Я остался в летнем домике на несколько дней, доедая остатки припасов, которые успел унести тогда в своей сумке, аккуратно и равномерно разделив их. В те дни я никого не видел. В следующее воскресенье я бродил по пустому лагерю, чтобы скоротать еще один день, и развлекал себя как мог. Это свободное пространство и тишина позволяли мне остаться наедине со своими мыслями. Я привык к одиночеству, так что это не было проблемой. Мне нравилось бродить вокруг в поисках полезных вещей и еды, когда никто не вмешивался в мои дела и не навязывал свое мнение. Я не строил каких-то грандиозных планов на будущее, предполагая, что просто буду перебираться с места на место в последующие годы, воруя или выпрашивая еду, как уже делал. Возможно, мне удалось бы выполнять случайную работу то тут, то там, чтобы достать денег на мелкие расходы. Пребывание в одиночестве в лесу было куда лучше, чем сидеть дома или проводить выходные у Дугласа, так что я мало задумывался о чем-то еще. Если такое все же случалось, то я скучал по Питу и иногда думал о том, как там живется моему брату Томасу. Мы никогда не были такими закадычными друзьями, как с Питом, например, но я знал, что дома ему приходится тяжко, и волновался за него.
Был уже вечер, и постепенно начинало темнеть, когда я услышал в лесу рядом с домиком детские голоса. Я нырнул обратно в дом и осторожно выглянул в окно, чтобы проверить, нет ли с ними взрослых. Когда они появились в поле зрения, оказалось, что это Джон и его сестра, которые, как я полагал, выдали меня. Мне следовало бы посидеть молча и подождать, пока они уйдут, но я был так зол из-за того, что они рассказали взрослым про мое убежище в железнодорожном сарае, особенно после всех данных обещаний, что я не мог удержаться и не выйти, не высказать им все. К тому же, мне, возможно, нужно было с кем-нибудь поговорить, чтобы несколько унять скуку.
Они чуть из штанов не выпрыгнули, когда я вдруг появился прямо перед ними.
– Почему ты настучал на меня? – спросил я. – Ты сказал, что хочешь быть моим другом и убедить свою семью усыновить меня, чтобы я стал твоим братом, а потом взял и какого-то хрена сдал меня!
– Я волновался за тебя, – сказал Джон, очевидно обрадовавшись, что нашел меня снова, но переживая, как я отреагирую. Он не хотел снова меня спугнуть. – Но ты убежал. Они везде тебя искали. Была целая поисковая группа и все дела.
Я не мог долго на них злиться, и, когда успокоился, они пообещали, что на этот раз действительно никому не расскажут, где я нахожусь, – но я знал, что не могу на них положиться. Я никому не мог доверять, и каждый раз, когда я нарушал это правило, все заканчивалось тем, что меня подводили.
– Мы можем принести тебе какую-нибудь еду или одеяла? – спросил Джон.
– Просто оставьте меня в покое, – сказал я, не желая испытывать судьбу.
Но я видел, что они все равно собираются это сделать, как бы я ни упрашивал. Для них это все еще было настоящее приключение, и казалось, что они искренне беспокоятся обо мне.
– Ну что ж, ладно, – сказал я, – тогда уж возвращайтесь и принесите мне какой-нибудь еды.
– Оставайся здесь с Джо, – сказал Джон сестре, – а я пойду обратно.
Я думаю, он тоже не доверял мне и боялся, что я убегу, как только они уйдут.
– Они узнают, если ты вернешься без меня и возьмешь еду, – сказала его сестра. – Они думают, что мы вернемся вместе.
– Ладно, – с сомнением ответил он. – Ты обещаешь, что никуда не уйдешь, Джо?
– Обещаю, – соврал я.
Как только они скрылись из виду, я взял свою сумку и убежал в лес. Я больше не собирался никому доверять, если это грозило тем, что меня вернут домой. Не то чтобы я сомневался в их добрых намерениях, я просто полагал, что за ними, скорее всего, наблюдают взрослые, и они незамедлительно поймут, что происходит, если обнаружат очередную пропажу продуктов. Мне следовало оставаться одному, если я хотел быть в безопасности, других вариантов не существовало. Такой должна была стать моя жизнь до тех пор, пока я не стану достаточно взрослым, чтобы полиция перестала беспокоиться на мой счет.
Глава 14 Предательство и задержание
Как только я снова оказался под открытым небом, мне сразу стало не хватать прочных стен домика. Жизнь на природе может казаться очень привлекательной, когда ты заперт там, где несчастлив, но природа весьма недружелюбно напоминает о том, почему представители человеческой расы на протяжении своего существования предпочитали жить в домах. Когда скрылся последний луч солнца, начался ливень. Я моментально вымок до нитки, а дождь и не думал останавливаться. Поднялся сильный ветер, и капли падали практически горизонтально, прямо мне в лицо, пока я шел, промерзая до костей. Пока я блуждал в темноте – замерзший, усталый, мокрый и голодный, – я продолжал думать о Джоне и других детях, вернувшихся в свои теплые дома, к счастливым семьям, и мир казался мне таким несправедливым.
