Закончив, я обнаружил перед собой Митико в тренировочной форме. Вытянув меч вперед и поклонившись ему, я вернул его на деревянную подставку. Мы вели бой молча, единственным оружием были наши руки. По старшинству дана я настоял на роли нагэ, того, кто защищается и совершает броски. Как атакующему, укэ, ей пришлось довериться мне в том, что я не нанесу ей травму и не переусердствую с силой. Эндо-сан всегда говорил, что доверие между ведущими бой партнерами – основа обучения айкидо, потому что оно позволяло укэ бесстрашно нападать с силой, необходимой для совершенствования техники.
Она вела бой очень умело, ее укэми[10], падения, были мягкими и грациозными; казалось, что ее руки не ударяют о татами, принимая на себя силу моих бросков, а нежно гладят его – так лист касается земли перед тем, как снова воспарить при малейшем дуновении ветра. Ей было далеко до моего уровня, но лишь очень немногие могут со мной равняться. Меня обучал мастер, и мне довелось применять знания на практике. В свою очередь, я стал сиханом – учителем учителей. Разве не так должно быть по законам мира?
Она ожидала, что мы поменяемся ролями и я разрешу ей быть нагэ, как полагалось по традиции, но я покачал головой, и она не стала возражать. К окончанию тренировки мы оба взмокли от пота и тяжело дышали, а наши сердца бешено колотились, ожидая, когда мы вернем их под свой контроль.
– Вы и правда так хороши, как о вас говорят, – заметила она, вытирая лицо полотенцем.
Я покачал головой:
– Когда-то был лучше.
Долгое бездействие притупило мою точность. Но зачем мне сейчас мое мастерство? Мне уже семьдесят два года – кому на меня нападать?
Она прочла мои мысли.
– Вы сильны духом. Для этого и нужны тренировки.
В утреннем свете ее худоба бросалась в глаза, но я не стал спрашивать о здоровье. Айкидо учит смотреть и видеть не только то, что лежит на поверхности, и через физический контакт во время боя я почувствовал, что с ним у нее не все в порядке.
Мы легко позавтракали овсянкой с димсамами[11] под навесом из вьющейся фасоли на террасе. Мария вышла к нам, держа поднос с чаем Бо.
– Мария, это госпожа Митико. Она поживет у нас какое-то время.
Митико подняла бровь.
– Вы же не останетесь в отеле, верно? – уточнил я; Мария все сетовала на беспорядок на кухне, пока я взмахом руки не велел ей уйти обратно в дом. – Оставайтесь здесь. Поезжайте в отель и заберите вещи. – Я наслаждался написанным у нее на лице удивлением, зная, что лишил ее равновесия, предугадав ее намерения.
Мне не терпелось снова услышать ее рассказы о детстве, о жизни с Эндо-саном. Она умела составить компанию. Уже давно я ни с кем не беседовал так откровенно.
– Я буду рад принять вас на несколько дней. Только скажите мне, пожалуйста, чего именно вы от меня хотите?
– Вы отвезете меня к его дому? На тот маленький остров, про который он мне писал?
Именно та просьба, которой я ждал и боялся. Я откинулся на спинку ротангового стула. В отличие от предыдущего дня над нами не было ни облачка.
– Нет, я не смогу этого сделать.
В часть жизни, которую я разделил с Эндо-саном, вход посторонним был воспрещен.
– Тогда мне хотелось бы узнать, что с ним случилось. – Она приняла мой отказ тактичнее, чем я его выразил, подчеркнув свое мастерство в укэми.
– Он мертв. Зачем вам ворошить все это? С чего вдруг?
– Он жив здесь. – Она легонько постучала себя по виску и, помолчав, добавила: – С письмом пришло еще кое-что.
Она зашла в дом и вернулась с узким ящиком. Этот ящик раздражал меня с момента, как я увидел его накануне вечером. Мне следовало сразу же распознать его форму и длину, но подвела упаковка. Теперь я понял, что в нем лежало, и с трудом сохранял спокойствие.
Она сорвала картон и поставила ящик на стол.
– Можете открыть.
– Я знаю, что это.
Мой взгляд потяжелел. Но я протянул руку, открыл ящик и поднял с тряпичного ложа меч Нагамицу[12] Эндо-сана. Я очень часто видел его у него в руках, но дотронулся до него сам впервые в жизни. Это было простое, но элегантное оружие, и ножны из черного лака, прохладные и гладкие на ощупь, тоже были простые, без намека на орнамент. Меч был почти полным подобием моего собственного, один из пары, выкованной знаменитым мастером Нагамицу в конце шестнадцатого века.
– Когда я наконец его получила, он был в ужасном состоянии, весь в ржавчине. Мне пришлось просить оружейника-пенсионера его отреставрировать. – Митико покачала головой. – Осталось не так много тех, кто умеет это делать. Меч очень редкой работы, возможно, лучший из созданных Нагамицу. Для оружейника было честью работать с ним. Он полировал, смазывал, чистил его целых семь месяцев. И наотрез отказался от вознаграждения.
