Эстефания Моралес нагнулась и подняла камень.
– Умрем, а не стронемся с места! – отвечала она.
Глава тридцать третья
О том, где и когда хотели вероломно убить Агапито Роблеса
Сиприано Сото поглаживал лиловую шишку за ухом. Он был высок, робок, заикался.
– Пойду, что ли?
– Дай тебе бог прийти раньше, чем каратели.
Сиприано Сото оживился.
– А куда мне идти-то?
– Ступай прямо в спальню сеньоры.
Мир перевернулся! И во сне не снилось Сиприано Сото такое: община захватила «Уараутамбо». Стоят по берегу реки домики, выстроенные общиной, – целая деревня. Мало того: община строит здесь по обету святому Иоанну, покровителю Янакочи, часовню. Поднимается часовенка всего лишь в пятистах метрах от господского дома, скрипят в бессильной злобе зубами судья и донья Пепита. Уже крышу начали крыть. Одно плохо: каждый день пируют победители, пляшут, едят жареную баранину, а откуда она берется – никто и не спрашивает. Лисица первый завел такую моду – отнимает у желтяков да у трусов овец и режет. Да вдобавок еще штраф наложил на тех, кто в день возврата земли не явился на зов общины. Всякий, кто оказался в тот день нерешительным, слабым или недоверчивым, плати штраф. А старый Магно Валье, кум судьи Монтенегро, и вовсе в горы удрал. «Я, – говорит, – не за этих и не за тех». Наказали его плетьми на площади Янакочи. И еще десятерых в Уараутамбо наказали. И у каждого приказал Лисица отобрать по овце. Зарезали овец и начали пировать. Если кто в карауле задремал – тоже давай овцу. Так и пируют день за днем.
– В спальню? – спросил изумленный Сото. За сорок лет жизни не слыхал он еще, чтобы пеон вошел в господские комнаты.
– У тебя что, шишки вместо ушей-то, не слышишь? – Засмеялся Куцый.
Сиприано Сото пересек двор, вошел в господский дом. Пачо Ильдефонсо повел его по длинному коридору. Донья Пепита сидела в кресле, величественная, вся в черном, в горячем, яростном свете солнца сверкали золотые и серебряные кольца на жирных ее пальцах.
– Входи, Сиприано. Садись.
– Я тут постою, сеньора.
– Садись, я тебе говорю.
Она не плакала больше, не умоляла. Стало снова надменным смуглое ее лицо. Поглядела донья Пепита в глаза Сиприано Сото.
– Ты родился в Уараутамбо, Сиприано. Отцы и деды твои верно служили нам. Ни в чем не могу упрекнуть я семью Сото.
– Спасибо, сеньора.
Донья Пепита засмеялась.
– Сукин сын этот Роблес, затеял заваруху, думает, получится у него. Ладно, пускай потешится, недолго осталось. Карательный: отряд уже близко, не беспокойся. Скоро плясать буду в лужах его крови, кишки топтать. Псы неблагодарные! Руку кусают, которая кормит их!
Сиприано Сото зажмурился – сверкали кольца, слепили глаза.
– У доктора Монтенегро есть недостаток – слишком уж он добрый. Я не такая, нет. Лопнуло мое терпение. Эти негодяи из Янакочи вывели меня из себя. Карательный отряд уничтожит всех, всех до последнего, даже на племя ни одного не оставим. Но я не хочу губить верных своих слуг. Ты всегда был предан нам, Сиприано. Может, не хватает тебе чего?
– Я всем доволен, сеньора.
– Может, мало ценили тебя?
– Я ни на что не жалуюсь, сеньора.
– За кого же ты – за общину или за меня?
– Не вмешиваюсь я, сеньора.
– Сколько у тебя детей?
– Восемь человек, сеньора.
– И ты думаешь, будто жалкое это ничтожество, Агапито, может победить судью, который по своей воле отпирает и запирает двери темниц?
– Не думаю, сеньора.
– Так за кого же ты?
– Семья у меня большая, хозяйка. Я… я… не за общину я.
– И хорошо делаешь. Сиприано. Я помогу тебе. Одеяла дам, семена, шкуры овечьи. Сию же минуту дам. И земли прибавлю. Прямо сегодня возьму и припишу еще столько же. А лошадей у тебя сколько?
– Одна, хозяюшка.
– Считай, что три.
– Спасибо, хозяюшка.
– Но ты должен доказать, что ты верный слуга.
– А как доказать, хозяюшка?
– Убей Агапито Роб леса.
– Что ты сказала, хозяюшка?
– Тебе ничего не будет. Ничего, Сиприано.
– Не могу.
Донья Пепита переплела сверкающие пальцы. На стене за ее спиной висели изображения Пресвятой Девы, и словно потускнело их сияние – такой дьявольской силой дышало оливковое лицо доньи Пепиты. Сото дрожал. Блистали кольца на руках доньи Пепиты. Эти руки владели временем, переносили святые праздники, повелевали миром, вся власть, земная и небесная, сосредоточилась в этих руках.
– И прежде бывали в Уараутамбо мятежники. Не так ли?
