Луиза Уолтерс - Чемодан миссис Синклер

Ознакомительная версия.

Элис, Сара, Питер, Джилберт, Генри и Виктория жили, двигались и дышали лишь в воображении одинокой Дороти. Больше всего ее тревожила неопределенность места, какое она, Дороти, занимала в этой стайке девочек со струящимися волосами и сильных, крепких мальчишек, развлекающихся стрельбой из рогаток и игрой в баскетбол. У всех шестерых были голубые глаза и длинные ресницы. Сообразно фантазиям Дороти, судьба наградила их всех невероятно счастливым детством. Может, она была их старшей сестрой? Строгой, серьезной, любящей показать свою власть? Или по возрасту находилась где-то посередине: заурядная, забытая и вечно оставляемая без внимания? Возможно, она была совсем маленькой. Странной малюткой с всклокоченными каштановыми волосами и зелеными глазами. Ангелочком на толстеньких ножках. Нет, самой младшей она быть никак не могла. Место ангелочка занимала Виктория. Розовые щечки, светлые кудряшки и большие голубые глаза. Тогда, может, Дороти по возрасту шла сразу за Викторией? Ей разрешалось играть с куклами Виктории и маленькой черной коляской. Такое положение подходило ей как нельзя лучше. У нее были две старшие сестры, которые обнимали ее, когда она падала, ставили на ноги, отряхивали платье. О возрасте братьев Дороти как-то не задумывалась. Знала только, что все они высокого роста и шумные. Дороти они не замечали.

Первый мужчина, обративший на нее внимание (к тому времени она давным-давно рассталась с придуманными братьями и сестрами), стал ее мужем. Период ухаживания продлился недолго. Мать Дороти, резко возражавшая против ее брака, заявила:

– Если ты выйдешь за этого… человека… я больше знать тебя не пожелаю.

Дороти познакомилась с ним в 1934 году на похоронах своей тетки Джейн – весьма оригинальной восьмидесятидвухлетней старухи, умершей летом того года. Дороти редко виделась с тетей Джейн, и то лишь в детстве. О теткиной жизни она знала совсем немного. Джейн была старшей сестрой ее матери и отличалась изрядным своеволием. Унизив себя неравным браком, Джейн переехала жить из Оксфорда далеко на север, в графство Линкольншир. При известии о смерти сестры мать Дороти поджала губы и нахмурилась.

– Нам придется поехать в это жуткое графство. Пожалуйста, не забудь положить мою меховую накидку. Мне только еще не хватает простудиться на линкольнширском кладбище и помереть самой. Такую жертву я не собираюсь приносить ни своей покойной сестре, ни кому-либо вообще.

– Мама, но сейчас август. Еще совсем тепло. Даже в Линкольншире.

Естественно, Дороти все-таки положила в чемодан материнскую меховую накидку, а также множество других вещей. Они ехали поездом. Бо́льшую часть пути Дороти смотрела в окно, стараясь игнорировать бесконечные вопросы и требования матери. А за окнами вагона во всем своем великолепии сиял август. Мимо проплывали золотистые поля, на которых работали люди. Дороти с интересом смотрела на тракторы, повозки, лошадей и уборку урожая. Эта жизнь притягивала ее. Как здорово жить на свежем воздухе, работать на земле, на золотистых полях, под золотистым солнцем, от которого и твоя кожа становится золотистой!

В тот же день Дороти познакомилась с Альбертом Синклером – обаятельным молодым человеком, словно сошедшим со страниц книжки о фермерах. Он рассказывал ей о своей жизни на ферме. Дороти внимательно слушала. Потом спросила, что привело его на похороны.

– Моя сестра была приходящей уборщицей у мисс Джейн. Я помогал ей. Чистил сточные канавы, сгребал листья. А какой замечательной женщиной была мисс Джейн. Настоящая леди. Говорят, родня ее не жаловала. Почему? Спросите чего полегче. Вряд ли можно было найти более доброго и отзывчивого человека, чем мисс Джейн.

– Родня – это мы с матерью, – осторожно заметила Дороти.

– Ой, простите. Я не хотел…

– Не надо извиняться. Моя мать давно порвала с Джейн. Ей вообще свойственно отрекаться от близких.

Они вернулись в Оксфорд, а через пару недель Рут отреклась от единственной дочери, узнав, что та собралась замуж за Берта Синклера. Дороти была только рада. А если ей суждено повторить судьбу тети Джейн, то есть оказаться вычеркнутой из материнской памяти, это радовало ее еще больше. На сей раз поезд увозил из Оксфорда одну только Дороти. Все ее приданое состояло из матерчатой сумки с личными вещами. В ушах звенели слова прощального материнского предсказания:

– Ты еще пожалеешь об этом! Твой брак закончится ничем! Этот человек тебя недостоин!

Вот так Дороти вырвалась из своего непомерно затянувшегося, невеселого детства.

