– Эз. О. Эз, – кивал в такт Йенси. Это потихоньку начинало бесить.
Дверь со скрипом приоткрылась. В щелку выглянул дед: лицо серое, седые волосы торчат во все стороны.
– Открывай, это я.
– Кто?
– Я. Не гестапо.
– А это что за чучело с тобой?
– Йенси, мой новый сосед по парте. Он из Дрездена.
Дед открыл дверь. На нем был коричневый вязаный жакет с кожаными заплатками на локтях. Мама обновляла их каждый год.
Дед осмотрел Йенси, который стягивал с себя «медвежью» куртку.
– Последний писк моды народного хозяйства?
– Ну… – пробормотал смутившийся Йенси.
Дед побрел в гостиную. Везде валялись изодранные газеты. В квартире было очень холодно и, как обычно, пахло свежим клеем.
– «Остзее цайтунг», «Нойес Дойчланд», «Норддойче нахрихтен», – вслух прочел Йенси названия газет.
– Дед собирает газеты, вырезает статьи и сравнивает, – объяснила я. – Почему ты опять не топил?
Дед обернулся.
– Если каждый будет топить как следует и уголь разбазаривать, ГДР обанкротится уже через три года, а не через десять.
Йенси фыркнул.
Дед строго посмотрел на него.
– Что с тобой?
– Фы-ы-ы зофзе-е-ем гаг мой ба-а-аба кофоры-ы-ыте.
– Вот только саксонца нам тут не хватало! – всплеснул дед руками.
Я закатила глаза.
– Так я же сказала, откуда он!
Дед хлопнул в ладоши:
– А ну-ка, скажи нам: «Дрезден»!
Йенси замотал головой.
– Неа!
– Дед, включи лучше телик. А с шуточкой этой к нему уже в школе приставали.
Дед с готовностью ткнул в пару кнопок.
Мы развалились на диване, завернувшись в шерстяной плед. Из обивки кое-где торчали пружины, но все равно было очень уютно. Я люблю приходить к деду – он рассказывает всякие смешные истории, хотя, бывает, и засыпает посередине предложения. Ну, тогда можно спокойно смотреть телик, никто не мешает.
– «Ритмы берлинского балета», – с энтузиазмом сообщил дед название передачи. – Моя любимая!
Мы открыли тетрадки по математике.
– Ненавижу математику, – заявил Йенси.
– Учиться надо не для школы, а для жизни. Как завещал великий Ленин, – заметил дед, уставясь в экран.
– Ага, – пробормотал Йенси, – слыхали.
Я пихнула его локтем в бок и начала читать задачу вслух:
– «Трудящиеся выходят на первомайскую демонстрацию колоннами по 12 человек. Сколько рядов составят работники предприятия, если их общее число 1176, из которых 48 принять участие в демонстрации не смогут?»
– Меня вычтите, – объявил дед. – Я на такие мероприятия не ходок.
– 94 ряда, – сказала я. – Даже если дед не пойдет.
Йенси хихикнул.
– Ты сегодня разве не тренируешься? – спросил дед, клюя носом.
– Не-е-е, по средам тренировок нет.
– По средам обычно сбор отряда[7], – важно сообщил Йенси. – А часто ты тренируешься?
– Четыре раза в неделю. Может, возьмут в детско-юношескую спортшколу.
Йенси вытаращил глаза.
– Ничего себе! Небось еще олимпийской чемпионкой станешь!
Дед похрапывал в кресле. Из часов высунулась кукушка, прокуковала, но он не проснулся.
– Все, пошли, – сказала я.
На улице шел снег.
На Пауль-штрассе нам встретился Андреас; в волосах – снежинки.
– Ну где вы, я вас обыскался!
Андреас отвел меня чуть в сторону.
– Покажем саксонцу Штази[8]-башню?
– Это еще зачем? – насторожился Йенси.
Андреас махнул рукой на белый двадцатитрехэтажный дом, заметный из любой части города.
– Там живут все, кто в Ростоке в органах работает!
– Да ла-а-адно, – недоверчиво отозвался Йенси. – Тогда б у них вся конспирация полетела.
Андреас хлопнул его по спине.
– А вот сейчас как поедем на самый верх да и плюнем оттуда вниз!
Мы помчались по Аугустен-штрассе и перед булочной Новака повернули в узкий переулок, который вел прямо к башне.
Дверь подъезда была заперта.
– Кого попало не пускают, – сказал Андреас. – А саксонцам вход вообще воспрещен.
Он нажал кнопку домофона нашей классной зубрилы Сабины Мюллер.
– Да? Кто там? – послышался ее голос.
– Это Андреас! – проорал он в микрофон. – Можешь по математике помочь? Что-то не соображу никак, сколько народу на демонстрацию пойдет.
Вначале ничего не было слышно, потом раздалось жужжание открывающейся двери.
– Вот дура!
Мы вошли в лифт, Андреас нажал на кнопку двадцать второго этажа. Пахло застарелым сигаретным дымом. Йенси уставился на мигающую лампочку.
– А чего мы сразу на двадцать третий не поехали?
