не знаешь, что из этого получится.
– Тебе нет необходимости этим заниматься. «Любовь на голодный желудок» прекрасно продается.
