Я смешался с истеричной толпой, метавшейся по ночному дворцу. Связался с семьей, и отец устроил так, чтобы жена с дочерями присоединились ко мне. При любой возможности я упоминал имя матери, и нам помогли благополучно добраться до Гонконга. Когда я спешил к лодке, возница, доставивший нас на пристань, сказал: «Не волнуйся. Твоих родителей тоже переправят в Гонконг. Вы скоро встретитесь».
Я прождал три года, но они так и не приехали. В конце концов мы отплыли в Малайю, надеясь ускользнуть от тех, кого могли пустить по нашему следу. Тем временем императором был провозглашен дальний родственник вдовствующей императрицы, которому было всего три года, и Китай рухнул. Ты знаешь выражение из Книги Бога чужеземных дьяволов? «Горе тебе, земля, когда царь твой отрок и когда князья твои едят рано!»[53]
Монархия исчезла навсегда, и республиканцы Сунь Ятсена читали молитвы перед гробницами древних императоров династии Хань, сообщая им, что Китаем наконец-то больше не правят захватчики-чужеземцы – ни белые, ни желтые. Только тогда я окончательно почувствовал себя в безопасности. К тому времени Малайя стала мне домом, даже твоей бабушке здесь нравилось.
– Тетя Мэй рассказывала, что она умерла вскоре после вашего переезда.
– Рожая моего третьего ребенка, сына. Он оказался слишком слаб и мало прожил.
Он тяжело вздохнул, и я понял, что рассказ окончен.
– Все сведения о Вэньцзы, все следы его существования исчезли. Он был вычеркнут из истории для всех, кроме меня и тех немногих, кто его помнил. Сейчас почти никого из них уже нет в живых. Возможно, я один знаю, что был когда-то император с таким именем и что, как ни странно, я был его другом. – Дед замолк, глаза его смотрели вдаль, в даль времен. – Я никогда никому про него не рассказывал. Даже жене и детям. Но уроки, полученные по дворце, помнил всегда.
Я сидел неподвижно, как миниатюрное дерево во дворе. Где-то в доме курились жасминовые благовония, распространяя легкий ненавязчивый аромат.
Коварный старик. До меня слишком поздно дошло, что нефритовая булавка послужила ему инструментом, с помощью которого он завладел моим сознанием, направил в нужную ему сторону. Несмотря на уроки Эндо-сана, я попал в расставленную дедом ловушку. Но он все равно мне нравился. Я приехал в Ипох, готовясь к обоюдным обвинениям и нападкам. Я рассчитывал, что наша встреча будет первой и последней, но день у фонтана и теперь этот необыкновенный рассказ показали его чутким человеком с богатым прошлым, а не карикатурным узколобым деспотом. Было невозможно и дальше оставаться к нему безразличным, особенно после того, как он ясно дал понять, что я единственный, кому он открылся.
Он бы никогда напрямую не попросил прощения за то, что отрекся от матери, ждать этого было бы бесполезно. Подаренная мне необыкновенная глава из прошлого и была просьбой понять и простить.
Дед взял меня за руку.
– Я рассказал тебе эту многословную запутанную повесть, чтобы ты тоже знал свои корни. Чтобы ты знал, что за тобой стоят давние традиции, и тебе не приходилось бы искать чужих.
Было очевидно, что он имел в виду Эндо-сана. Кто же сообщал ему о моих действиях?
– Но я так хочу.
Я твердо посмотрел ему в глаза. Кто он был такой, чтобы указывать мне, что делать?
– Тебе должно быть любопытно, почему я так противился браку твоих родителей? Ты, наверное, думал, «какой ужасный, мстительный старый ханжа»! И я даже не соизволил прийти на похороны.
– У меня была такая мысль.
– Я приходил к ней. Видел твоего отца в крематории, как он клал прах твоей матери в урну. Я просил у нее прощения. Но, конечно, было уже поздно. Когда она вздумала выйти за твоего отца, я сделал все что мог, чтобы этому помешать. Меня предупреждали, что ей нельзя этого делать.
– Предупреждали? Кто?
– Предсказательница в Храме змей на Пенанге.
Я затаил дыхание: внутри змеиными кольцами развернулось воспоминание о дне, который мы с Эндо-саном провели в храме, и меня охватило чувство нереальности происходящего.
– Из-за ее предупреждения я и пытался расстроить их брак, а когда потерпел неудачу, дал волю гневу.
– А что это было за предупреждение?
Дед опустил взгляд и положил руки на колени.
– Предсказательница сказала, что причиной краха обеих семей станет ребенок Юйлянь…
– Но это же мог быть кто угодно. Если бы мама вышла замуж за другого…
– …Ребенок Юйлянь смешанной крови, который в конце концов их предаст.
– Предаст? Но кому?
– Ты знаешь кому. Японцам. Они уже строят планы вторжения в Малайю. Ты очень близок с одним из их высших чинов.