Я почувствовал всплеск обиды и злобы на то, как складывалась моя жизнь; ну почему у меня не могло быть все так же нормально, как у остальных? Почему Бог устроил все таким образом с той самой проклятой ночи, когда я был по ошибке зачат на вечеринке? Почему он забрал у меня отца и отдал его дьяволу, а мне с тех пор не послал ни одного счастливого случая? Пока я плелся под дождем, опустив голову, я в ярости громко проклинал Его. Я словно наверстывал все, что держал в себе многие годы, весь тот гнев и несчастье, которые были заперты моим молчанием. Любой, кто повстречался бы мне в ту ночь, подумал бы, что наткнулся на невменяемого психа, кричащего в лесу, – и в чем-то был бы прав.
Я не знал точно, куда идти или даже какого придерживаться направления. Я хотел найти сухое место, где я мог бы лечь и поспать, но не мог представить, чтобы где-то было достаточно безопасно оставаться. Не было такого места, где меня бы не искали, где я бы мог смешаться с толпой и мне не начали бы задавать вопросы и не рассказывали бы обо мне другим. Как будто весь мир объединился в едином чудовищном заговоре против меня, сплел огромную паутину, каждая нить которой старалась уловить меня, чтобы вернуть в лапы матери, пока она сидела в центре и терпеливо ждала.
Я думал: не попытаться ли найти дорогу обратно в железнодорожный сарай, остаться там и обсохнуть, прежде чем снова смыться утром? Но решил, что полиция, скорее всего, вернется туда на каком-то этапе своих поисков, особенно если Джон и остальные рассказали, что снова видели меня и я все еще нахожусь в этом районе.
Хотя дождь начал стихать спустя час или два, все в лесу еще было насквозь мокрым, и на меня капало с деревьев, когда я проходил под ними. У меня все болело от усталости и холода, но присесть, прилечь или укрыться было негде. Это превращало мои идеи о свободной дикой жизни в лесу в нелепые фантазии маленького мальчика, коими они и являлись. В конце концов я вышел из-под капающих деревьев на пустынную дорогу и, по крайней мере, мог плестись, не перебираясь через корни и упавшие ветки и не ударяясь ежесекундно голенями и не выворачивая лодыжки с каждым шагом. Я знал по моим прошлым разведкам местности, что километрах в пяти выше по дороге есть маленький супермаркет, так что отправился туда, надеясь, что где-нибудь поблизости от него можно найти укрытие. Мне казалось, я видел где-то на дороге возле супермаркета телефонную будку, и в моей голове уже начала формироваться новая идея.
Хотя мне нужно было оставаться одному, чтобы чувствовать себя в полной безопасности, одиночество ставило передо мной другую проблему, заключавшуюся в том, что воспоминания, которые я бы хотел запихнуть в своем сознании поглубже, всплывали наружу и не давали мне покоя. Чем больше я вспоминал, что происходило со мной за мою короткую жизнь, тем злее я становился, и тем больше убеждался в том, что так не должно быть, что это неправильно. Много лет я предполагал, что большинству детей приходится терпеть хотя бы что-то из тех вещей, через которые прошел я, но теперь я взрослел и получал лучшее представление о том, на что похожа жизнь других людей, и все яснее видел, что это неправда. Может, я и злился на Пита за то, что он сменил школу, или на Джона за то, что он выдал меня, но они позволили мне хотя бы мельком взглянуть на свою жизнь, после чего я понял, что у меня все шло совершенно ненормально. Я видел, как они потрясены даже обрывками информации о моей семье, так что должны были существовать и другие люди, которые почувствовали бы то же самое, узнав о моей ситуации. Может быть, подумал я, мне не придется бороться в одиночку. Возможно, где-то есть хорошие люди, которые помогут мне, если я обращусь к ним и объясню все как есть. Я не мог доверять полиции из-за того человека, который приходил к дяде Дугласу, но, наверно, существуют и другие организации. Мой мозг судорожно работал, пока я шел, и холодная, мокрая одежда натирала мне кожу, превращая каждый шаг в мучение.
Я вспомнил, что Пит рассказывал мне о специальных телефонах доверия для детей, с которыми жестоко обращаются их семьи. Я никогда раньше и не думал звонить туда, потому что мама, Амани и дядя Дуглас так часто говорили мне, что никто не поверит ни единому моему слову, что я со временем поверил в этот «неопровержимый факт». Мать всегда так убедительно врала представителям власти, и я полагал, что они поверят ей и отвезут меня обратно, если я попытаюсь обратиться за помощью. Я был в таком ужасе от мыслей о том, что сделает со мной мать, если снова заполучит меня после того, как я попытаюсь выдать ее, что мне никогда не хватало духу попробовать. Но теперь, когда я основательно все обдумал и оставался в безопасности более недели, я начал несколько иначе смотреть на вещи. Пит поверил всему, что я ему рассказал, и Джон, и все остальные дети, которые хотели позаботиться обо мне, так что, возможно, поверили бы и остальные.