– Там выход наружу всегда закрыт, чтобы никто вниз не сиганул. А с любого другого этажа выйти можно. Идиотство, конечно, но уж как есть.
Йенси хмыкнул:
– Чтоб вниз спрыгнуть, двадцать второй этаж тоже, небось, подойдет.
Лифт остановился. Пройдя по коридору, мы вышли на балкон и, облокотившись на перила, принялись глазеть на окрестности.
– Вон крепостной вал! – махнул рукой Андреас.
– А вон Мариенкирхе! – сказал Йенси.
– Все, начинаем! – скомандовал Андреас. – Плюем этим гэбэшникам на головы.
Я посмотрела вниз, и голова тут же закружилась. Андреас плюнул в какую-то даму с красной сумкой, набитой продуктами, но не попал.
– Слишком холодно! Слюни на лету замерзают и летят не туда.
Мимо дома шли двое полицейских.
Йенси шмыгнул носом.
– Анекдот знаете? Какие четыре года самые тяжелые в жизни полицейского?
– Начальная школа, – откликнулся Андреас. – Отстой, а не анекдот. Это каждый младенец знает.
Плевок Йенси шмякнулся на стену дома метром ниже.
– Мне холодно.
Я открыла дверь в коридор, и мы пошли к лифту.
Пока мы ждали, Андреас, прислонившись к стене и засунув руки в карманы, спросил:
– Отгадай, саксонец, сколько человек в год сигают отсюда вниз?
Йенси задумался, уставившись на натертый до блеска пол.
– Пять, наверно.
– Э-э-э, не попал! Минимум семеро. Каждый раз, когда обнаруживают стукача из Штази, ну, там, на заводе каком-нибудь, и все уже в курсе, кто стучит, он обязан покончить с жизнью. Это его долг, он бумагу подписывал. И тогда хочешь не хочешь – положено прыгнуть вниз с этой башни.
Дверь лифта открылась, и мы зашли внутрь.
– Врешь ты все, – буркнул Йенси. – Думаете, раз я новенький, так совсем тупой?
Лифт остановился на восемнадцатом, и вошел мужчина с седой бородкой. Он явно не был самоубийцей, потому что собирался ехать на первый. Когда кабина пошла вниз, он рявкнул:
– А вы что тут делаете? Вы же не в этом доме живете!
Изо рта у него противно пахло. Я отдвинулась.
– Мы к Сабине Мюллер, она нам обещала помочь.
– По математике, – встрял Йенси, – с задачкой про первомайскую демонстрацию.
– Сабина Мюллер живет на пятом, – протявкал бородач. – Тут-то вы что забыли? Вас как зовут? Из какой вы школы?
Андреас зажал нос и ткнул кнопку пятого этажа. Потом показал на Йенси и загундосил:
– Это вот он не на ту кнопку нажал. Приехал, понимаешь, из Саксонии, хотел на лифте покататься.
Йенси кивнул.
– Ага-а. У наз у Загзо-о-онии ливдов ваще-е-е не-е-еду…
– Из какой вы школы, я спрашиваю!
– Розы Люксембург, – ответила я.
Бородач смотрел на нас мрачно. Наконец лифт остановился, и мы вышли.
– Фу ты, ну и вонища, – сказала я. – Будто внутри у него что-то гниет.
– Пусть теперь нас поищет, урод! – отозвался Андреас злорадно.
– А чего мы на пятом этаже делать будем? – спросил Йенси.
– Ничего! По лестнице спустимся. Побежали!
Андреас понесся по ступенькам вниз. Но торопились мы совершенно зря: внизу нас поджидал бородач. Мы повернули с лестницы к выходу, а он тут как тут: схватил Йенси за ухо, а Андреаса – за волосы.
– А-а-а! – завопили они хором.
– Так вы еще и врать горазды! Чтоб я вас тут никогда больше не видел!
Он вытолкнул обоих на улицу так, что они чуть не упали.
Я бросилась за ними, он пихнул меня в спину.
– Тебя тоже касается, фройляйн!
На улице Йенси обернулся, потирая ухо.
– Что теперь будем делать?
Андреас застегивал куртку.
– Пошли на киндердром!
– А это что?
– Детская площадка.
Мы зашагали сквозь снег. На площадке по такому холоду было пусто. Мы втиснулись в кабинку деревянного корабля. Изо рта шел пар. Йенси начал растирать руки.
– «Сыновья Большой Медведицы» серию знаете? У меня вся есть. Моя любимая!
– Знаем, конечно. Я отцу недавно вслух читала, но он хочет только Джека Лондона.
Йенси удивленно на меня посмотрел.
– Как это – ты ему вслух читаешь? Он что, сам не может?
– У него винтики малость пооткрутились, – сказал Андреас, но я бросила на него злобный взгляд, и он замолк.
– Можно сделаться побратимами, – предложил Йенси. – Как Харка, сын вождя. А потом его стали звать Токей-Ито.
Я посмотрела прямо в его веснушчатое лицо.
– Мы тебя вообще-то еще толком не знаем!
Андреас постучал пальцем по лбу.
– Ты ж из Саксонии! Какие побратимы, ты что!
– Но я хочу-у-у! Хочу быть с кем-то, не один.
