Ознакомительная версия.
Во время долгих прогулок в горах подруги также собирали и хорту – вечнозеленое горное растение, которое было составной частью многих вкусных блюд. Детские игры на берегу, когда девочки пекли пироги из песка, теперь уступили место взрослым делам.
Одной из главных забот Марии с осени и до начала весны было поддержание огня в домашнем очаге. Он не только давал дому тепло, позволяя пережить яростные зимние ветра, он также поддерживал и дух дома. Спити – так греки называли и само строение, и дом как жилище, семья, – и этот дух дома нуждался в постоянном питании.
Какими тягостными ни показались бы обязанности Марии кому-то, живущему в городе, или даже Анне, теперь пребывавшей в роскоши, у девушки всегда находилось время поболтать и посплетничать. Дом Фотини был самым подходящим для этого местом. Поскольку безделье всегда считалось грехом, серьезное дело сплетен скрывалось за невинной с виду болтовней во время шитья или вышивания. Эти дела ведь занимали только руки девушек и заодно давали им возможность подготовиться к будущему. Каждая наволочка, каждая подушка и каждая скатерка или полотенце в доме замужней женщины были сотканы или вышиты ими самими, их матерями и бабушками.
Анна была единственным исключением. За те несколько лет, когда она сидела в кружке девушек постарше, занимаясь рукоделием, она сумела сделать вышивку только на одной-единственной наволочке. Что отлично выражало ее бунтарское настроение и скрытое упрямство. В то время как другие девушки и женщины разговаривали и работали иглой, пальцы Анны бездельничали. Она могла размахивать иглой, жестикулируя и натягивая нить, но редко касалась иголкой ткани. Как будто она уже вышла замуж и попала в семью на все готовое.
В определенное время года девушки занимались сезонными работами, требовавшими выхода из дома. Они присоединялись к сбору винограда и вместе со всеми мяли сочные ягоды, выжимая из них сок, который позже превращался в вино. Потом, как раз перед тем, как осень намеревалась перейти в зиму, они были среди тех, кто колотил по стволам оливковых деревьев, заставляя градом сыпаться ягоды, и собирали оливки в огромные корзины. Эти дни были полны смеха и флирта, а завершение таких общих работ отмечалось танцами и угощением.
Одна за другой члены этой беспечной, но занятой повседневными заботами компании выбывали из круга. Девушки находили мужей, или, что случалось куда чаще, мужья находили их. Обычно это были парни из самой Плаки или из одной из соседних деревень вроде Врухас или Селлес. Родители этих молодых людей обычно знали друг друга долгие годы и иной раз даже заранее планировали брачные союзы между своими отпрысками еще до того, как те выучивались писать собственное имя.
Когда Фотини сообщила о своей помолвке, Мария поняла, что ее прежний мир рушится. Но она выразила только радость и восхищение и жестоко выругала себя за вспыхнувшую в ней зависть, когда представила, как всю оставшуюся жизнь сидит на пороге дома вместе со старыми вдовами, плетя кружево до самого заката солнца и собственной жизни.
Фотини, как и Марии, было уже двадцать два года. Ее отец много лет подряд снабжал рыбой таверну на берегу моря, и владелец таверны, Ставрос Даварас, был его хорошим другом, а также и надежным постоянным заказчиком. Его сын Стефанос уже работал вместе с отцом и однажды должен был перенять у него дело – таверну. По будним дням посетителей в ней было не слишком много, но в выходные и праздники таверна наполнялась народом. Павлос Ангелопулос смотрел на Стефаноса как на хорошую пару для своей дочери, и то, что семьи давно уже были связаны взаимной зависимостью, рассматривалось как хорошая основа будущего брака. Молодые люди знали друг друга с детства, и все были уверены, что между ними возникнут те чувства, которые добавят огня в то, что было, по сути, простым договором. За Фотини давали скромное приданое, и когда сроки помолвки прошли, как положено, состоялось венчание.
Для Марии большим утешением было то, что и после замужества Фотини жила не намного дальше от нее, чем прежде. Фотини теперь имела множество других, более обременительных обязанностей: она работала в таверне и занималась домашними делами, а еще должна была ловко маневрировать между новыми родственниками, что оказалось сродни прогулке по минному полю. Но все-таки молодые женщины виделись почти каждый день.
