– Очень приятно. Давай, давай, говори дальше. – Оливер пододвинул кресло и сделал знак официанту. – Большой скотч, пожалуйста, Ханнес. Вы что-нибудь будете? Продолжай, Надя.
– Надя хочет, чтобы люди узнали, что происходит.
– А что происходит?
– Ее народ страдает, – сказал Майк.
– Почему? – спросил Оливер. – Послушайте, это очень важно. Это серьезная политическая проблема.
– Что? – Надя вдруг занервничала. – Я не хочу ввязываться в политику. Я в политике ничего не понимаю.
– Надя в политике ничего не понимает.
– Я не интересуюсь политикой. Но знаете, мне кажется, нужно действовать, не просто смотреть и возмущаться.
– Действовать, не просто проливать слезы, – подтвердил Майки.
– Понятное дело, она хочет проливать слезы перед камерой, – со смехом произнес Оливер. – Что ж, очень мило, но, боюсь, наша программа совсем не об этом.
Надя обиделась и вдруг стала похожа на маленькую девочку.
– Здорово, что вы хотите помочь, – торопливо произнесла я.
– Подождите минутку. Ничего не понимаю, – сказал Майки. – Ничего не понимаю. Надя Симпсон готова пожертвовать своим драгоценным временем и поехать в Намбулу ради вас, не требуя гонорара, только оплата дорожных расходов, и вы говорите «Спасибо большое, мы вам перезвоним»?
– Вот именно? – Оливер откинулся в кресле, потягивая скотч. – Многие знаменитости хотят принять участие в проекте, у нас очень строгий отбор. Если человек собирается выступить перед миллионами зрителей в телетрансляции из лагеря беженцев, он должен быть хорошо информирован и говорить ответственные вещи.
– Пошли, Надя. – Майки встал.
– Но Надя хочет участвовать, – вмешалась я.
– Пошли, детка. Я не позволю, чтобы он так с тобой разговариал.
– Хей, подожди, Майки, я хочу поговорить с девушкой. О’кей, Майки? Я хочу поговорить с этой девушкой.
Она поправила овечьи хвостики.
– Люди ко всему относятся негативно, понимаешь? Я хочу сделать доброе дело, а они воспринимают это негативно. Я не понимаю, зачем они так делают, я же пытаюсь помочь. Им нравится все критиковать.
– Нет, им нравится говорить правду, – сказал Оливер.
– Пошли, Надя. Мы зря тратим время. Пошли отсюда.
Майки помог ей встать и толкал к выходу.
– Но ты же сам сказал – езжай в Намбулу.
– Мы и едем в Намбулу, детка. Мы уже одной ногой в Намбуле.
Он открыл дверь и вытолкал ее наружу.
– Завтра весь мир узнает, что ты собралась в долбаную Намбулу.
– Зачем ты с ней так грубо? – спросила я, когда они ушли.
– Ничего не грубо. Я помог предотвратить катастрофу. Подумай, Рози. У тебя дел по горло. Зачем тратить время с этими идиотами?
– Мог хотя бы поблагодарить ее.
– За что? За что мне ее благодарить? Что она может нам предложить? Вот что я тебе скажу. Бизнес – это двусторонний обмен. Если бы благотворительные организации набрались ума и задали пару лишних вопросов, вместо того чтобы распускать слюни перед звездами, у них было бы куда меньше неприятностей.
– Ты совсем забил бедную девочку.
– Ладно, милая, расслабься. Выпей еще. Я тут набросал сценарий для Африки. Взгляни-ка.
Он написал сценарий за два часа. Блестящий сценарий. Я расслабилась.
Мне было нелегко с Оливером. Я знала все о его недостатках и не доверяла ему. Но Оливер был моим покровителем, и он был более талантлив, чем я. Его обаянию было трудно сопротивляться. В течение последующих нескольких дней, что мы провели в Лондоне, он организовал пресс-конференцию, встретился со спонсорами, подготовил партию продовольствия, договорился об эфире, написал сценарий. Когда у меня возникали трудности, он всегда поддерживал меня. Глядя, как под его умелым руководством мой проект претворяется в жизнь, я чувствовала, что Сафила скоро будет в безопасности, но вот я, похоже, окончательно потеряю почву под ногами.
Мы целовались у Оливера в квартире. Жадно, страстно целовались. Его рука была у меня под рубашкой. Это случилось вечером после пресс-конференции. Мы целый день провисели на телефоне, разговаривая со спонсорами, актерами, постановщиками, операторами, журналистами. И сейчас мне ничего больше не хотелось, кроме как забыться в чувственном экстазе с Оливером. Он скользнул рукой по моей спине, одним ловким щелчком расстегнул лифчик, а другой рукой снял рубашку.
– Это неправильно, – произнесла я с закрытыми глазами, прерывисто дыша.
– А по-моему, правильно, – прошептал он, уткнувшись мне в шею.
