34
Однажды вечером – до невозможности грустно, как наступала моя тень – в поисках бальзама и рубинов ее объятий, губ ее – мы устроили свидание, договорились обо всем по телефону. Уже много недель мне было все труднее и труднее договариваться с ней о свиданиях, у нее случилась новая страсть – Роже Руссо, раньше играл шортстопом за Кимболлз в Лоуэллской лиге юниоров, а невероятный папаша его собственный, с животиком и в очках, играл с ним рядом на третьей базе и нагибался, чтобы деликатно поднимать с травы прилетевшие к нему по земле мячи, чтобы не приседать – Жили они за городом, вероятно, были богатыми баронами этого Царства Лоуэллского со средневековыми стражниками на каменной стене их яблоневого сада – Молочной фермой управляли – Кровгорд, с его внимательностью, близостью ко мне, лощеной грацией и теплой искренней элегантностью, заполнял ее месяцы мартовского зайца – теперь же приходилось иметь дело с майскими негодяями.
Роже Р. захаживал все чаще и чаще. Все реже давала она мне приходить так, чтоб я видел, как он тоже старается прийти – на глинистом заднем дворе у них стояли качели, на которых они с Роже сидели, я же никогда – Ее младшие сестренки уже смотрели на меня иначе; мать глядела со все большей досадой; старик ее лишь ходил на работу и понятия не имел, кто я такой. Бесси Джоунз рядом все чаще не было. Наступал бейсбол: я завел себе нового друга, питчера Оле Ларсена, на сезон, а поскольку он жил на одной улице с Бесси в деревянной стене с окном, от которого до ее хлипких бельевых веревок камушком можно докинуть, они на бледно-зеленом мазке молоденькой травки обменивались мнениями поверх непобеленного Том-Сойерова забора…
– Черт, а Мэгги Джека вообще к ногтю прижала.
– Вот как? – В Ларсене 6 футов 4 дюйма, блондин, проявлял к Мэгги интерес, но в долгих темных историях их квартала постоянно смеялся над ней и никогда и ни за что не принимал всерьез – Мэгги об этом сожалела, он ей нравился – Он вообще легко нравился. – Так пусть бейсболом займется со мной, у нас в этом году отличная команда собирается. – Он верил в нас – искреннее уважение нашей дружбы. – Ему надо научиться еще финты ловить.
В первый день тренировки для Лоуэллской средней школы я рванул с Фредди О’Хиггинсом далеко по левому краю, а тренер Расти Уайтвуд как шарахнул по летящему мячу, и Фредди ни за что бы его не взял, я же собирался показать, что и такой мяч по мне – показать Оле, что стоял подле тренера и рассказывал обо мне и вообще просто болтал, я же в бейсболе был совершенно неизвестен, и помчался по кочкам мягкой молоденькой травки, и вбок и за спину О’Хиггинсу на его собственном левом поле (от моего центра), и постукивал бутсой по земле, пока этот мяч с высоты небесной не прилетел, замедляясь и вырастая крутейшей дугой к земле у меня над головой – Я вытянул левую перчатку и перехватил его, быстро уведя от базы… сбил его, чуть не споткнувшись, прижав к животу, О’Хиггинс так и не понял, что это я у него за спиной сделал, я только услышал, как Ларсен заорал: О-оп! этой летящей бите – Отличный захват, прекрасная весна – но на базе я продолжаю пропускать все эти финты. Когда Оле на тренировке подавал, обязательно убеждался, что мне прилетают только высокие жесткие легкие подачи, которые я в силах перехватить – а от финтов я превращался в немые всплескивающие руками хлюпотрагедии с одной ногой в ведре – быстрые мячи я превращал в еще более быстрые мячи, что улетали в противоположном направлении, тянул их и запускал ввысь – иногда я попадал в 420-футовые отметки, о чем начинали говорить все, а когда мы приходили играть в огороженный парк, я регулярно запуливал хоумраны через изгородь в центре поля на тренировке, но в реальной игре, с серьезными подачами, с жующим питчером, с суматошным кэтчером, с искусно зафинченным мячом – «Ты вылетаешь!» и бита уже выкручивает мне запястья, когда я онемело присаживаюсь после удара.