Дороти оставалась девственницей вплоть до первой брачной ночи, то есть до 12 ноября 1934 года. Ей как раз исполнилось тридцать четыре. Во многом Альберт по-прежнему оставался для нее чужим. Он старался быть мягким и нежным, но ему отчаянно хотелось близости с женой. В нем взыграла страсть, и, при всем старании, процесс лишения девственности не обошелся без боли. Дороти пыталась не подавать виду, однако Альберт был не настолько глуп, чтобы не понять. Он извинился. Дороти приняла его извинения, убедив себя, что со временем все наладится. Он был рослым мужчиной, сильным, мускулистым, с грубой, шершавой кожей. Дороти полюбила ощущение его рук, обнимающих ее, ощущение его тепла и силы. Через четыре месяца она забеременела, однако беременность окончилась ранним выкидышем.

Потом вторая беременность… третья… и все с тем же результатом.

После почти четырех лет супружеской жизни и пяти выкидышей Дороти перестала мечтать о ребенке. Мечты сменились кошмарными, невыносимыми снами и состоянием печальной покорности судьбе. Она стала настоящей женой сельскохозяйственного рабочего. Научилась печь, стирать, шить, копаться в огороде и возиться с небольшим выводком кур. Вестей от матери не было. Сама Дороти написала ей несколько писем, заметно приукрашивая свою жизнь. В них она рассказывала о муже, о новой жизни и неудачных беременностях. Ответных писем она так и не дождалась и прекратила отношения с матерью. Можно было подумать, что это ее мать, а не тетя Джейн покоится в земле Лоддерстонского кладбища.

В августе 1938 года Дороти забеременела в шестой раз. С этого момента она начала писать «настоящие» стихи. Сперва у нее ничего не получалось. Она не знала, как перевести ощущения в слова и не потерять смысла. Но не бросала своих занятий. Она писала днем, оставшись одна, за обедом и чаем. Записную книжку прятала то в кухонном шкафу, за кастрюлями и сковородками, то в ящике стола, то под кроватью. Дороти выбирала места, где книжка не попадется Альберту на глаза.

Ее прежние беременности обрывались, не продлившись и двух месяцев. Эта перешла опасный рубеж. Дороти постоянно тошнило, везде и всюду, от любой пищи и в любое время дня. Каждое прикосновение к груди отзывалось болью. Дороти стала слезливой и могла расплакаться без всякого повода. На пятом месяце ее посетила миссис Комптон – местная повитуха и обряжательница покойников. Войдя, она как-то странно посмотрела на выпирающий живот Дороти:

– Как думаешь, мальчик родится?

– Понятия не имею.

С первых минут Дороти стало неуютно от присутствия этой женщины.

– А как ты себя чувствуешь?

– Благодарю вас, теперь лучше. Больше не тошнит.

Миссис Комптон многозначительно кивала. Должно быть, сама она считала этот жест выражением мудрости. Дороти старалась не смотреть на гостью. Миссис Комптон вызывала у нее ненависть. Ей было не выдержать взгляда повитухи. Казалось, даже это проявление заботы таило в себе насмешку. Повитухе было около шестидесяти, если не все шестьдесят. Она родила шестерых детей, вырастила пятерых. Правда, старший сын погиб в Первую мировую войну. Три ее толстые и плодовитые дочери, а также младший сын жили в той же деревне, найдя себе супругов среди местных уроженцев. Все четверо регулярно увеличивали количество внуков миссис Комптон.

По правде говоря, Дороти тоже предполагала, что у нее родится мальчик. Она даже имя ему выбрала – Сидни. Миссис Комптон о своих предположениях она не упомянула ни словом. Альберт сказал, что она вольна выбирать для ребенка любое имя, какое ей понравится. Главное, чтобы не слишком мудреное. Он не особо вникал в подобные дела. Альберт по-прежнему много работал, а с какого-то времени пристрастился к выпивке и растерял былое обаяние. Сидни? Пусть будет Сидни. Альберта радовало, что жена наконец-то родит ему ребенка. На ферме, в деревне и в пабе мужчины отпускали колкие шуточки по поводу его бездетного брака. Может, он не знает, как правильно делать детей и куда надо совать свою штучку? Эти насмешки больно задевали Альберта, и всю скопившуюся досаду он вымещал на жене. К его чести, руку на Дороти он не поднимал. Но из его взгляда исчезла теплота, взамен появилась укоризна. Его лицо все чаще бывало хмурым. Он почти не слушал то, о чем рассказывала ему Дороти, или ограничивался односложными ответами и пожатием плеч. С этой беременностью его отношение изменилось. Он гордился круглым крепким животом жены. Ему нравилась ее широкая улыбка. Дороти стала для него красивой. Стала такой, какой, по его представлениям, и должна быть жена.

Ознакомительная версия.