– Ну что ж, если будет Кембридж вместо Бристоля, дядю ты, наверное, будешь видеть чаще, чем мы.
– По-моему, ты слишком много выпил, Грифф. – Джайлз похлопал агента по спине.
– Не так уж много, чем выпил бы, если б ты проиграл. – Грифф залпом осушил бокал. – И постарайся не забыть, что чертовы тори увеличили свое большинство в парламенте.
– Пожалуй, нам пора домой, Себ, если хочешь выспаться перед школой. Бог знает сколько правил ты нарушил в последние несколько часов.
– Могу я перед уходом попрощаться с мисс Пэриш?
– Да, конечно. А я пока расплачусь. Выборы кончились – напитки оплачивать мне.
Себастьян пропетлял между группками волонтеров – иные покачивались, как ветви на ветру, в то время как другие не поднимались из-за столов. Кто-то уронил голову на руки и отключился, кто-то просто не в силах был шевелиться. Мисс Пэриш он обнаружил сидящей в алькове в другом конце зала, в компании с двумя бутылками из-под шампанского. Наконец добравшись до нее, он уже не был уверен, что она его узнает.
– Мисс Пэриш, я только хотел поблагодарить вас за то, что взяли меня в вашу команду. Я столько всего узнал благодаря вам. Мне бы очень хотелось, чтобы вы были одной из моих учительниц в Бичкрофт Эбби.
– О, какой комплимент, Себастьян. Только боюсь, не в том я родилась столетии. Пройдет много времени, прежде чем женщинам подарят шанс преподавать в частной школе для мальчиков. – Мисс Пэриш с трудом оторвалась от стула и крепко обняла Себастьяна. – Удачи тебе. Очень надеюсь, что ты получишь эту стипендию в Кембридж.
– А что имела в виду мисс Пэриш, когда сказала, что родилась не в том столетии? – спросил Себастьян Джайлза, когда они возвращались на машине в Мэнор-Хаус.
– Всего лишь то, что у женщин ее поколения не было возможности по-настоящему заниматься карьерой. Она могла бы стать прекрасной учительницей и делиться с сотнями детишек мудростью и здравым смыслом. Правда в том, что в мировых войнах мы потеряли два поколения мужчин и два поколения женщин, которым не дали шанса занять свои места.
– Прекрасные слова, дядя Джайлз, а что собираетесь с этим делать вы?
Джайлз рассмеялся:
– Я мог бы сделать намного больше, если б мы выиграли выборы, потому что завтра я бы, наверное, уже сидел в кабинете министров. В настоящий же момент придется довольствоваться еще одним сроком службы на скамейке оппозиции.
– А моей маме предстоит страдать от такого же рода проблемы? – спросил Себастьян. – Ведь она столько сделала для избрания такого чертовски хорошего члена парламента?
– Нет, хотя не вижу, чтобы она так уж стремилась попасть в парламент. Боюсь, она не терпит дураков, а это один из пунктов должностной инструкции. Но что-то мне подсказывает, что она в конце концов всех нас удивит.
Джайлз остановил машину перед Мэнор-Хаус, заглушил двигатель и приложил палец к губам:
– Тсс. Я обещал твоей маме, что не разбужу Джессику.
Оба прошли на цыпочках по гравию, и Джайлз осторожно открыл входную дверь, моля, чтоб не скрипнула. Они уже почти наполовину миновали прихожую, когда Джайлз увидел Джессику, свернувшуюся клубочком на кресле у дотлевающих углей в камине и крепко спящую. Он бережно взял ее на руки и понес наверх. Себастьян забежал вперед, открыл дверь ее спальни и отогнул одеяло, а Джайлз опустил девочку на постель. Он уже было собрался закрыть дверь за собой, когда вдруг услышал ее голосок:
– Дядя Джайлз, мы победили?
– Да, Джессика, победили, – прошептал он. – Преимуществом в четыре голоса.
– Один из них был моим, – сказала она после долгого зевка. – Потому что я просила Альберта голосовать за тебя.
– Значит, было два голоса, – сказал Себастьян.
Но прежде чем он смог объяснить Джессике, почему так, она уже крепко спала.
Следующим утром Джайлз вышел к завтраку так поздно, что это был уже почти ленч.
– Доброе утро, доброе утро, доброе утро, – поздоровался Джайлз, обходя вокруг стола.
Он взял с буфета тарелку, поднял поочередно крышки каждого из трех серебряных подносов с подогревом и выбрал себе большую порцию омлета с беконом и тушеной фасолью, словно вновь стал на мгновение школьником. За столом он устроился между Себастьяном и Джессикой.
– А мама говорит, что завтрак следует начинать со стакана свежего апельсинового сока, потом корнфлекс с молоком, а уже потом подходить к горячему.
– И она права, – ответил Джайлз. – Только это не остановит меня в желании сесть рядом с моей самой любимой подружкой.
