Луи-Матюрен положил письмо на стол, минуту подумал и, прочистив горло, обратился к сыну и дочери.
– Ваша бабушка скончалась, – сказал он, потом примолк, будто собирался произнести небольшую, соответствующую случаю речь, но не справился с захлестнувшими его чувствами; он пробормотал что-то на латыни о скоротечности человеческой жизни, после чего достал из кар мана ножницы и вырезал из газеты длинную сводку финансовых новостей. Взглянул на часы. Если прямо сейчас поехать в контору в Сити, он еще успеет связаться с Хаттоном – тот на Бирже – и дать распоряжение все-таки купить эти акции…
Рента помогла Эллен вздохнуть свободнее. Она купила новые шторы в гостиную, сменила обивку на стульях в сто ловой. Приобрела отрезы на платья себе и Изабелле, а также поставила директора школы в известность, что в следующем семестре ее дочь будет брать по два урока немецкого в неделю вместо одного; кроме того, в эти дни она будет обедать в школе. Этими небольшими послаблениями по части экономии Эллен и ограничилась. Луи-Матюрен, напротив, немедленно пустил часть денег, переданных ему женой, на очень рискованную сделку, которая, к их всеобщему счастью, оказалась достаточно успешной. Вырученных денег хватило, чтобы оборудовать Кики собственную лабораторию, неподалеку от отцовской конторы в Бардж-Ярде. На оснащение денег не пожалели – вода и газ подведены во все углы, полки, идущие от пола до потолка, уставлены колбами, пробирками и весами. Луи-Матюрен радовался, как ребенок, получивший новую игрушку. Лаборатория должна была стать сюрпризом, однако из отцовских загадочных намеков Кики понял, к чему клонится дело, и отдал бы все на свете за возможность ска зать: «Папа, милый мой папа, не сочти меня неблагодарным, но, поверь, я говорю тебе правду: ты зря тратишь деньги, которые тебе так нужны. Я никогда не стану химиком, даже после той подготовки, которую прошел в Университетском колледже. У меня не хватает для этого мозгов. Я не способен сосредоточиться. Я готов заниматься чем угодно, только не химией – я поеду в Австралию, пойду, как Джиги, на военную службу, буду петь на улицах и выпрашивать гроши…»
Он попробовал набраться храбрости для такого заявления, однако когда в первый раз вошел в лабораторию и увидел, сколько на нее положено труда, с каким тщанием все расставлено – так вот почему в последнее время папа так редко бывал дома по вечерам! – у него не хватило духу. Сияющий отец внимательно следил за его реакцией, и Кики повернулся к нему, протянул руку, до глубины души тронутый такой заботой, и произнес:
– Папа, я никогда не смогу тебя за это отблагодарить.
Ему хотелось закрыть лицо руками и разрыдаться.
У отца был такой довольный и счастливый, такой жалкий вид. Что с ним будет, если он поймет, как ненавистна сыну эта лаборатория, эти мензурки и весы, да и все, что так или иначе связано с химией?
Однако Луи-Матюрен ничего не заподозрил. Он обошел помещение, любовно оглаживая всевозможные приборы, как будто хотел каждый приласкать, а потом разразился взволнованной, даже пылкой речью о некоем открытии – новом удобрении, – которое он скоро представит миру. Кики ему поможет; это будет их общий вклад в науку. Потом он сам оборвал себя на полуслове, чтобы показать рекламные афишки, в которых значилось имя сына, Дж. Л. П. Бюссон-Дюморье, и говорилось, что в лаборатории проводят оценку полезных ископаемых, анализ минералов и прочее, равно как и выполняют другие подобные работы, качественно и без промедлений.
– Вот подожди, – произнес Луи, похлопывая сына по плечу, – скоро заказы так и посыплются. Уверен, тебе придется многим отказывать.
После этого он оставил сына в лаборатории одного и отправился в собственную, расположенную по соседству контору, на радостях потирая руки.
И вот каждое утро Кики приходил в свою великолепную лабораторию и ждал заказов – а их не было; в ожидании он превращал желтые жидкости в синие, дабы позабавить друзей, которые приходили скрасить ему часы одиночества, а также устраивал дневные и вечерние пирушки, когда отец уезжал куда-то по делу.
Ему хотелось поставить в лаборатории рояль, однако пойти на такое кощунство он не решался, лишь протащил туда гармонь и гитару и днем устраивал импровизированные концерты для одного-двух студентов-медиков, с которыми познакомился в Университетском колледже, а иногда – для Изабеллы и ее школьных подруг, когда им удавалось сбежать из-под материнского надзора.
