– Боб, ты случайно не заболел?
Нет, но у меня такое чувство, что я действительно болен, подумал он. Боб отрицательно покачал головой. – Милая, мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
У Шилы вдруг перехватило дыхание. Сколько раз она слышала от своих подруг, как их мужья начинали разговор именно с этих слов. Нам нужно поговорить. О нашем браке. По мрачному выражению на лице мужа она решила, что он сейчас скажет: «Его уже больше не существует».
– Боб, – сказала Шила откровенно, – что-то в твоем голосе меня пугает. Я в чем-то провинилась?
– Нет, нет. Это я. Это сделал я.
– Сделал что?
– О господи, ты не знаешь, насколько мне тяжело это сказать.
– Пожалуйста, Роберт, эта неопределенность меня убивает.
Боб тяжело перевел дух. Его трясло.
– Шила, ты помнишь, когда ты была беременна Полой?
– Да?
– Мне нужно было слетать в Европу – в Монпелье – сделать этот доклад…
– И…?
Последовала пауза.
– У меня там была связь. – Он выговорил это насколько мог быстро. Так срывают с раны повязку, чтобы не причинять лишней боли.
Шила побледнела.
– Нет, – сказала она, встряхивая головой так энергично, как будто хотела выбросить из нее только что услышанное. – Это какая-то чудовищная шутка. – Она смотрела на него, как будто ожидая, что он ее разуверит. – Ведь ты пошутил?
– Нет, это правда, – произнес он без всякого выражения. – Я … мне очень жаль.
– Кто это был? – спросила она.
– Никто, – отвечал он. – Никто особенный.
– Кто, Роберт?
– Ее – ее звали Николь Геран. Она была врачом. – Зачем ей нужны эти подробности, недоумевал он.
– Как долго это продолжалось?
– Два, три дня.
– Так два или три? Я хочу знать, черт возьми.
– Три дня, – сказал он.
– И три ночи, – прибавила она.
– Да, – сказал он. – Разве это имеет значение?
– Все имеет значение, – отвечала Шила и произнесла про себя «Боже!». Муж видел, как жена борется за самообладание. Все было хуже, чем он мог вообразить. Потом она взглянула на него и спросила: – И все эти годы ты молчал?
Боб кивнул.
– Почему ты мне не сказал? Я думала, что наш брак основан на полном доверии. Какого черта ты мне ничего не сказал?
– Я собирался, – слабо оправдался он.
– Но…?
– Я… я ждал подходящего момента. – Боб понимал, что это звучит глупо, но это было правдой. Он действительно хотел ей рассказать. Но только не так.
– И подходящий момент настал через десять лет? – сказала она с иронией. – Несомненно, ты думал, что так будет легче. Для кого?
– Я не хотел обидеть тебя, – сказал он, зная, что отвечать бесполезно. И потом добавил: – Шила, если это какое-то утешение, это единственный раз. Это был только один-единственный раз.
– Нет, это не утешение, – отвечала она тихо. Пусть один раз, но что было, то было.
Женщина прикусила губу, чтобы сдержать слезы. А ведь он еще не все сказал.
– Шила, это было так давно. Я должен был рассказать тебе сейчас, потому что…
– Ты уходишь к ней? – не удержалась она. Полдюжины друзей прожили (или, скорее, умерли) по этому сценарию.
– Нет, Шила, нет. Я не видел ее десять лет. Я хочу сказать – она умерла, – выпалил Боб.
К потрясению и боли Шилы добавился еще и страх.
– Бога ради, Боб, зачем ты мне все это рассказываешь? Или предполагается, что я должна написать кому-то письмо с выражением соболезнования? Ты с ума сошел?
Хотел бы я, подумал он.
– Шила, я рассказываю тебе потому, что у нее был ребенок.
– А у нас двое. И что из того?
Боб колебался. Потом он едва слышно пошептал:
– Это мой ребенок. Мой мальчик.
Шила уставилась на него недоверчиво. – О нет, этого не может быть. – Ее глаза молили об отрицании.
– Да, это правда, – печально кивнул Боб.
А затем мужчина рассказал все. Забастовка во Франции. Встреча с Николь. Их краткий роман. Звонок Луи. И мальчик. Проблема с мальчиком.
– Я ничего не знал об этом, Шила. Прошу тебя, поверь мне.
– Почему? Почему я должна верить чему-либо, что ты мне говоришь сейчас?
На это он ничего не мог ответить.
В последовавшем за этим ужасном молчании Боб внезапно вспомнил, в чем он ей давно признался – тогда это казалось вовсе неважно – он желал бы иметь сына.
«– Я не возражал бы против маленького футболиста.
– А если это еще одна девочка?
– Ну что же, тогда мы будем продолжать стараться дальше. Разве это не прекрасная перспектива?»