– Я не твоя любимая подружка, – парировала Джессика, что заставило его прикусить язык более эффективно, чем это когда-либо удавалось любому министру-тори. – Мама говорила мне, что твоя любимая подружка – Гвинет. Политиканы! – добавила она, очень похоже спародировав Эмму, которая в ответ расхохоталась.
Джайлз попытался перевести разговор в безопасное русло, повернувшись к Себастьяну и спросив:
– В этом году будешь играть в основном составе?
– Если только нам не предстоит выиграть хоть какие-то матчи. Нет, мне придется провести почти все свое время в подготовке к восьми экзаменам, чтобы иметь хоть какой-то шанс перейти в следующий класс.
– Твоя тетя Грэйс будет очень рада.
– Не говоря уже о его маме, – сказал Эмма, не отрывая глаз от газеты.
– А если в следующем году удастся перейти, какой выберешь предмет? – поинтересовался Джайлз, все еще пытаясь прятаться за разговором.
– Современные языки. И математику – вторым предметом.
– Что ж, если ты вправду выиграешь стипендию в Кембридже, ты обойдешь нас обоих – твоего папу и меня.
– Твоего папу и меня, – поправила Эмма.
– Но не мою маму или тетю Грэйс, – напомнил им Себастьян.
– Верно, – признался Джайлз, который решил помалкивать, сосредоточившись на своей утренней почте, которую Марсден пересылал ему из Баррингтон-Холла.
Он вскрыл длинный белый конверт и достал единственный листок, которого ждал последние шесть месяцев. Он прочел документ, перечитал еще раз и радостно вскочил со стула. Все перестали есть и уставились на него, потом Гарри спросил:
– Королева попросила тебя лично сформировать правительство?
– Нет, здесь новости куда лучше, – ответил Джайлз. – Вирджиния наконец подписала документы о разводе. Я теперь свободен!
– И похоже, сделала это в самый последний момент, – сказала Эмма, поднимая взгляд от «Дейли экспресс».
– Ты о чем? – удивился Джайлз.
– Утренний выпуск, колонка Уильяма Хикки, фотография Вирджинии: по ее виду она на седьмом месяце беременности.
– А там написано, кто отец?
– Нет, но мужчина на фотографии, обнимающий ее, – герцог Ареццо. – Эмма передала газету брату. – И явно хочет, чтобы все знали: он счастливейший из мужчин.
– Второй счастливейший, – буркнул Джайлз.
– Означает ли это, что мне больше никогда не придется разговаривать с леди Вирджинией?
– Означает.
– Ура! – пискнула Джессика.
Джайлз вскрыл еще один конверт и вытянул из него чек. Рассмотрев его, он поднял свою чашку с кофе за дедушку сэра Уолтера Баррингтона вкупе с Россом Бьюкененом.
Когда он показал чек Эмме, она кивнула и торжественно изрекла:
– Я получила такой же.
Через минуту дверь открылась, впустив в комнату Денби:
– Простите, что беспокою вас, сэр Джайлз, но вам звонит доктор Хьюз.
– А я только собрался звонить ей, – сказал Джайлз, забирая свою почту и направляясь к двери.
– Можешь устроиться в моем кабинете, – предложил Гарри. – Там тебя не побеспокоят.
– Спасибо, – поблагодарил Джайлз, почти бегом покидая комнату.
– Ну а нам, Себ, пора отправляться, – сказал Гарри, – если хочешь успеть на вечернюю самоподготовку.
Себастьян позволил маме легкий поцелуй, а потом поднялся к себе собирать чемодан. Когда через несколько минут он вновь спустился, Денби уже держал для него входную дверь открытой.
– До свидания, мистер Себастьян, – попрощался он. – Будем с нетерпением ждать вас на летние каникулы.
– Спасибо, Денби.
Себастьян выбежал на подъездную дорожку, где у пассажирской дверцы машины уже стояла Джессика. Он тепло обнял ее и забрался на сиденье рядом с отцом.
– Желаю тебе удачно сдать все восемь экзаменов, – напутствовала Джессика. – Чтобы я могла рассказать своим друзьям, какой умный у меня старший брат.
Директор школы охотно признал бы: мальчик, бравший два выходных, чтобы помочь своему дяде на всеобщих выборах, вернулся в Бичкрофт Эбби совсем другим человеком.
Старший воспитатель мистер Ричардс образно охарактеризовал это как «озарение святого Павла на пути в Бристоль». Когда Клифтон вернулся и приступил к зубрежке перед экзаменационной сессией, он уже не довольствовался простым движением по инерции и не полагался на природный дар к языкам и математике, которые прежде всякий раз приводили его к финишной прямой. Впервые в жизни он взялся за работу так же усердно, как его менее одаренные школьные товарищи – Бруно Мартинес и Вик Кауфман.