Я вырвалась.
– Что с тобой? – сказал он, взяв меня за руку.
Я отодвинулась от него подальше.
– Сам знаешь, что со мной.
Я сидела и терла лоб. Он налил себе выпить. Я поправила одежду, застегнулась и попыталась понять, как оказалась в такой ситуации. Он опять попросил меня поужинать с ним. Мы так хорошо ладили, в последнее время он вел себя очень спокойно и так много сделал для проекта, что отказаться было бы просто невежливо и эгоистично.
Перед ужином он захотел пойти в кино – по его словам, чтобы расслабиться и забыть о работе хоть ненадолго. Единственный фильм, на который мы успели, оказался зрелищной эпопеей о вьетнамской войне. Сначала я думала, что все будет нормально, но как только раздалась первая пулеметная очередь и живот солдата в форме цвета хаки окрасился в красный цвет, свежие шрамы дали о себе знать.
Я встала, извиняясь, прошла через весь ряд, выбежала из зала, спустилась по лестнице и вышла на улицу. На тротуаре играли дети. Я прислонилась к стене, пытаясь утихомирить внутренних демонов. Оливер искал меня по всему кинотеатру. Я не собиралась рассказывать ему о взорвавшейся мине. Чудовищное происшествие превратилось бы в анекдот. События, которые, как сказала бы Надя Симпсон, были важны для меня и причиняли боль, другим показались бы всего лишь развлечением. Прекрасный, но слишком уж дешевый способ повысить свою популярность.
Но в конце концов я все-таки ему рассказала. Он проявил понимание. И, поскольку я была слишком расстроена, чтобы идти в ресторан, он отвел меня к себе домой и заказал пиццу. И тут, я думаю, мы оба вспомнили ту старую шутку про пиццу, и что-то во мне всколыхнулось. Когда мы вошли в квартиру и закрыли дверь, он бросил пальто на пол и крепко обнял меня. И я, потрясенная, измученная одиночеством и разгоряченная его близостью, тем, что он был мне так нужен, химической реакцией, которая пошла снова, даже не сопротивлялась.
Оливер вернулся с двумя стаканами и зажег сигарету. Он был в бешенстве.
– Ты понимаешь, что я не могу сделать это?
– Понимаю. Мы не должны этого делать.
– Я не имею в виду это. Я имею в виду «Звездный десант».
Мне показалось, будто мои внутренности резко встряхнули, как в миксере.
– Что ты такое говоришь? – сказала я. – Как ты можешь сейчас отказаться?
– Проект уже в действии. Пусть им займется Вернон.
– Но ты сам знаешь, Вернон безнадежен. У нас все и так на соплях держится. Если тебя не будет, все развалится. Мы зависим от актеров. Они знают, что он превратит программу в посмешище.
– Он все равно захочет командовать, буду я там или нет. Он едет в Африку. Ты сама сказала, что мне с ним не справиться.
– Почему ты говоришь, что не можешь заниматься этим?
– Если участвует Вернон – а он участвует, – ноги моей там не будет. К тому же у меня нет времени.
– Но ты проведешь телемост из Лондона? – Я старалась сдержать дрожь в голосе.
– Нет.
– Почему? Почему ты решил это именно сейчас?
– Как я тебе уже говорил, у меня нет времени.
На минутку я задумалась.
– Если бы я тебе только что не отказала, – осторожно сказала я, – ты бы нашел время?
Его лицо почернело.
– Ты ничего не соображаешь, да? Ничего! Возвращаешься, задрав нос, забиваешь всем мозги своими голодающими и этим идиотским проектом. Я думал, ты вернулась ради меня. Ты играешь в игры, чтобы добиться своего. Я люблю тебя. Я не могу работать с тобой. Не могу ехать с тобой в Африку и притворяться, что мы всего лишь коллеги по работе.
Он лжет. Я не дала ему ни малейшего повода. Ни разу даже не намекнула. Он не любит меня. Он просто хочет убедиться, что я примчусь, стоит ему только захотеть.
– Как же Вики?
– Бр-р-р, Вики! С ней все кончено.
– А если я соглашусь переспать с тобой?
Неужели он опустится до такого? Нет, на это даже он не способен.
– Тогда все будет намного проще.
Оказалось, способен.
Он в ярости бросился на кухню. Часы показывали одиннадцать. Я понимала, что без Оливера программы не получится. По стеклу струились капли дождя. В лагере уже темно, только в больнице и спасательном центре горит свет. До эфира осталось двенадцать дней. Еды им хватит на десять. Новые беженцы прибудут со дня на день. Наверное, они уже идут через пустыню по направлению к Сафиле, спускаясь с гор и пересекая границу. Пять, может, десять тысяч, и все умрут от голода. Мне пришло в голову, что моя личная жизнь не имеет никакого значения. Так же, как и личная жизнь Оливера, и Вики Спанки. Может, мне нужно просто сделать это.