Твердо решив не выдавать своего страха из-за того, что она осталась последней незамужней из всех подруг, Мария с еще большим усердием принялась за свои дочерние обязанности и сопровождала отца в его все более частых поездках на Спиналонгу, а дом всегда содержала в безупречной чистоте. Но ее это не удовлетворяло. Преданность Марии отцу восхищала всю деревню, но в то же время ее репутацию слегка подрывало то, что она до сих пор оставалась незамужней. На старых дев здесь смотрели как на проклятие, и те, кто оставался невостребованным, подвергались постоянным публичным унижениям в деревнях вроде Плаки. Если бы Мария и дальше осталась без жениха, уважение к ней из-за ее правильного поведения быстро бы угасло. Проблема состояла в том, что в самой Плаке было слишком мало подходящих мужчин, а о парнях из других деревень Мария и не думала. Она не могла представить, что Гиоргис останется один или же согласится переехать из Плаки, а это значило, что и Мария не может никуда переехать. Мария боялась, что у нее из-за этого столько же шансов найти себе мужа, сколько и надежд на то, что любимая мама вдруг войдет в дверь их дома.
1951 год
Анна была замужем уже четыре года и буквально цвела в своей новой жизни. Она с полным сознанием долга любила Андреаса и с охотой откликалась на его страсть. Для всех вокруг Анна выглядела безупречной женой. Но она прекрасно понимала, что семья ждет от нее сообщения о беременности. Отсутствие ребенка ее саму ничуть не беспокоило. Времени для детей впереди более чем достаточно, и Анна наслаждалась свободой, не желая утратить ее ради материнства. Но Элефтерия однажды заговорила на эту тему, когда они обсуждали декор одной из свободных спален в доме в Неаполи.
– Здесь раньше была детская, – сказала она, – когда наши девочки были маленькими. В какой цвет ты хотела бы тут все покрасить?
Элефтерия подумала, что это отличная возможность для жены сына сказать что-нибудь насчет ее планов или ожиданий в смысле материнства, и была весьма разочарована, когда Анна предложила светло-зеленый.
– Он подойдет к тем тканям, которые я заказала для обивки мебели, – ответила она.
Анна и Андреас, вместе с его родителями, часть летнего времени жили в роскошном фамильном особняке в Неаполи, выстроенном в стиле неоклассицизма. Теперь Анна энергично взялась за обновление этого дома. Элефтерия считала светлые ткани и легкую мебель весьма непрактичными, но оказалось, что ей не убедить эту молодую женщину. В сентябре семья должна была вернуться в главный дом в Элунде, его Анна тоже постепенно переделала на собственный вкус, несмотря на склонность ее свекра к торжественному стилю, который предпочитали его предки. Анна частенько отправлялась в Айос-Николаос, чтобы сделать покупки, и однажды в конце осени тоже поехала туда, чтобы присмотреть ткани для обивки мебели и проверить, как идет работа над заказанными ею занавесками. Вернувшись, она ворвалась в кухню и запечатлела поцелуй на затылке мужчины, сидевшего за столом.
– Привет, милый, – сказала она. – Как там оливки?
В этот день начинали давить масло, это был важный день в хозяйственном календаре, когда пресс впервые после нескольких месяцев простоя принимался за работу, и никто не знал, заработает ли механизм как следует. А его дожидались бесчисленные корзины оливок, из которых предстояло выжать тысячи литров масла, поэтому было весьма важно, чтобы дело заладилось с самого начала. Ведь та золотистая жидкость, что лилась из-под пресса, и была основой благосостояния этой семьи. Анна давно поняла, что каждая бутыль масла означает для нее еще один метр красивой ткани, еще одно платье, заказанное у дорогого портного, платье, которое будет безупречно сидеть на ее фигуре. Одежда более всего демонстрировала ее отличие от деревенских женщин, чьи бесформенные юбки и сейчас были такими же, какие носили их прабабушки сотню лет назад.
И сегодня, чтобы укрыться от кусающего ноябрьского ветра, Анна принарядилась в изумрудно-зеленое пальто, подчеркивавшее ее грудь и линии бедер и спадавшее почти до земли экстравагантными волнами. Высокий меховой воротник обнимал ее шею, согревал уши и поглаживал щеки.
Когда Анна шла через комнату, шелковая подкладка пальто шелестела вокруг ее ног, а сама Анна болтала о всяких мелочах, случившихся за день. Она как раз наливала воду для того, чтобы приготовить себе кофе, когда мужчина, сидевший за столом, встал со стула. Анна обернулась – и взвизгнула от испуга.
Ознакомительная версия.