Мы с Ларсеном были корешами – я ловил его подачи – и вместе мы собирались победить Мэгги.
– Ничего ей не давай! Пускай поволнуется! Пускай сама тебе позвонит! Не бери ее в голову – не обращай внимания – тебе мяч ловить надо, парень! Сама снова к тебе прибежит! – советовал мне Оле. Мы неслись в Шедд-парк после третьего звонка в конце сонного апрельского дня, хватали свои перчатки и бутсы; сердце разрывалось, поскольку Южный Лоуэлл так близко, я поглядывал поверх деревьев над гаревыми дорожками школьного стадиона, за последние теннисные корты, в гущу плакучих берез, на первые крыши лоуэллского квартала Мэгги – А потом вечером, после ужина, шел вдоль реки – что ж, она от всего этого устала. Наконец, в тот вечер, когда мы назначили свидание, она прервала его сама и просто ушла поболтать с Роже Р. в кустах у железной дороги – на соблазнительном песочке.
Это оказалось для меня чересчур, сердце мое разбилось.
«Хлюздя, – думал я. – Вот девчонка, которую ты любишь, которую видел среди хористок на сцене театра Кита в 1927-м или 28-м, когда тебе было пять или шесть, и ты влюбился в ее бедра, ее темные глаза – ангел из мишуры, которого Господь обронил тебе со своих крыльев – Мэгги – тресь по черепу, чего она с тобой борзеет. – Но: – Она единственная.
– Не обращай внимания! – сказал отец перед тем, как снова ехать на работу за городом в свою смертеныряльную ночь… через семь лет его уже не будет… И солнце ему на нос светить больше не будет. – Ты для такого еще слишком молодой. Найди себе другие интересы в жизни! – Мы стоим и ждем автобуса на Муди-стрит, до его отъезда мы ходили в кино, на Мерримак-сквер, где, как и допрежь, дождливая ринтинтиновая тьма, фу-манчуйские балкончики, актерские пощечины, но теперь мы посмотрели новейшее свежайшее шкворчащее кино современности – Ни черта хорошего, – изрек мой отец с совершенно убежденной презрительной ухмылкой. – Они его пытаются спихнуть с рук, понимаешь – Ну а кроме того, парнишка, не кайся ты так. Когда ты на этот счет переживаешь – делаешь ошибки и подрываешь себе волю. Ведь только ты один и переживаешь! О, я знаю cette maudite vie ennuyante est impossible (эта проклятущая тоскливая жизнь невозможна). Я это точно знаю! А что делать? Только скажи, я буду все время думать, а там ничего, кроме тьмы и смерти, но спорить готов, я точно буду очень занят с женой и детишками – Ладно – плотиков лучше еще не придумали! – Он сжал мне плечо, я заметил печальный изгиб его рта, искренние серьезные голубые глаза на большом красном лице, ухмылку здорового дядьки, что вот-вот с хрипом астматически повергнет его в приступ кашля в приступ хохота так, что он согнется напополам – Ибо в конце Ти-Жан остался брошен на волю собственного рока – а я стоял и понимал это. – Я ничего тут не могу сделать – Слушай, теперь же с легкой атлетикой покончено, у тебя сейчас бейсбол станет главным? Ну – черт возьми, меня тут не будет, не увижу. Ах, – надломленный вздох, – что-то, дьявол бы его задрал, должно было случиться, и что-то, черт побери, не случилось.
– Где?
Еще один вздох:
– Даже не знаю… Может, я думал, в этом году мы как-то сблизимся – не знаю. Чтоб не только в кино ходить – в походы, разговоры говорить – мы ж совсем немного с тобой – всегда по чуть-чуть – Ах черт возьми, сынок, это ведь ужасно, что я тебе даже помочь не могу, но ты же понимаешь, правда, Господь нас совсем одних на свете оставил в наших шкурах, чтобы худо ли бедно выживали – а? Сам скажи где. – Еще один вздох.
– Я не знаю.
– Pauvrety Жан, беда, да и только, э? – И голова покачивается – кругом и назад.
