Ознакомительная версия.
Сперва юноши и мужчины стояли отдельно, разговаривая между собой, а девушки, взволнованно хихикая, собрались в сторонке. Но это ненадолго. Заиграл оркестр, все закружились, притопывая. Мужчины и женщины поднялись со своих мест, девушки и юноши устремились навстречу друг другу. И вскоре пыльная площадь заполнилась танцующими. Анна знала, что в процессе хоровода, когда женщины меняются местами, она обязательно окажется напротив Антониса и несколько секунд они будут танцевать в паре, прежде чем начнется очередной круг перемен. Она спрашивала себя: «Как мне заставить его видеть во мне не просто подругу его младшей сестренки?»
Но ей не пришлось особо стараться. Антонис уже был напротив. Медленные па танца пентозали дали Анне те несколько мгновений, которые были ей нужны, чтобы заглянуть под черную бахрому традиционной шляпы Антониса. Это была шапка воина – сарики, какую теперь носили многие молодые люди, чтобы показать: они уже стали мужчинами – не потому, что пришло время, а потому, что на их руках была кровь врага. Сам Антонис убил не одного, а нескольких вражеских солдат. И он молился о том, чтобы никогда больше не слышать крика испуга и изумления, когда его нож вонзался в мягкую плоть между лопатками врага, не слышать сдавленного вздоха, который следовал за этим… Он никогда не ощущал это как победу, но это давало ему право сравнивать себя с бесстрашными воинами прошлого Крита – палликарами, носившими бриджи и высокие сапоги.
Анна одарила сверкающей улыбкой этого мальчика, ставшего мужчиной, но тот не улыбнулся в ответ. Его черные глаза лишь пристально смотрели в глаза Анны, и она испытала облегчение, когда пришло время менять партнеров. Общий танец закончился, а сердце Анны все еще отчаянно билось, она вернулась к компании подружек, наблюдавших, как юноши, среди которых был и Антонис, кружили теперь перед ними под новую мелодию, словно некий мужской калейдоскоп. Их башмаки взлетали в воздух, когда мужчины подпрыгивали, и они с удивительной синхронностью склоняли головы, когда трехструнная лира издавала пронзительный аккорд, ее поддерживала флейта, и танец продолжался с невероятной энергией, не угасавшей до последнего па.
Замужние женщины и вдовы тоже с удовольствием наблюдали за этой акробатикой, хотя представление предназначалось не для них, а для заневестившихся красавиц, столпившихся в углу площади. Антонис кружился вместе со всеми, но, когда флейты и барабаны довели мелодию до кульминации, Анна уже была уверена, что этот красавец-воин танцует только для нее. Все зрители зааплодировали и восторженно закричали, едва мужской танец закончился, а уже через несколько секунд начался следующий. Теперь на пыльную площадку в центре вышли мужчины постарше.
Анна была дерзкой особой. Она отошла от кружка подруг и приблизилась к Антонису, который наливал себе вина из огромного глиняного кувшина. Хотя Антонис много раз видел девушку у себя дома, до сегодняшнего вечера он ее почти не замечал. До оккупации Анна была в его глазах просто маленькой девочкой, теперь же ее место заняла женщина с роскошной фигурой.
– Привет, Антонис! – смело заговорила Анна.
– Привет, Анна.
– Ты, должно быть, учился танцевать, пока тебя не было дома, – сказала она, – иначе не справился бы.
– В горах мы только коз и видели, – весело ответил Антонис, – но они очень проворные, так что, возможно, мы кое-чему у них научились.
– А можем мы с тобой потом потанцевать? – спросила Анна, перекрикивая пронзительные звуки лир и стук барабанов.
– Да, – улыбнувшись, кивнул Антонис.
– Хорошо. Буду ждать. Вон там, – сказала Анна и вернулась к подругам.
У Антониса возникло ощущение, что Анна предложила ему нечто большее, чем просто танец. Как только зазвучала подходящая музыка, он подошел к ней, взял за руку и повел в круг. Обхватив девушку за талию, он вдыхал ее неописуемый, чувственный, ни на что не похожий аромат. Запах роз и лаванды и в сравнение с ним не шел. Когда танец закончился, Антонис ощутил на ухе горячее дыхание Анны.
– Встретимся за церковью, – шепнула она.
Анна отлично знала, что даже во время такого веселья прогулка к церкви в день какого-либо святого выглядит совершенно нормально. Она быстро направилась к переулку за церковью, через несколько мгновений Антонис тоже был там и на ощупь обнял ее в темноте. Полураскрытые губы Анны мгновенно нашли губы Антониса.
