– Пожалуйста! Честно, – говорила Джордж, и слова вылетали у нее изо рта паническими толчками. – В два раза больше, чем вы за него заплатили. В городе есть магазин велосипедов. Вы можете купить себе новый велосипед прямо сейчас, и у вас еще останутся деньги.
– Ну… хмм… – ответил мужчина, ища глазами вокзального служащего, который помог бы ему.
Я посмотрел на часы. Тридцать одна минута.
– Послушайте, – начал я.
– Вы двое вместе работаете? – перебил мужчина, нервничая: Фраза «Вместе работаете» прекрасно обозначила его понимание ситуации.
– Нет, что вы… неважно. Я тоже заплачу тебе в два раза больше того, что ты заплатил за велосипед, понятно? Что означает, что ты получишь в четыре раза больше его стоимости. Давай мне велосипед, я оставлю тебе свою карточку, банк за углом, и вы оба сможете…
– Так… – кивнул мужчина, – у вас нет наличных? Вы хотите, чтобы я отдал вам велосипед и потом, когда вы уедете…
– Ну, конечно, у меня нет наличных. Я не ношу с собой такие деньги наличными. Кто же так делает? Вот вы носите?
– Я… нет: у меня нет ни копейки вообще. Нисколько, – голос его слегка дрожал.
– Это срочно, – умоляла его Джорджи. – Просто поверьте нам.
– Простите… – Незнакомец начал сдвигаться в сторону. – Я…
Джорджи преградила ему дорогу. Она сняла шляпу и солнечные очки – аккуратно, чтобы перемена не была столь разительной, включила шотландский акцент и сменила тембр голоса, приблизив ее к тому, как она говорит в «Устье».
Мужчина остолбенел, словно наткнулся на невидимый столб. В то же время он изменился чисто физически: его поза стала мягче, твердость испарилась, плечи расслабились, а пораженные глаза и широкая улыбка смыли страх и напряжение с его лица.
– Привет, – сказал он, указывая на нее. – Вы прямо из телика, да?
Джорджи потупила взгляд и скромно пожала плечами, соглашаясь, что было довольно сложным трюком, когда вы практически меняетесь на чьих-то глазах и потом: «Та-ра! Вот и я!», но ей удалось это.
– Да, – сказал я. Я сделал шаг вперед и положил руку мужчине на плечо. Я огляделся вокруг с преувеличенной секретностью и заговорил заговорщическим шепотом: «Джорджина Най остановилась в Эдинбурге, а я ее личный ассистент. Для меня жизненно важно встретиться по делам кое с кем, и встреча эта должна состояться через… Господи!., простите… двадцать девять минут.
– А что за дело? – спросил мужчина. Также шепотом. Также оглядываясь кругом в поисках подслушивающих.
Я уставился ему прямо в глаза и после секундной паузы ответил:
– По телевизионным делам.
Велосипедист посмотрел на меня и без слов кивнул, давая понять, что все понял.
– Хорошо, – сказал я, – если мне можно взять ваш велосипед, Джорджи пойдет с вами в банк прямо сейчас и отдаст вам деньги.
Он замахал руками и выглядел почти оскорбленным таким напором:
– О, спешить некуда. Вам не обязательно отдавать мне деньги прямо сейчас. То есть, если у вас есть дела поважнее, то сначала…
Джорджи спрятала волосы под шляпу и надела солнцезащитные очки. Она подвинула меня, чтобы оказаться ближе к мужчине, и взяла его под руку.
– Нет. Я настаиваю, чтобы мы вместе отправились в банк прямо сейчас, – сказала она, улыбаясь.
– Хорошо, – ответил мужчина, улыбаясь так активно, что глаза его превратились в крохотные щелки. Он начал снимать сумки с багажника велосипеда, что было довольно сложным делом, потому что, вместо того чтобы смотреть на крепления, он предпочитал не отрывать глаз от Джордж. – Моя сестра просто обожает вас, – сказал велосипедист, – она никогда не поверит, что вы купили мой велосипед.
Я вынул кредитную карточку из кошелька и протянул ее Джордж, но она махнула рукой.
– Я за все заплачу, Гэвин, – сказала она громко. А потом, хихикнув, добавила мужчине: – Я все равно вычту из его зарплаты.
Мужчина разразился хохотом, наверное, это было самое смешное, что он слышал в жизни.
Я придвинулся и начал помогать ему снимать тюки с велосипеда. К счастью для велосипедиста, у меня не было с собой ножа, иначе все бы они оказались на земле в три счета. Прошла вечность после того, как велосипед был наконец освобожден от хлама, и я запрыгнул на него. Я мельком глянул на часы, «тридцать семь минут», словно меня ударили по лицу. Я посмотрел на Джорджи. Она смотрела на меня, мы оба чувствовали напряжение под маской внешней любезности. Я открыл рот, чтобы сказать нечто навсегда остающееся в памяти, – я чувствовал себя Брюсом Уиллисом, – но я ничего не мог придумать, так что я просто сидел пару секунд с раззявленным ртом, а потом принялся крутить педали на полной скорости.
