– Все.
– Ладно, тогда спокойной ночи. – Стивен уже собрался повесить трубку.
– Но прежде чем вы уйдете, можно у вас кое-что спросить? – заговорила она, внезапно очень дружелюбно и оживленно.
– Конечно-конечно…
– Извините, наверное, мне не стоит это говорить, но мне любопытно. Могу я просто спросить: почему вы это делаете?
– Почему?
– Я имею виду, взрослый мужчина вроде вас – чего вы добиваетесь? Какова ваша мотивация?
Это был очень хороший вопрос, но не тот, на который Стивен мог ответить прямо сейчас. Ради Норы? Он это делает для Норы? Он думает, что она будет рада?
– Это какой-то моральный крестовый поход? – продолжала допытываться женщина. – Интересы общества? Или вы просто сводите счеты? У вас что-то против него есть? Вражда, затаенная злоба или что-нибудь еще?
Стивен повесил трубку.
В романтическо-комедийной версии его жизни это, скорее всего, должен был быть момент, когда он совершит что-то героическое, что-то необычное и очаровательное, страстное и романтическое – что-то совершенное из любви к Норе, отчего публика бы одобрительно заревела. Но как ни пытался, он не смог найти романтики в анонимном телефонном звонке. Стивен стоял, упираясь лбом в стекло, по щиколотку в коробках от бургеров и выброшенных вечерних газетах, и вспоминал, чувствовал ли он себя гаже хоть когда-нибудь в жизни.
Он сунул руку в карман и бросил экшен-фигурку Джоша в мусор на полу.
И вышел из телефонной будки все тем же Кларком Кентом.
На следующее утро результаты оказались лучше и хуже, чем он когда-либо мог надеяться.
Стивен сидел в столовой съемочного цеха в Твикенхэме, одетый в тяжелый, набитый поролоном нейлоновый костюм белки, огромный стеклопластиковый желудь лежал на соседнем столе, рядом с роллом с беконом. Напротив него помощник режиссера просматривал газеты, и тогда Стивен увидел это и громко застонал. Помощник режиссера мрачно посмотрел на него.
– Есть ли у меня шанс позаимствовать вашу газету?
Стойкий к его животному магнетизму, помощник режиссера нахмурился, и Стивену снова пришлось признаться себе: главная роль в фильме не дает ему автоматически никакой особенной власти.
– На секунду. Пожалуйста.
Помощник режиссера выдохнул через нос, вручил Стивену газету и ушел. Стивен крепко схватил ее обеими лапами.
Как не бывает маленьких ролей, так, предположительно, не бывает и дурной рекламы. И все же здесь налицо была дурная реклама. Фотографии уличной драки знаменитости никогда не выглядят особенно впечатляюще: кажется, что руки молотят бессмысленно, а удары всегда попадают мимо цели. В общем, картина всегда больше напоминает детскую площадку, чем боксерский ринг. И эта фотография не стала исключением. Во многих отношениях это был ничем не выдающийся стандартный снимок, какие появляются в газетах ежедневно: просто еще одна известная личность со стеклянными глазами, мертвецки пьяная, прижатая лицом к груди вышибалы или выбрасываемая из такси, словно тряпичная кукла. Даже при этом было странно видеть классного актера вроде Джоша Харпера на такой фотографии, видеть, что он потерял самообладание и каким-то образом упал с пьедестала двенадцатого места. Меньшая фотография сбоку дополняла историю: Абигейл и Джош выходят из клуба «Гостиная» под дождь, Абигейл закрывает лицо ладонью, Джош благородно стоит перед ней, с красными от вспышки глазами, скалясь и тыча пальцем в одного из папарацци. А потом главное фото: Джош, зависший в воздухе над Бервик-стрит, одна нога в высоком пинке: папарацци в кожаной куртке отлетает назад. «Джош разбушевался» – гласил заголовок.
Джош Харпер, молодая сексапильная суперзвезда кино и театра, прошлой ночью отправился на свидание с прекрасной брюнеткой. Ничего необычного, если не считать того, что дама не была миссис Харпер. Вместо нее выступала Абигейл Эдвардс, звезда популярного детективного телесериала «Саммерс и Сноу». «Я видел их в клубе, они очень тепло и увлеченно беседовали, – сообщил случайный свидетель. – Они выглядели как будто на свидании. Но на выходе из клуба, когда он увидел камеры, то начал прямо-таки с ума сходить. Он ругался и бросался на людей, как дикий зверь».
Внутри костюма дикого зверя Стивен почувствовал, как у него одновременно открылись все потовые поры.
