– Ради бога, простите, мистер Уилсон, – сказал я, наклоняясь, руки вытянулись в доверительном жесте, как будто для того, чтобы Брайан понюхал их и стал доверять мне. – Мне очень жаль, сэр. Очень приятно, что вы здесь, – закончил я, дежурно улыбнувшись двум его поверенным.
Я всегда произношу веское «приятно видеть вас у нас», когда говорю со знаменитостью, или редкое «для нас большая честь принимать вас у себя», когда это действительно честь, но вообще-то у меня никогда не получается произносить это хорошо.
Господин Уилсон сделал наш отель своим нью-йоркским домом на следующие несколько лет. Я стал понимать, как он себя на самом деле чувствует, и неоднократно отмечал, что он никогда не был один. Его всегда сопровождали не менее двух мужчин-помощников, и он никогда ни с кем не говорил, только отходил в сторонку; как правило, одет он был в спортивные штаны и не всегда выглядел несчастным. Он всегда был спокоен, как большое озеро с редкой случайной рябью (если, конечно, его не охватывало какое-то сильное чувство, в данном случае – СТРАХ).
В один прекрасный весенний день я застал Брайана и его парней выходившими из лифта; парни шли впереди, а Брай Гай как бы придерживал шаг за ними, идя бодрой походкой. Его большие руки качались, словно маятники, и я слышал, как он напевал какую-то красивую песенку, непрерывно; очевидно, она завладела его головой и придавала ему этот сумасшедший позитив. Слушая его мычание, я шел за ним столько, сколько мог, через фойе и даже на улицу через вращающиеся двери, сняв бейдж на всякий случай, чтобы кто-то из помощников не подумал, что за Брайаном увязался «хвост». Хотя за долгие годы эти небрежно одетые господа стали считать меня «симпатичным» или, может быть, единственным, кто знал, как важен их клиент, или хотя бы знал, кто он, черт возьми, вообще был. Кроме того, за эти годы консьержка Энни, ставшая моим хорошим другом (да, хорошим другом-консьержем – «Если я могу измениться, и ты можешь измениться, значит, все могут измениться». – «Роки-IV»)), научила меня любить и уважать музыку Beach Boys, но потом ее уволили.
Это увольнение особенно запомнилось и в конечном итоге стало историческим. Оно случилось однажды утром после сильной метели. В случае метели (или, как раньше, отключения электричества) отель предлагает любые свободные номера персоналу, чтобы мы не покидали здание и были готовы к работе, если большая часть сотрудников не сможет добраться сюда из-за погоды и сбоев в движении поездов. Так чем же занимается персонал после смены в номерах собственного отеля? Мы устраиваем вечеринку, брат. Мы наполняем ведерки льдом и засовываем туда пиво «Будвайзер». Кладем свежие полотенца под двери и курим травку. А что сделала мой друг Энни со стойки консьержей? Она заказала по телефону кокаин с доставкой в четыре часа утра, и дилер подошел к рецепции (выглядел он ну очень похоже на продавца наркоты) и спросил Энни. Он даже не знал ее фамилии. На следующее утро – именно эта часть вошла в историю – Энни, которая не ложилась спать и вдыхала одну дорожку за другой (видимо, слушая «Полет валькирий», как она позже мне рассказала), испытала эмоциональный срыв и позвонила начальству, чтобы отпроситься с работы по болезни. Она сделала это за десять минут своей смены. Она позвонила, чтобы сказаться больной, из гостиничного номера пятью этажами выше своего рабочего места! К сожалению для меня, но не без оснований, ее «отпустили».
До увольнения Энни записала мне несколько альбомов, «Friends», «20/20», «Wild Honey» и «Smiley Smile». Я все их перетасовывал на своем айподе шестьдесят дней подряд и почти сошел с ума от счастья какого-то темного, безумного свойства. И я искренне считаю, что Брайан Уилсон – особенный человек, гений, и он поплатился за это.
Мне кажется, что Брайан Уилсон умер за наши грехи.
Было удивительно общаться с человеком, которым я стал восхищаться лишь со временем. Вскоре мне довелось общаться со многими знаменитостями, вызывавшими мое восхищение. И с теми, кто его не вызывал. И с теми, о ком я никогда даже не слышал, но кто приводил за собой полное фойе орущих девочек-подростков.
И все это начинается сейчас.
