Мсье Эннекен задумывается о пользе информации, сообщенной бельгийцем. Компанию «Пежо» интересует все, что имеет хоть какое-то отношение к автомобилям. Пожалуй, решает он, стоит съездить в Конго. Он был в Алжире, но это не Африка. Настоящая Африка – в джунглях. Он поднимает с тропы прутик, легонько постукивает им по стволам деревьев близ тропы.
«Вам пришлось отыскать третий фактор, третий интерес – тот, который признают верховным арбитром и ваше честолюбие (в отличие от самолюбия), подчиняющееся общественным условностям, и идеализм ваших фаллосов. Таким третьим фактором стало имущество. Третий интерес – право собственности. Не просто финансовая заинтересованность, а страстное желание, ощущаемое физически, почти осязаемое. Ваших детей учат не прикасаться к чужому – ни к цветам, ни к животным, ни к руке незнакомца. Прикосновение заявляет о праве на владение. Совокупление означает обладание. Чтобы вступить во владение имуществом, его необходимо приобрести либо внести за него арендную плату».
Женщины шли следом за мужчинами. Гарри Шувей объясняет, что, хотя слоновая кость и драгоценный материал, каучук гораздо важнее, особенно сейчас, с развитием автомобильной промышленности. Будущее Конго – за каучуком. Тишину леса нарушают только голоса, шаги людей, идущих по тропе, и звонкие трели птиц в вершинах деревьев.
«Вам известно, как выглядят ваши жилища? Я давным-давно подметил одну их особенность, которая бросается в глаза, если неторопливо прогуляться по зажиточным кварталам любого европейского города».
В лесу растут ели и лиственницы. Стволы елей облеплены лишайником, будто утыканы рядами потемневших серебристых кнопок; с засохших ветвей водорослями свисают пучки бледно-зеленого мха.
«Оконные рамы и ставни выкрашены свежей краской, неотличимой от цвета фасадов, которые вбирают солнечный свет и слабо, зернисто мерцают, словно крахмальные льняные скатерти. Окна закрыты неподвижными шторами, будто высеченными из камня; кованые цветы и листья украшают решетки балконов; архитектурные излишества напоминают о прошлых эпохах и чужеземных городах; к широким отполированным дверям прибиты медные таблички, у входа висят колокольчики; безмолвие улиц нарушается чуть слышным отдаленным шумом города – где-то вдали множество людей заняты своими делами, и отдельные вдохи и выдохи сливаются в непрерывное, непрекращающееся дыхание, легкое, как ветерок; кажущаяся тишина вбирает в себя и скрип закрываемой горничной двери, и собачий лай, приглушенный толстыми коврами и обивкой мебели, и звон столового серебра, укладываемого на зеленое сукно буфетного ящика. Все мирно и благоустроенно. Внезапно с изумлением понимаешь, что каждый тихий особняк совершенно гол: обнажен, ничем не прикрыт и – самое страшное! – бесстыдно предлагает себя любому прохожему».
Путники прогуливаются по лесу. Просветы между стволами и ветвями меняют цвет и форму. Форма и цвет искусно намекают на присутствие оленя – вон там, между деревьями.
– Смотрите! – шепчет Матильда.
Ее заблуждение сродни, но противоположно естественному камуфляжу, когда животные сливаются с окружающим их ландшафтом. Матильда знает, что в лесу живут звери, и ее воображение создает оленя из очертаний деревьев и кустов.
По улыбке Матильды Дж. понимает, что Камилла ей все рассказала. В поведении Матильды чувствуется неприкрытое, искреннее любопытство, которое женщины обычно проявляют к новому возлюбленному задушевной подруги.
– Ах, я и впрямь решила, что это олень! – вздыхает она.
Тропа выходит на поляну, заросшую высокой травой. Горизонтальный свет придает каждой травинке четкие очертания. В воздухе ощущаются тишина и покой ранней осени, когда кажется, что все застыло, что все действия и их последствия отсрочены на неопределенное время. Мсье Эннекен, не слушая больше рассказов Гарри Шувея, собирает букетик осенних крокусов и преподносит жене. Прогулка напомнила ему, как он ухаживал за Камиллой.
«Ты избрал эту женщину и сделал ее своей. Уверенность в правильности выбора зависела от твоей оценки того, в какой степени она станет тебе принадлежать. Как только ты убедился, что она принадлежит тебе полностью, ты заявил: “Я ее избрал”».
Затянутой в перчатку рукой Камилла берет букет, и Матильда помогает приколоть его к блузке подруги.