Она взяла меч у меня из рук.
– Вы помните, когда в последний раз видели, как Эндо-сан им пользовался?
– Слишком хорошо, – прошептал я и отвел взгляд в сторону, пытаясь сдержать поток воспоминаний, нахлынувших разом, словно меч пробил брешь в построенной мною дамбе. – Слишком хорошо.
Она посмотрела на меня и прижала руку к губам.
– Я не хотела причинить вам боль. Мне правда очень жаль.
– Я опаздываю на встречу.
Я встал из-за стола, с изумлением отметив, что, несмотря на годы тренировок, совершенно растерян. Ее приезд, наша беседа, меч Эндо-сана – словно ударили все разом. Все усложнялось тем, что противники были неосязаемыми, я не мог отшвырнуть их в сторону. На секунду я замер, пытаясь восстановить утраченное равновесие.
Она заглянула мне в лицо.
– Я не причиню вам вреда. Мне действительно необходимо это узнать.
– Давайте отвезу вас в отель.
Я зашел в дом, оставив меч у нее в руках.
Заехав на черном «Даймлере» в Джорджтаун, я высадил Митико у отеля «Истерн-энд-Ориентал» на Нортэм-роуд. На улицах было уже полно машин, по тротуарам спешила на работу толпа клерков, подбегая по пути к киоскам с едой, чтобы захватить завтрак, порцию наси лемака – сваренного в кокосовом молоке риса с пастой из анчоусов со сладким карри, завернутого в банановый лист и кусок газеты. Я свернул на Бич-стрит, по которой лихо неслись мотоциклисты, проклятие пенангских дорог. Оставив машину привратнику-сикху, я поднялся к себе в кабинет.
Фирма «Хаттон и сыновья» занимала одно и то же здание уже больше века. Ее основал мой прадед, Грэм Хаттон, о котором на Востоке до сих пор ходят легенды. Компания сохранила лишь тень былой славы, но оставалась уважаемой и продолжала приносить прибыль. Во время войны в угол здания из серого камня попала бомба, и оттенок восстановленной кладки отличался от оригинала. Стена до сих пор казалась пятном новой кожи на затянувшейся ране. Садясь за стол, я снова осознал, что компания принадлежала Эндо-сану в той же мере, что и моей семье. Если бы не его влияние, ее бы проглотили японцы. Сколько раз он защищал ее от них? Он никогда мне не рассказывал.
Я принялся читать накопившиеся за выходные отчеты, факсы, электронные письма. Компания продолжала торговать товарами, для торговли которыми была создана, – каучуком, оловом, выращенной в Малайзии сельхозпродукцией. Кроме того, нам принадлежали несколько отелей с хорошей репутацией, недвижимость и три торговых центра в Куала-Лумпуре. Мы управляли рудниками в Австралии и Южной Африке и владели существенной долей акций японских судостроительных заводов. Благодаря знанию японского языка и культуры я стал одним из тех немногих, кто предвидел стремительный рост послевоенной японской экономики и воспользовался этим преимуществом. «Хаттон и сыновья» оставалась частной компанией, чем я очень гордился. Никто не приказывал мне, что делать, и мне не перед кем было отчитываться.
Но при этом моя жизнь подчинялась устоявшемуся распорядку: завтрак дома, любование видами за рулем по дороге на работу, обед где вздумается, потом снова работа до пяти вечера. А потом заплыв в Пенангском плавательном клубе, после чего я пропускал пару стаканчиков и ехал домой.
Я чувствовал себя стариком, и это чувство было не из приятных. Мир проходит мимо, молодежь полна надежд и стремится в будущее. А где остаемся мы? Существует ошибочное представление, будто мы достигаем того, к чему стремимся, в момент, когда превращаемся в стариков, но горькая правда состоит в том, что мы продолжаем стремиться к своим целям, и они остаются так же недосягаемы даже в тот день, когда мы навеки закрываем глаза.
Вот уже пять лет, как я прекратил тренировки, отправив последнего ученика к другому мастеру. Существенно сократил дела за рубежом, перестал совершать ежегодное паломничество в Японию. Осторожно навел справки о возможности продать компанию и остался доволен результатом. Я готовился к последнему путешествию, избавляясь от всех обязательств, отбрасывая швартовы, готовый ринуться в открытое море, как мореплаватель, ждущий попутного ветра.
Меня удивило, что я так расчувствовался; такого не случалось уже много лет. Возможно, это из-за встречи с Митико, встречи с человеком, который знал Хаято Эндо-сана. Чувства, растревоженные внезапным появлением его катаны, никак не улегались, и мне потребовались усилия, чтобы отвлечься от них и заняться работой.
