Я перевел дух.
– Это было как… – Я покачал головой и рассмеялся.
Мы вылезли из машины и уселись на берегу, наблюдая за сияющими зелеными волнами и чувствуя, как исчезает наполнивший кровь адреналин. На песке стояли рыбацкие лодки, и мы слышали крики привязанных к ним бакланов. Рыбаки часто сажали бакланов на привязь, чтобы те ловили рыбу, дополняя улов из сетей.
Лицо Кона было полно радости, молодости, самой жизни. Теперь, состарившись, после всего что с нами случилось, именно таким я его вспоминаю; как в тот день, когда мы нарушили все правила дорожного движения, а потом сидели на краю света, глядя на море, и Малаккский пролив перед нами сливался с Индийским океаном.
– Ты ведь знаешь про моего отца, – без предисловия сказал Кон.
Я задумался над тем, что ему хотелось от меня услышать, и, не зная ответа, решил сказать правду.
– Ну… до меня доходили слухи и всякие байки.
– Ты слышал о триадах?
– Дядюшка Лим о них рассказывал. Но лучше расскажи сам.
Он глубоко вздохнул.
– Триады – это такая странная историческая штука. Название происходит от треугольной диаграммы, которой они пользовались и которая означала единство Неба, Земли и Человека. Впервые они появились во времена монгольского завоевания Китая как силы сопротивления. На триады очень повлиял буддизм, и в самом деле большинство из основателей были буддийскими монахами. Но со временем это выветрилось. Отец считает, что современные триады зародились в начале правления династии Цин. Когда в семнадцатом веке Китай захватили маньчжуры, они пытались подавить любые формы сопротивления…
Кон объяснил, что на протяжении веков триады постепенно стали частью преступного мира. Массовое переселение китайцев помогло расширить их влияние и власть за пределы Китая. Члены триад общались и узнавали друг друга на публике с помощью затейливых знаков пальцами рук.
Он замолчал, и я попытался осмыслить сказанное. Это было что-то сложное, тайное братство вроде масонов, про которых отец часто шутил, что господин Скотт – один из них.
В попытке усмирить триады англичане объявили вне закона любые тайные общества. Конечно, это оказалось бесполезно. Триады жили по собственным законам, и их не мог контролировать никто, кроме Голов Дракона, их предводителей.
– Твой отец – Голова Дракона? – спросил я Кона, переступив черту дружбы.
Но Кон уже ждал меня на другой стороне.
– Он – глава Общества красного знамени.
Дядюшка Лим был не единственным, от кого я слышал это название. Порывшись в памяти, я вспомнил, что когда-то в газетах подробно писали про насилие и беспорядки, устроенные враждующими бандами с целью расширить контролируемые территории. Общество красного знамени славилось хорошей организацией и особой жестокостью. Его корни уходили в китайскую провинцию Хок-кьень, выходцами откуда было большинство китайского населения Пенанга. Оно считалось одной из самых сильных группировок.
– Когда отец отойдет от дел, новой Головой Дракона стану я. Надеюсь, нашу дружбу это не испортит, – сказал Кон, и в его голосе сквозило беспокойство, что с ним я раздружусь.
Я был тронут и тут же его успокоил:
– Нет, даю слово.
Он с облегчением вздохнул, но тут же скрыл свои чувства – и я внезапно понял, насколько он был одинок, насколько отцовская слава мешала ему заводить друзей. Как и я, он предпочел собственную компанию. В нем было так много от меня самого, особенно внутренняя твердость, ставшая результатом решения идти по жизни в одиночку и не допускать сердечных уколов.
– Сейчас я тебе кое-что покажу, – сказал он.
Кон переплел кисти рук, оттопырив большие пальцы вперед, а мизинцы – вниз.
– Этот знак приведет тебя к моему отцу. Мы контролируем рынок в Пулау-Тикусе, и любой, кому ты его покажешь, будет обязан повиноваться.
Я попробовал воспроизвести знак.
– Зачем ты мне это сказал?
– Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, просто покажи этот знак, и ты ее получишь.
– Не думаю, что мне это понадобится.
– Выучи его. Мало ли как все обернется.
Я понял, что его предложение связало нас невысказанной клятвой дружбы или даже братства. Ее не надо было произносить вслух, отчего она была только крепче.
– Поехали. Поужинаем в городе. Вот, – он бросил мне ключи, – твоя очередь.
Под покровом темноты Джорджтаун был другим миром, и место, куда привез меня Кон, не походило ни на что, где я когда-нибудь бывал поздно вечером. Мы припарковали машину и пошли по Бишоп-стрит. Крытые пассажи шириной в пять футов перед магазинами были полны лоточников, готовивших еду под светом керосиновых фонарей. Меня предупреждали ночью не заходить в эту часть города, но с Коном я чувствовал себя в безопасности.