– Он всего лишь мой учитель. Японцам глупо вступать в войну с англичанами в Малайе. Эндо-сан – сотрудник дипломатической миссии, а не военный.
– После родителей учитель – самый значимый человек в жизни.
– Так вот зачем после стольких лет вам понадобилось со мной поговорить: чтобы предупредить о баснях гадалки, которые принесли маме столько горя?
Он покачал головой:
– Я не прошу тебя поступать вопреки своим желаниям или целям. За прожитые годы я понял, что жизнь должна идти своим чередом. Возьми нас с Вэньцзы. Несмотря на все предупреждения, наши жизни пошли по предначертанному пути. Ничто не могло его изменить.
Он вздохнул, подошел к концу двора и поднял голову, чтобы посмотреть на затянутое тучами небо. Потом повернулся ко мне и произнес:
– Уже поздно. Иди спать. Завтра я покажу тебе сад. В Ипохе его считают худшим в городе, но я не согласен!
Наутро тетя Мэй просто тряслась от любопытства, так ей не терпелось узнать, что он мне рассказал.
– Мы говорили про его семью и маму. И вполне поладили.
– Я знаю, что вы поладили, – почти язвительно заявила она. – Обычно он ни с кем не проводит столько времени, это его раздражает.
Я подумал о тетиной жизни. Когда-то отец говорил, что ее муж Генри погиб в стычке между малайцами и китайцами. Напряженность между двумя народами время от времени выливалась в насилие и кровь; Генри ехал забрать жену из школы, где она преподавала, когда его «Остин» окружила разгневанная толпа. Машину перевернули и подожгли. С тех пор она жила одна.
Тетя Мэй отвела меня в Зал предков, где хранились таблички предков, маленькие деревянные дощечки с вырезанными на них сведениями об усопших. Они стояли на нисходящих ступеньках алтаря-амфитеатра, как зрители в театре, где мы разыгрывали нашу жизнь. Из большой бронзовой урны, стоявшей на низком столике розового дерева, ветками торчали обгоревшие концы благовонных палочек. Три масляные лампы, расставленные через равные промежутки, освещали блюда с подношениями: мандаринами, яблоками и булочками.
– Зачем здесь эти таблички? В них же нет праха умерших?
Она зажгла несколько благовонных палочек и три дала мне.
– Это памятные таблички усопших душ нашей семьи. Здесь мы поддерживаем их память. Молимся, чтобы они присматривали за нами, оберегали нас.
Она показала на красную табличку с золотыми штрихами:
– Эта – твоей мамы. А прямо над ней – дяди Генри.
– Спасибо, что устроила эту встречу, – тихо сказал я в поднимавшиеся струйки дыма.
Слова предназначались для тети Мэй, и она улыбнулась. И добавила:
– Они тебя слышат, и я уверена, что они тоже принимают твою благодарность.
В конце концов я пробыл у деда целую неделю, и он с удовольствием показал мне город.
Однажды вечером мы проходили мимо открытой сцены, построенной на городской площади. Должно было начаться какое-то представление, и мы присоединились к толпе, собравшейся перед рядом самых огромных благовонных палочек, какие я видел в жизни: каждая примерно в семь футов высотой и толщиной с телеграфный столб, их макушки пылали багрянцем свежей магмы и курились тучами благовонного дыма. Несмотря на ряды с посадочными местами, толпа почему-то предпочитала стоять и ни один стул не был занят.
– Что здесь происходит? На этих стульях запрещено сидеть?
Дед покачал головой, и его брови почти сошлись в переносице в знак упрека моему невежеству.
– Сегодня начинается Праздник голодных духов[54]. Один раз в год двери подземного мира на месяц открываются, чтобы выпустить духов поблуждать по земле. Им не терпится вновь приобщиться к людским наслаждениям, пусть даже в качестве зрителей. Большинство из них безобидные, но есть и такие, кто кипит злобой и ненавистью. Мы стараемся не обидеть духов и угощаем их молитвами и едой, а торговцы и владельцы магазинов оплачивают народные представления, чтобы их задобрить и чтобы коммерция не пострадала. – Он указал на пустые ряды: – Это места для невидимых гостей. Садиться на них запрещено.
Открылся занавес, и публика зааплодировала. Представляли китайскую оперу, актеры были в густом гриме, с лицами, сначала выбеленными, а затем искусно расписанными красной краской. Вычурные костюмы ярких оттенков красного дополнялись тяжелыми и затейливыми головными уборами. Под пронзительные звуки оркестра актеры изображали стилизованные сражения, выделывая акробатические комбинации. Я пытался получить удовольствие от отточенных сальто назад и стилизованных фехтовальных поединков, но от мысли, что вокруг полно духов, которые жаждут человеческих ощущений и не могут насладиться ими по-настоящему, мне было неловко. Я изучал лица в толпе, гадая, кто жив, а кто призрак.