Длинноногая Эмма Уайтвик взирала на него в восхищении: он пел для нее, переливал изумительные цветные растворы из одной колбы в другую, устраивал странные взрывы и создавал еще более странные запахи; он думал – какой жизнерадостный, не склонный к манерности ребенок, какой красавицей она станет через пару лет.
В конце концов, жизнь в двадцать один год не так ужасна, как может показаться, и худшие подростковые тревоги Кики уже остались позади. Если бы не его полная непригодность к научной карьере, будущее выглядело бы и вовсе лучезарным. У семьи появился новый, очень щедрый друг в лице бывшего командира Джорджа Кларка, некоего полковника Гревиля, который вышел в отставку и жил в Уэльсе, в собственном поместье в Милфорде. Луи-Матюрен познакомился с ним много лет назад, полковник заинтересовался пресловутой переносной лампой и даже купил один экземпляр, чтобы использовать на маневрах. Летом 1854 года они встретились снова, и Луи-Матюрен не преминул изложить старому знакомому свой новый проект удобрения земель. Полковник, владевший обширными землями и живо интересовавшийся сельским хозяйством, оказался легкой жертвой – он даже вложил в предприятие определенную сумму денег. Кроме того, именно он по доброте душевной дал Кики первый заказ. Образцы почвы из поместья в Милфорде были присланы в Лондон, Кики на анализ; тот выполнил заказ с приличествующей скрупулезностью и получил за это десять фунтов.
Первое, что он сделал, – это купил подарки всем членам семьи и отправил два фунта Джиги во Францию. Порадовав всех, он обнаружил, что у него осталось около тридцати шиллингов, на них он приобрел кисти и краски – к большому неудовольствию матери; впрочем, ей он подарил красивую, очень дорогую шаль, так что бранить его было вроде как неприлично, поэтому ей хватило здравомыслия промолчать.
На этом благодеяния полковника Гревиля не закончились: в августе он представил Кики председателю совета директоров шахты по добыче золота и меди, находившейся в Северном Молтоне, в графстве Девоншир. Летом 1854 года Англию охватила золотая лихорадка, в воздухе носились самые невероятные слухи об открытии месторождений по всей стране, люди за одну ночь сколачивали состояния. Луи-Матюрен, как ни странно, не поддался об щему безумию, а, напротив, сохранял спокойствие и равнодушие – что, безусловно, было великим благом для всей семьи. Кики прошел собеседование с директорами шахты и так впечатлил их своим научным языком (за полчаса до встречи он посмотрел в словаре несколько ключевых терминов), что ему предложили жалованье полторы гинеи в день за то, чтобы он проинспектировал, как идет разработка шахты, и через три-четыре недели представил доклад, удастся ли извлечь из предприятия практическую пользу. Кики с трудом удержался от того, чтобы стиснуть председателя в объятиях и расцеловать, однако, сделав над собой колоссальное усилие, сумел изобразить, что полторы гинеи в день для него ничего не значат, и серьезным голосом заявил, что обдумает это предложение и даст свой ответ на следующий день. И выскочил из здания, чуть не растянувшись на пороге – споткнулся о коврик у дверей.
Домой к ужину он вернулся крайне взбудораженный и тут же выпалил свою замечательную новость, от которой сердце каждого из домочадцев забилось сильнее. Полторы гинеи в день! Неслыханное везение.
– Если ты не станешь спешить с выполнением задания, сумма выйдет весьма значительная, – произнес Луи-Матюрен. – Судя по договору, ты не ограничен во времени. Не упусти такую замечательную возможность! Разумеется, никакого золота ты не найдешь, но сути дела это не меняет.
– Вот бы и мне тоже поехать в Девоншир, развеяться, – вздохнула Изабелла, которой давно прискучило корпеть все каникулы над немецким и итальянским.
– Кики едет не развлекаться, а зарабатывать деньги, – пресекла ее поползновения мать. – Будем надеяться, что шахта «Виктория» не пойдет прахом еще до того, как он доберется до места.
Такая ужасная мысль не приходила Кики в голову, но он на всякий случай тут же отправил директорам письмо с заверением, что будет счастлив взяться за предложенную работу. Через три дня он уехал в Девон – там его встретили инженер и человек тридцать горняков, на вид – грубых работяг.
Кики чувствовал себя страшно молодым и никчемным и уже жалел, что не остался дома.
– Этих ребят вам придется держать в железном кулаке, – сказал инженер. – Первый признак слабости с вашей стороны – и жизнь ваша превратится в сплошной ад. Но если показать им, кто тут главный, они сразу подожмут хвосты.