У меня было три врага. Первый, ясное дело, – время. Второй, что тоже вполне понятно, – расстояние: я не сомневался, что можно спокойно добраться на велосипеде до Сариной работы, но вопрос был в том, смогу ли я добраться на велосипеде до Сариной работы? Мои ноги уже начали ощущать тяжесть, а я все еще был на дороге, ведущей к зданию вокзала. И последним врагом было отчаяние, и он был невидимым и самым опасным из всех. Одна часть мозга увещевала меня, что я никогда не успею, так зачем испытывать дополнительные физические пытки? Эта часть мозга отвечала за сердце и симпатизировала моим бедным, уже изнывающим от растущего напряжения ногам и просто желала мне всего самого лучшего. Мне нравилась эта часть мозга. Ее аргументы были не только убедительными, но я чувствовал, что она меня по-настоящему любит. С другой стороны был визжащий безжалостный внутренний голос, сволочь, которая убеждала мне, что я могу успеть вовремя, если быстрее крутить педали. Я старался не слушать его. Он был напряженным, садистским и к тому же антиинтеллектуальным. Практически фашистским: мне действительно нужно было просто игнорировать его из чувства самосохранения. Но мне нужно было отложить симпатии и антипатии в сторону и просто продолжать двигаться. Просто поразительно, как иногда привлекательно отчаяние: как оно почти заставляет вас плакать, и вы сопротивляетесь из последних сил, не желая сдаваться и падать в его расслабляющие объятия.
Велосипед совершенно не подстегивал к позитивной визуализации.
После кручения педалей на космической скорости около полутора часов я украдкой взглянул на часы и одновременно вдохновился и пришел в ужас: прошло всего-то восемь минут.
Есть мышца в верхней части бедра под названием квадратичный феморис, она обладает одной особенностью. Если вы крутите педали больше восьми минут, то эта мышца концентрирует в себе всю мировую скорбь. То есть, когда все остальные мышцы отказывают, она продолжает функционировать, но болит все капитальнее. Да, она становится слабой и резиновой, но никогда не прекращает работать до упора: если применить всю силу воли, кажется, ее всегда можно заставить сделать еще один агонизирующий рывок. Интересно, что именно квадратичный феморис похищает у людей ровно столько силы, чтобы на третий день отдыха на лыжном курорте обеспечить местную больницу прекрасной коллекцией жутких повреждений: это те, кто не смог сделать тот последний рывок. Квадратичный феморис – Иуда в вашей ноге.
Я точно не дотягивал до цели. У меня было двенадцать минут до того, как Сара закончит работу, включит телефон и услышит, как я трахаю Джорджи в туалете поезда, идущего из Бэтгейта в Эдинбург, и я явно не успевал к этому событию.
Я удвоил усилия. Я могу с уверенностью заявить, что если бы кто-то видел меня в тот момент, то наверняка не сказал бы: «А, вот он только что удвоил усилия». Я бы добрался туда быстрее, если бы просто слез с велосипеда, лег навзничь, а мальчишки пинали бы меня вдоль дороги до пункта назначения. Быстрее и не так болезненно. Я уже чувствовал вкус истлевших легких во рту. Мои ноги превратились в мешки, наполненные густым жидким чугуном. Я истекал потом и захлебывался в нем. Словно мне приготовили ванну из пота и я рухнул в нее в одежде. Ветер ударял меня по голой коже, и я ощущал его жестокий холод, но это было лишь ощущение: он леденил поверхность, но ни в коей мере не охлаждал моей воспаленной кожи.
У меня было четыре минуты, и я больше не смотрел на часы и не сверял время с расстоянием, чтобы вычислить, осталась ли у меня надежда. Теперь успеть вовремя казалось столь невероятным, что рациональные мысли об этом лишь затормаживали волю и мешали двигаться дальше.
У подножья крутой горки я вылетел на дорогу, что вела к Сариному магазину. Я свернул на нее, что было бы прекрасно, если бы велосипед тоже на нее свернул. Вместо этого его переднее колесо не справилось с управлением на бетонированной площадке и взвилось в воздух как взбрыкнувшая лошадь. Велосипед и я разделились, и он неуклюже запрыгал и врезался в фонарный столб, я в то время скользил по дороге на локте и коленке. Когда я наконец остановился на четвереньках, то поднял голову и столкнулся нос к носу с собакой. Чуть выше ее хозяин – пожилой человек с тонкими седыми волосами – озабоченно уставился на меня и спросил: «Вы живы?», я же молитвенно сложил руки, глядя на него.