Тогда они оба рассмеялись. «Футболист» была, конечно, Пола. И после этого у Шилы не могло быть больше детей. Долгие месяцы она чувствовала себя «нелюбимой». Но Боб продолжал разуверять ее, и постепенно женщина снова поверила, что ничто не может изменить того, что было между ними. И связь их стала еще теснее.
Она была такой до сегодняшнего вечера, до этого реквиема по доверию. Теперь все стало потенциальным источником боли.
– Шила, послушай…
– Нет. Я уже достаточно услышала.
Женщина встала и вышла в кухню. Поколебавшись мгновение, Боб пошел следом. Она сидела за столом, рыдая.
– Дать тебе что-нибудь выпить?
– Нет, убирайся к черту.
Муж потянулся погладить ее по белокурым волосам, но жена отодвинулась.
– Шила, прошу тебя…
– Боб, зачем тебе нужно было мне все это рассказывать? Зачем?
– Потому что я не знаю, что мне делать. – И потому что я почему-то думал, что ты поможешь мне. А я просто эгоистичный сукин сын.
Он сел за стол и смотрел на нее.
– Шила, пожалуйста. – Боб хотел, чтобы жена заговорила, чтобы она сказала что-нибудь, хотел положить конец этому мучительному молчанию.
– Ты не можешь понять, как это больно, – сказала она. – О, боже мой, я так тебе доверяла. Я доверяла… – Шила снова зарыдала.
Он хотел обнять ее, утешить, но боялся.
– Ты не можешь забыть столько счастливых лет…
Женщина взглянула на него с чуть заметной тоскливой улыбкой.
– Вот в этом-то и дело, – сказала она. – Я только что обнаружила, что они не были счастливыми.
– Шила, нет!
– Ты мне лгал! – закричала она.
– Прошу тебя, любимая. Я сделаю все, чтобы это поправить.
– Ты не можешь.
Его испугала твердость этого заявления.
– Ты имеешь в виду, что хочешь расстаться…
Шила колебалась.
– Роберт, у меня сейчас нет сил. Ни на что.
Женщина поднялась из-за стола.
– Я приму снотворное, Боб. Ты бы мог сделать мне большое одолжение?
– Любое, – сказал он с отчаянной решимостью.
– Спи у себя в кабинете, пожалуйста, – сказала она.
– У нас что – кто-то умер прошлой ночью?
На этот раз Джесси с ее мрачной философией оказалась мудрее, чем она могла подумать. Все завтракали в кухне или – как в случае Джесси – потребляли диетическое питание (для нее это было снятое молоко пополам с водой). Девочка комментировала общее семейное настроение.
– Ешь свой завтрак, Джесси, – приказала Шила, стараясь создать нормальную обстановку.
– У тебя ужасный вид, папа, – сказала озабоченно Пола.
– Я вчера работал допоздна, – отвечал Боб, надеясь, что его младшая дочь не догадается, что он провел бессонную ночь у себя в кабинете.
– Ты слишком много работаешь, – сказала Пола.
– Он хочет приобрести мировую известность, – объяснила сестре Джесси.
– Но он и так известен, – отвечала Пола, поворачиваясь за подтверждением к Шиле. – Правда, мама? Разве папу не знают во всем мире?
– Да, – сказала Шила, – почти во всем.
– Кроме как в Стокгольме, – вставила Джесси, препятствуя этому потоку лести.
– Это где? – спросила Пола, попадаясь на эту удочку.
– Это Нобелевская премия, идиотка. Твой отец хочет получить бесплатную командировку в Швецию и столик получше в факультетском клубе. Поняла теперь, куриные мозги?
– Джесси, – запротестовала Шила, – не оскорбляй сестру.
– Мама, само ее существование оскорбляет всякого разумного человека на земле.
– Хочешь этот кусок масла себе в морду? – спросила Пола.
– Прекратите, вы обе, – вмешался Боб. – Нобелевский комитет принимает во внимание семейные манеры.
– Ох уж эти мне американские мужчины, – ни с того ни с сего вздохнула Джессика.
– Я не поняла тебя, Джесси, – произнесла Шила.
– Американскими мужчинами движет честолюбие, поэтому они так провинциальны.
– А тебе это не нравится? – спросил Боб.
– Я просто рассуждаю как социолог, папа.
Пола выступила в защиту Боба, чтобы оградить его от словесных атак старшей дочери.
– Папа, ей нравится нападать на тебя. А когда тебя нет рядом, она тобой хвастается. И все для того, чтобы производить впечатление на мальчиков.
– Неправда! – возразила Джессика, побагровев от смущения и негодования.
На мгновение соперничество девочек позволило Бобу и Шиле забыть супружеские проблемы. Они улыбнулись друг другу. Но тут же вспомнили, что это было не совсем обычное утро. Улыбки исчезли, и они надеялись, что дети ничего не заметили.