– Я никогда никого не убивал, сеньора.
– Ты получишь восемь тысяч солей.
– Я не могу.
– Ты сможешь, Сиприано.
– Меня посадят в Тюрьму, сеньора.
– Только для вида. Судья вынесет решение – убит в драке. Тебя и отпустят. Земля у тебя будет, деньги.
– Я не могу.
– Мне не нужны трусы в моем поместье!
Донья Пепита отперла ящик комода, достала револьвер, разорвала картонную коробочку – посыпались на стол пули. Один такой кусочек свинца разорвет сердце Агапито Роблеса. Сиприано Сото понял: пусть охраняют выборного сколько угодно всадников – участь его решена. Нельзя безнаказанно выступать против господ. От его ли, Сиприано, руки умрет Агапито или нет, а только не сносить ему головы. Сотни лет поднимаются на борьбу угнетенные, а конец всегда один. И соблазнился тогда Сиприано, возмечтал о земле, о конях.
– Не умею я обращаться с оружием, – прошептал он, обливаясь потом.
– Это просто. Смотри, вот так заряжаешь.
Донья Пепита выбрала шесть пулек, вложила в барабан.
– Агапито умрет, и мир вернется на нашу землю. Никто и не вспомнит об этом несчастном. Ты не будешь ни в чем нуждаться. Мы с судьей позаботимся о тебе.
Сото вышел, пошатываясь. Агапито Роблес тоже обещал дать пеонам землю. Да где ему? Никогда ничего не сумеет он сделать! Виднелись неподалеку костры. Сиприано Сото нахлобучил поглубже меховую шапку.
Сидел на берегу у костра Агапито Роблес, грыз баранью кость.
Очень рано, утром рано
Шел карательный отряд.
Храбрый Агапито Роблес
Арестован, говорят.
Его все равно убьют, не я, так солдаты, подумал Сото. Карательный отряд уже близко. Так было в Ранкасе, так было в Чинче, завтра на рассвете пламя охватит Уараутамбо.
– Нет, спасибо, Бернардо, – сказал Агапито и отвел руку Чакона с бутылкой.
Сото подошел ближе. Выборный грелся у костра.
Гуадалупе, Бернардо Чакон и Карвахаль ушли куда-то. Агапито сидел один, беззащитный, под лучами бесчисленных звезд. И тут появился Сатурнино Паласиос, самый старый в поместье человек. Много вечеров подряд подходил он к костру Агапито и все не решался заговорить.
– Выборный Роблес, – сказал Сатурнино Паласиос.
– Чего вам, дедушка?
Старик оперся на свой ивовый посох.
– Правда, что пришел конец нашим страданиям?
– Правда, дедушка.
– И я теперь свободный человек?
– Ты свободный человек.
– Я могу идти, куда хочу?
– Можешь идти, куда хочешь.
– Слава господу богу нашему!
Вдруг (Роблес не успел помешать ему) старик схватил руку выборного и поцеловал. Агапито отступил, смущенный.
– Не надо, дедушка. Никогда и никому не целуй руки.
– Разрешите, дон Агапито?
– Что тебе, Сиприано?
– Хотел сказать вам словечко.
– Что тебе? – повторил Агапито и положил руку на горло. Повалился на колени Сиприано, зарыдал.
– Прости меня, дон Агапито!
– В чем дело, Сиприано?
– Прости! Сеньора Пепита наняла меня, убить я тебя хотел. Испугался я, согласился.
Сиприано бросил на траву револьвер.
– Сколько же она тебе обещала?
– Восемь тысяч солей за тебя и сорок тысяч за всех членов Совета. Скоро придет карательный отряд. Все сметут с лица земли. И ты умрешь, и все, кто пошел за тобой против судьи.
– Что ж ты не выстрелил?
– Увидел, как старый человек руку тебе целовал. Прости меня, батюшка!
– Где же мне сравниться с судьей?
– Прости, Агапито. Испугался я. Донья Пепита грозилась выгнать меня из поместья.
– У этой женщины нет больше поместья, Сиприано.
– Я сделаю, что велит община, Агапито.
– Покаешься при всех. Пусть община решает.
– Когда?
– Сейчас, сию минуту.
Агапито засвистел в свой свисток. С криками сбегались отовсюду люди. Встал на скалу Агапито Роблес. Часовые подняли факелы, неровный их свет пал на суровое лицо выборного.
– Жители Янакочи! Я остался живым, ибо Сиприано Сото покаялся передо мной. Сеньора Пепита уговаривала его убить меня, но он не соблазнился. Монтенегро задумали убить всех членов Совета общины. Говори, Сиприано. Подкупила тебя сеньора Пепита, велела убить меня?
– Да, велела. Грозилась выгнать из поместья, если я не соглашусь.
– Сколько она тебе обещала?
– Восемь тысяч солей и участок земли.
Поднялся шум.
– Покарать их!
– Сжечь поместье!
– Убить старуху!
– Хочу помочиться на ее гроб!
– Не надо никого убивать, не надо жечь. Мы сообщим властям. Ты согласен, Сиприано?