Хотя Антонис давно уже научился платить женщинам, так его никогда не целовали. В последние месяцы войны он стал постоянным посетителем борделей в Ретимноне. Тамошние женщины любили бойцов сопротивления и обслуживали их по особому тарифу, в особенности если они были так же хороши собой, как Антонис. Это, кстати, был единственный бизнес, который процветал во время оккупации, – мужчины искали хоть какого-то утешения в долгой разлуке с женами, а юноши пользовались случаем, чтобы приобрести сексуальный опыт, какой невозможно было приобрести под пристальными взглядами жителей их родных деревень. Но все это не имело отношения к любви. И вот теперь, в объятиях женщины, которая целовалась, как проститутка, но была, скорее всего, девственницей, Антонис ощутил истинное, искреннее желание. Тут невозможно было ошибиться. Все его тело жаждало продолжения поцелуя. Ум Антониса работал быстро. Он вернулся домой, и от него ожидали, что он женится и осядет в деревне, а тут перед ним оказалась женщина, жаждавшая любви, она в буквальном смысле ждала его у его порога, как она это делала с самого детства. Она должна принадлежать ему. Так задумано судьбой.
Они наконец разжали объятия.
– Надо нам вернуться на площадь, – сказала Анна, понимая, что отец быстро заметит ее отсутствие, если она еще здесь задержится. – Но давай вернемся порознь.
Анна выскользнула из тени и вошла в церковь, где потратила несколько минут на то, чтобы зажечь свечу перед иконой Богоматери; ее губы, еще горячие и влажные после поцелуя Антониса, беззвучно шептали молитву.
Когда Анна вернулась на площадь, там царила суматоха. Подъехал автомобиль с закрытым кузовом – один из немногих на острове, где большинство людей передвигались либо на своих двоих, либо на спинах четвероногих помощников. Анна остановилась, чтобы посмотреть на выходивших из машины пассажиров. Водитель, представительный мужчина в возрасте за шестьдесят, был немедленно опознан толпой как Александрос Вандулакис, глава семьи богатых землевладельцев, живших на огромной ферме рядом с Элундой. Вандулакис был человеком популярным, и его жену, Элефтерию, тоже все любили. Они наняли на работу не меньше десятка человек из деревни, включая Антониса, – в основном таких, кто только что вернулся домой после долгих месяцев в сопротивлении. Платили Вандулакисы щедро, хотя некоторые язвительно замечали, что они вполне могут себе это позволить. Источником их благосостояния были не только тысячи гектаров оливковых рощ. Они владели такими же большими землями еще и на плодородном плато Ласити, где выращивали огромные урожаи картофеля, зерна и яблок, что и давало им гарантированный круглогодичный доход. Прохладный климат этого плато, что лежало на высоте в восемьсот метров над уровнем моря, редко подводил, неурожаев там почти не случалось, а зеленые поля питались обильной влагой тающих на вершинах гор снегов, окружавших их.
Сами же Александрос и Элефтерия частенько проводили самые жаркие месяцы в Неаполи, примерно в двадцати километрах от Плаки, где у них имелся просторный дом с городскими удобствами, а поместье в Элунде оставляли под присмотр своего сына Андреаса. В общем, состояние у них было немалое.
Однако ничего удивительного в том, что такая богатая семья завернула в деревню, чтобы попраздновать вместе с рыбаками, пастухами и теми, кто работал на земле, не было. Такое было в обычае на всем Крите. Любой деревенский житель точно так же мог зайти на праздник к богатым землевладельцам, потанцевать там и вкусно поесть, если сам жил где-то неподалеку. Тем более теперь, после окончания войны, во время которой страдали в равной мере и бедные, и богатые, всем хотелось отпраздновать освобождение. Радость и волнение были одинаковы у всех – и у тех, кто владел десятью оливковыми деревьями, и у тех, кто имел их сто тысяч.
С заднего сиденья автомобиля выбрались две дочери Вандулакисов, а за ними – их старший брат Андреас. Богачей тут же радостно приветствовали, пригласили к лучшему столу, чтобы те могли хорошо видеть танцы. Но Андреас не стал рассиживаться.
– Идем, – позвал он сестер, – давайте и мы танцевать!
Он схватил обеих за руки и потащил в круг, где они тут же смешались с толпой танцующих, потому что одеты были так же, как любая деревенская девушка.
Ознакомительная версия.