«„Алло! Алло! Алло!“ – начал он кричать, а потом попытался выхватить мою камеру и швырнуть ее на землю, – рассказал нештатный фотограф Терри Дуайер, получивший во время нападения порезы и ушибы. – Он прямо взбесился. Не знаю, почему он так разозлился. Вообще-то, это был просто невинный снимок…»
Стивен бросил газету обратно на стол и сел, подперев лапами голову – настоящую, собственную голову.
Он должен был понимать, что это случится, когда совершал тот анонимный звонок, но он беспечно решил, что Джош уж как-нибудь выпутается, как всегда, что фотографы не удосужатся появиться или фотография окажется слишком невинной для газеты. Но вот оно. О чем он только думал? И что теперь будет с Норой? Что Джош ей скажет? Будет ли она злиться? Конечно же, она разозлится, она будет шокирована, раздавлена, уничтожена – и все это по его вине. Стивен почувствовал себя мелким, злобным и подлым – такого досадливого стыда он не испытывал с самого детства, и костюм делу тоже не помогал.
– Все в порядке? – спросила Сова Оливия, ставя свой полный английский завтрак рядом с ним.
– Что? О, просто один мой знакомый попал в газеты.
– Джош Харпер! Ты знаком с Джошем Харпером? Он твой друг?
– Ну да, вроде того…
– Правда? – Она лишилась дара речи. – Близкий друг?
– Ну, по правде говоря, не близкий…
Она набросилась на газету и восхищенно уставилась в нее:
– Джош, Джош, Джош! Что же ты наделал, гадкий мальчишка?! Да еще с ней!
– Мистер Маккуин? Мы вас ждем сейчас! – прокричал Джефф, режиссер, коренастый мужчина депрессивного вида, явно не любящий животных.
Стивен сунул здоровенный желудь под мышку и пошел через студию, буквально повесив хвост – тот болтался у него между ног.
Первая песня в съемочном плане была его большим сольным номером: «Греби, греби, управляй своей лодочкой». Когда лента задника задвигалась, Стивен, как должно, заулыбался, показывая большие резцы, и принялся качаться взад-вперед с бутафорскими веслами, неся беличью отсебятину для воображаемых детишек, сидящих дома, о том, какая, клянусь хвостом и усами, это тяжелая работа: грести, все время думая о Норе, о том, как она, когда удастся ее увидеть, что он может сделать для компенсации нанесенного им же вреда, – и так бóльшую часть утра. Наконец, прогребя значительное расстояние, он сдал дежурство Сове Оливии, которая должна была исполнять песню про шкворчащие сосиски; почему – объяснению не поддавалось. В последней сессии сегодняшней утренней съемки предполагалось много импровизированной болтовни с местными школьниками, и Стивену следовало собрать все силы, какие только возможно, чтобы угодить полной студии не по годам развитых детей, так что он направился обратно в столовую в надежде хоть чуть-чуть прочистить голову. Клянусь хвостом и усами, он чувствовал себя отвратительно.
Газета по-прежнему лежала там, на столовском столике, открытая на фотографии и теперь заляпанная жирными пальцами. Джош, с искаженным лицом, потным и побелевшим, с красными от фотовспышки глазами, обвиняюще указывал на него со страниц пять и шесть. Еще одна ужасная мысль: что, если Джош не сможет сегодня играть спектакль? Что, если он слиняет, ссылаясь на личные проблемы? Что, если уйдет в какой-нибудь саморазрушительный пьяный загул? Стивена посетило краткое видение сломленного красноглазого Джоша, шатающегося в одних трусах по номеру в анонимном отеле, где содержимое мини-бара вывалено на кровать; Джоша, лежащего без сознания в переполненной ванне, рядом звонит его мобильный, но на него никто не отвечает. Переключение на театр, битком набитый нетерпеливыми журналистами, пишущими о скандале, интересующимися, что случилось с главным героем; он сам, Стивен, стоит в кулисах в костюме Джоша, а огни гаснут; отзывы на следующий день, газеты, пролистываемые перед камерами: «Дублер отсутствующей звезды получает шанс засиять…». Снова переключение на Джоша в гостиничной ванне: его голова медленно погружается под воду…
Стивен сунул лапу в набрюшный карман своего костюма – с точки зрения зоологии неверно, но удобно – и включил мобильный телефон. Тот мгновенно завибрировал в руке, словно живое существо, и Стивен чуть не швырнул его через всю столовую. На экране светилось Норино имя. «Спокойно, – сказал он себе. – Просто держись спокойно, будь милым, постарайся помочь. Это единственное, что ты можешь сделать». Он приложил телефон к уху, удивился, почему ничего не слышит, потом стянул с головы красный меховой капюшон и снова приложил сотовый к уху.