Я сидел на склоне этого парка за домом Джи-Джея, вечером 6 мая, 6:30, еще не стемнело, свет еще задержится ненадолго, с нами Скотчо, швыряется галькой – как лепестками мая – Любовь моя, мое тошнотное ощущение от Мэгги Кэссиди переросло в бурную беспрерывную скорбь в моей галдящей голове. Грезы, капризы фантазии, неистовые утопления разума, пока в реальной жизни я продолжал ходить в школу, жаркие весенние утра теперь проводил на улице, практически лето настало, когда уроков больше не будет, а я окончу Лоуэллскую среднюю.
На зимних соревнованиях по легкой атлетике в «Бостон-Гарден», в этой Палубной Эстафете я как безумный носился наперегонки с Джимми Спиндросом из Лоуэлла и другими, что бегали за начальную школу Святого Джона, где бы она ни находилась; Спиндроса звали Вождем – его огромный орлиный нос выделялся в унылых туманах прежних футбольных матчей, шлем под мышкой, точно у капитана лоуэллской команды – тощий, высокий, сильный греческий чемпион среди прочих, погиб в громадных мраках Иводзимы. На пробковых дорожках «Бостон-Гарден» я в своих бутсах с гвоздиками стартовал с места тем же самым удачливым прыжком вровень с неминуемым бабахом выстрела и летел по огороженному щитами повороту по собственной белой дорожке как только мог быстро в любом спринте на 30 ярдов и разбивал их (троих бегунов из колледжа) на внутреннем повороте, вероятно и против правил, а за спиной слышал, как они рвут мне в затылок, но я-то уже лечу и сдерживаюсь только для того, чтобы вписаться в дальний поворот и с воем пронестись на этих своих гвоздиках, что швыряют в лицо поколению пробковую крошку, и схожу с дорожки, только передав палочку Мики Магуайру, который весьма неплохо осведомлен, что мой любовный роман с Мэгги уже погас, и он съел свои болтливые гамбургеры с Казаракисом и мной в обширной бостонской ночи, когда мы все болтали о своих нынешних девчонках и проблемах и претерпевали резкие неонки того города в 1939 году, наслаждаясь греческими передвижными буфетами, запрятанными в закоулки возле Северного Вокзала, где подавали громадные мясные рулеты, забутерброженные между ломтями хлеба, мы просто состязались, кто больше сожрет – Я никогда в жизни так быстро не бегал, Казаракис получит палочку последним и побежит финальный этап, под дулом пистолета – как только Джо Мелис, с бычьей шеей, огромный, расталкивая бегунов своими футбольными ляжками на поворотах – ффу-у! – примчится с ревом – Казаракис просто выхватит у него из руки палочку, удлинит свою продолговатую талию для неожиданной игры длинных ног и, хотя сам совсем невысок, 5,9, стартанет, худенький и маленький, но мощный и какой-то даже большой, и ха-бах после первого поворота со своей эстафетной палочкой войдет в ритм, великолепные ноги под неподвижной талией взвихрятся, рук его не увидишь, нагонит и полетит впереди всех спринтеров колледжа – мы выиграли – но не потому, что я закончил свой этап раньше Спиндроса или Святого Джона, он обогнул последний поворот, едва не сшибив по инерции сменщика, и пронесся мимо меня своими непременными шажищами Вождя Индейцев и передал палочку своему сменщику – я замешкался и сломался на отрезке, потерявшись между палочкой и бегом – Мики Магуайру пришлось резко отчалить и колотить пятками и лететь вокруг всего безумного манежа с хорошей потерей дистанции в восемь ярдов – и Каз, вот они трое всё и спасли – Такое себе поражение, можно сказать, Мэгги Кэссиди мне подножку поставила – Я достиг пика своей любви и сказочного успеха на один-два вечера – когда? Один вечер у радиатора в марте, когда она начала бесспорно пыхтеть и сопеть, прижавшись ко мне, настала моя очередь быть мужчиной – и я не знал, что мне делать, ни малейшего представления в моей тупой, забитой другими мирами башке о том, что ей в тот вечер меня хотелось; никакого соображения о том, что это может быть.