Посыльный Бен подошел к столу. Отель был мертв как всегда, поэтому я занимался созданием новых произведений «канцтоварного искусства». На прошлой неделе я сделал триптих на рукавах из толстой бумаги для выездных квитанций. Я развинтил синие и черные ручки, отрезал верхушки от чернильных стержней, затем обмакнул развернутую скрепку в густые чернила. Складывая конверт из бумаги вокруг «кисточки» из скрепки, я вытягивал окрашенный чернилами кончик и водил им, оставляя на панели резкие порезы, похожие на ветви. Затем, после тщательного и безвозвратного уничтожения маркера и использования крошек внутреннего губчатого стержня для впрыскивания яркого цвета на темных чернильных штрихах, я разбавлял картину, брызгая дезинфицирующее средство для рук на еще влажные чернила, потом прокатив пустую трубочку от маркера по этому средству для рук, которое уже разрушалось и пузырило чернила, создавая смешанные и разбавленные красочные круги на темных ветвях. По завершении триптиха эмоциональным разбрызгиванием белой замазки все части походили на творчество пациента дурдома. Или – что, полагаю, синонимично – на работу сотрудника рецепции. Но это не значит, что они не были великолепны. Я даже продал одну контролеру распределения номеров за пять долларов. («Каждый день я кручусь». – Рик Росс).
Но сегодняшний проект канцтоварного искусства был совершенно другим, больше похожим на поделку: я взял походный швейный набор и решил сделать вышитую подушку из двух салфеток, а потом набить ее бумажными платочками. Для украшения верхней части бумажной подушки я израсходовал все нитки в наборе, и она выглядела довольно красочно.
Именно в этот момент Бен и потревожил художника за работой.
– Ты слышал новость, засранец?
Бен называет меня засранцем, потому что мы теперь близкие друзья. Чем больше жители Нью-Йорка любят вас, тем больше они вас оскорбляют. У нас недолго проработал менеджер из Японии, который каждую смену трясся в отчаянии и говорил: «Нельзя ли хотя бы на один день спокойно и вежливо общаться и прекратить оскорблять друг друга?» Весь бэк-офис, не переставая громко обзывать друг друга, попытался объяснить, что мы на самом деле прекрасно себя чувствуем и замечательно ладим.
– Которую? – спросил я, проверяя мягкость своей хрупкой бумажной подушки.
– Что это такое? Подушка для твоего крошечного члена?
– Ха. Ну, моему члену понадобится основательный отдых после целой ночи…
– Не делай этого, Том.
– …секса с твоей матерью.
– Ой-е, он все-таки сделал это. Ладно, ты слышал, что отель продали? Серьезно.
– Что? Кто его купил?
– Какая-то закрытая акционерная компания, – ответил Бен загадочно. – Хрен его знает, что это.
Гостиницы и рестораны схожи в одном: новости распространяются со скоростью героина, попавшего в вену. Знает один – знают все. Неважно, идет ли речь о том, что какой-нибудь менеджер обрюхатил диспетчера номеров, или что кого-то отстранили от работы. Мы бесконечно обсуждаем все, что происходит с каждым, потому что безумно устаем (см. также: Office Supply Art).
О гостях тоже можно сплетничать, и иногда с ними случаются самые сочные истории. Я лично никогда не был против отвлечься от работы хорошей сплетней, поэтому меня стали называть Том Дженнингс.
– Данте, ты слышал о мистере Хокштейне?
– Ду-да-ду-ду-ду-да-ду-ду-ду. Прямой репортаж Тома Дженнингса из «Бельвью». Клянусь, дружок, ты всегда говоришь чушь.
– Я же главный редактор «Обозревателя Бельвью»? Последние новости от нашего корреспондента в баре, менеджера стойки регистрации Келли Мэдисон: новая вспышка ротового герпеса? Подробности за обедом.
Мистер Хокштейн, как я уже говорил, стал постоянным гостем «Бельвью» еще до того, как я начал трахаться. Ростом с мусорную корзину, с тщательно причесанными на пробор и сильно напомаженными черными волосами, он не разговаривал ни с кем, даже с посыльными, которые были мастерами разрушать оборону гостей (так легче получить чаевые). Хокштейн обычно приезжал в понедельник с небольшим багажом или вообще без него и выезжал в пятницу, часто даже не останавливаясь у стойки, и в этом случае мы автоматически рассчитывали его по карте, данные которой хранились у нас в файле, а затем в следующий понедельник звонила его секретарша и просила прислать счет по факсу. Через год или два я начал узнавать его и решил относиться к нему так, как и следовало (на мой взгляд): то есть отдавать ему предпочтение. Парни вроде него пользуются одной и той же кредиткой каждую неделю, поэтому, если у стойки образовалась очередь и он был в хвосте, я находил его бронь, просил впередистоящих дать мне минутку, объяснив, что пытаюсь найти для них люкс получше (ЛОЖЬ), и получал достаточно времени, чтобы скопировать и вставить данные кредитки Хокштейна, зарегистрировать его в хороший номер и выдать ключи.