– А, Белый Тигр, ты сегодня оказал нам честь, – добродушно приветствовал его торговец рыбным супом, справившись о его отце.
Он вытер замасленный стол свисавшим с мускулистого плеча полотенцем, и мы сели на деревянную скамью, стоявшую вдоль тротуара. Толстяк в тельняшке окунал полоски теста в котел с бурлящим маслом и, когда они приобретали золотисто-коричневый цвет, выуживал оттуда с помощью деревянных палочек в фут длиной. Эти ю-чар-квэй полагалось макать в густой рисовый рыбный суп с луком-шалотом, зеленым луком, несколькими каплями кунжутного масла и имбирной стружкой.
– Почему он так тебя назвал?
Кон пожал плечами и показал на свою рубашку:
– Может, потому что мне нравится носить белое.
– А «Тигр»?
Мой вопрос явно его смутил, и я выставил вперед ладони:
– Я могу догадаться. Не говори.
– Давай поедим, – ответил он.
– Почему та женщина нам улыбается?
Молодая китаянка в красном ципао махала платком, стараясь привлечь мое внимание. Она стояла в дверном проеме, и падавший сзади свет ее старил.
Кон обернулся посмотреть.
– Это шлюха, хочет затащить тебя в постель.
– О, а я подумал, что это твоя приятельница.
Принесли еду, и мы жадно на нее набросились. Ю-чар-квэй были хрустящими, с пылу с жару и – после того как их размочить в супе – восхитительными на вкус.
– Мне еще порцию супа! – крикнул я торговцу.
Подъехавшие велорикши припарковали коляски у дороги и расселись вокруг нас, и атмосфера внезапно наполнилась шумом и добродушными перебранками.
– Тебе надо сесть как они.
– Это как?
Я посмотрел на рикш: они сидели, вытянув одну ногу на скамье, а колено второй держали согнутым, отчего оно возвышалось над столешницей, как вершина холма, и забрасывали еду себе в рот.
– Может, на следующем балу у резидент-консула.
Мы одновременно встали, и тут в борделе послышалась какая-то кутерьма. Над столами раздался грубый мужской голос:
– Убирайтесь! Вон!
Створчатые двери с хлопком распахнулись, из них, спотыкаясь, вывалился англичанин средних лет и врезался в опору галереи. Он развернулся, и тут из дверей вышел молодой китаец и врезал ему по голове.
– Довольно! – вступился Кон, заблокировав следующий удар.
Китаец отвел руку и сжал кулаки, но тут же узнал Кона.
– Господин Кон, простите. Этот анг-мо нарушал правила.
– Оставьте его мне, – сказал Кон.
Парень тут же повиновался и вернулся внутрь здания. Сидевшие вокруг рикши снова принялись за еду.
Кон подвел пьяного англичанина к нашему столу и налил ему чашку чая.
– Вы в порядке?
– Да-да… Девушки-милашки… Давай позабавимся… – бормотал мужчина.
Кон заставил пьяного проглотить чай, и через минуту тот вроде бы протрезвел.
– Вы меня спасли. Но кто вы, черт подери?
– Друзья, зашли поужинать, – ответил я.
– Вы можете подбросить меня до гостиницы?
Я крикнул, чтобы принесли счет, и англичанин бросил на меня оценивающий взгляд.
В машине он сказал, что его зовут Мартин Эджком.
– Как вы попали в тот квартал? – спросил я.
– Для европейца вы хорошо говорите на местном диалекте, – заметил он, проигнорировав мой вопрос.
– Моя мать – китаянка. – Я представился, и он прищурил глаза.
– Сын Ноэля Хаттона?
– Верно.
– А вы? – спросил он у Кона, который назвал свое имя.
– Чей он сын, вы тоже знаете? – с некоторым сарказмом поинтересовался я.
– Сын Таукея Ийпа, – ответил Эджком.
– Теперь наша очередь: кто вы, черт подери?
– Забросьте меня в «Азиатский и восточный», – сказал Эджком.
В лучших традициях легендарного «Азиатского и восточного отеля» Балвант Синг, портье-сикх, бесстрастно помог Эджкому, из разбитого носа которого шла кровь, подняться наверх в номер.
Кон раскрошил льда, завернул его в полотенце и подал Эджкому. Номер был роскошный: балкон выходил на бассейн, внизу за которым плескалось море. С берега дул ночной бриз, шурша листьями кокосовых пальм. Вдоль песчаной отмели белела оторочка прибоя, и луна, полная и круглая, казалась очень близкой и твердой.
– Какими языками вы владеете? – спросил Эджком, похлопывая по переносице свертком со льдом.