«Необходимо верить в то, что для себя ты выбрал правильно. Но часть тебя – хитроумная, прислушивающаяся к мнению других, с детства усвоившая, что жизнь благоприятствует тем, кто благоприятствует себе, – воспринимает твой выбор скептически. Женившись на этой, ты не сможешь жениться на другой. Владея этой, ты ограничиваешь потенциал владения. Разумеется, можно выбрать любовницу, но та же логика применима и к выбору любовницы. Итак, твой внутренний скептик задается вопросом: “Поддержит ли ее привлекательность мое убеждение в здравомыслии решения владеть ею? Достойна ли эта привлекательность служить наградой за то, что я остановил свой выбор на ней, а не на другой?”»
Камилла смеется шутке Матильды. Мсье Эннекен бредет по высокой траве, словно по воде. Гарри Шувей объясняет, какую пользу международным торговым отношениям принесло создание Бельгийского Конго.
«Если бы ответом на этот вопрос было «нет», ты бы мгновенно забыл о ней. Для тебя она перестала бы существовать».
– Какие здесь бабочки! – восклицает мсье Эннекен и пытается поймать насекомое кепкой.
«Для того чтобы вознаградить тебя за потерю всех или почти всех остальных женщин в мире, ей пришлось стать идеалом. Вместе с тобой она выбрала качества, необходимые для его создания. Ты выбрал ее невинность, изящество, материнские чувства, одухотворенность. Камилла их для тебя подчеркнула, подавив в себе противоречащие им черты. Она стала твоей и только твоей легендой».
Шувей объясняет, что двадцать лет назад колониальный режим короля Леопольда успешно зарекомендовал себя в Свободном государстве Конго, и что остальные европейские державы лицемерно обвиняли его в жестокой эксплуатации местного населения, хотя сами использовали те же методы, но с меньшим успехом. И все же, подчеркивает Шувей, короли – неумелые предприниматели, потому что их заботят только доходы, а не капиталовложения.
«А ты… в Матильде ты идеализируешь совершенно иные качества. У нее другой характер, и она не жена, а любовница. Ты заявляешь, что у нее самая красивая в мире шея. Ты считаешь ее бездельницей, потому что она любит развлечения. Ты гордишься тем, что другие мужчины находят ее чрезвычайно привлекательной. Идеализировать это качество доставляет тебе несказанное удовольствие, при условии соблюдения второго предположения, в котором ты уверен меньше: “Она мне не изменяет”.
Когда ты, Эннекен, начнешь подумывать о том, чтобы бросить Камиллу, а ты, Шувей, решишь, что Матильда слишком экстравагантна и безалаберна, это произойдет не потому, что вы в них разочаруетесь, а потому, что они больше не смогут выдавать себя за то, чем не являются.
Я вас ненавижу. Ваше могущество заключается не в богатстве, а в том, что люди вам повинуются. Они завидуют тому, что им о вас известно, и зависть заставляет их повиноваться. Они хотят быть похожими на вас, а потому живут по тем же законам и выбирают повиновение как благо.
Ваша власть над собой ничтожна. Вы таращите глаза, словно мертвецы, прислоненные к окнам, убеждая толпу на улицах, что за ней наблюдают. Уши – самая невинная, самая характерная черта внешности – превращаются в бесполезные недоразвитые придатки по обе стороны головы, в напоминание о прошедших веках, как соски на вашей груди. Где вы обитаете? В кончиках пальцев? В сердце? На дне ваших снов? На плечах?
Вы обитаете в сумрачном безвоздушном пространстве между вашей последней кожей и одеждой. Вы живете на своем передвижном чердаке. Ваши страсти – чесоточный зуд».
– Я слышу жаворонка, но не пойму, где он, – говорит Камилла.
«Вы мне ничем не угрожаете. Ваше существование примиряет меня с мыслью о собственной смерти.
Я не желаю бесконечно существовать в мире вашего господства. Жизнь в таком мире коротка по определению. Все живое предпочтет смерть, лишь бы избавиться от вашего общества. Даже смерть вами брезгует. Вам суждена долгая жизнь».
Мсье Эннекен приближается к дамам на краю поляны, протягивает им сомкнутые ладони. Похоже, он поймал бабочку.
– Выпусти ее, – говорит Камилла. – Ты как ребенок!
– Линнею ты бы такого не сказала, – замечает мсье Эннекен.
– А кто такой Линней? – интересуется Шувей.
