– Он может быть моим помощником, – сказал Эндо-сан.
– У меня есть одна просьба: позвольте отцу управлять его компанией, когда вы захватите Малайю.
– Все предприятия будут переведены в подчинение японскому правительству. Но, полагаю, знания и опыт господина Хаттона будут полезны, – сказал Хироси. – Мы подыщем ему роль в вашей семейной компании.
Он вышел из-за стола и положил руку мне на плечо.
– Раз ты становишься сотрудником консульства, первое, что ты обязан сделать, – это проявить уважение.
Он развернул меня лицом к висевшему на стене портрету императора. Я понял, что от меня требовалось, и низко и уважительно поклонился.
Отец приказал мне убедиться, что перед путешествием на гору Пенанг Изабель изменила внешность, насколько возможно. Я наблюдал, как одна из горничных, которая иногда подрабатывала парикмахершей для других слуг, стригла ее во дворе перед кухней.
– Это унизительно, – жаловалась Изабель, сидя на высокой табуретке с выпуском «Стрейтс-таймс» на плечах.
– Приказ отца.
Она не ответила. После случая с двумя японцами, угрожавшими реквизировать наш дом, наши отношения стали натянутыми. У меня в ушах все еще звучали резкие и такие несправедливые упреки, и мне было трудно ее простить.
– Это для твоего же блага. Чем больше ты будешь похожа на мужчину, тем безопаснее для тебя. Я принес в твою комнату одежду Уильяма. Когда закончите, можешь примерить.
Я оставил сестру и ушел в дом.
С короткой стрижкой и в одежде брата Изабель могла бы сойти за Уильяма, и на миг мы остро почувствовали его отсутствие. Отец выдохнул: «Боже правый!» Даже Эдвард притих. Изабель слабо рассмеялась, чтобы стряхнуть с нас уныние. Питер Макаллистер обнял ее, и я отвернулся, чувствуя внутри пустоту. Меня волновало, как сообщить отцу новость о том, что буду сотрудничать с японским правительством.
– От япошек бежит все больше народа, – сказал Макаллистер. Он стал проводить в Истане больше времени в разговорах с отцом, который постепенно смирялся с его присутствием в нашей жизни. – Сегодня я видел людей на набережной. Большинство спасается с одним чемоданом.
– Мы могли бы разместить кого-нибудь здесь, – предложил отец.
Макаллистер покачал головой.
– Они не хотят оставаться на Пенанге. Они хотят уехать чем дальше, тем лучше. Кстати, и нам советуют сделать то же самое.
Мы почти постоянно слышали сообщения о новых победах японцев. Они заняли все восточное побережье, а также северные штаты Перлис и Калентан у границы с Таиландом. Спустя годы историки обнаружат, насколько неподготовленным оказалось британское правительство, с какой беспечностью оно проигнорировало планы Японии на вторжение. Но тогда речь шла только о потоке беженцев, в основном европейцев, обосновавшихся в Малайе.
– Питер, я не уеду, я же сказал, – заявил отец. Он посмотрел на меня: – Как я смогу посмотреть в лицо тем, кто на нас работает, если мы соберем вещи и сбежим, оставив их япошкам?
Я заметил перемену в том, как теперь называли соплеменников Эндо-сана. Сравнительно вежливое «японцы» уступило место «япошкам» или, еще чаще, «проклятым япошкам».
– Судя по всему, проклятые япошки разъезжают по всей стране на велосипедах, – сказал нам Макаллистер.
Я молчал, вспоминая наш с Эндо-саном разговор в поезде из Куала-Лумпура, когда вагон проезжал мимо влажно сверкавших джунглей.
«Ничто не сможет сюда проникнуть», – сказал он, указывая на проносившиеся мимо массивные колонны деревьев, укутанные в густой папоротник и высокую растительность. Многие фиговые деревья снизу были укреплены корнями, выпиравшими в виде треугольных клиньев, толстыми и высокими, словно стены.
– Это не так, – возразил я. – Многие местные жители здесь либо ходят пешком, либо ездят на велосипедах. В джунглях есть дорожки, хотя их и не видно. Уильям рассказывал, что в министерстве лесного хозяйства можно достать хорошие карты, где они размечены.
– И эти карты легко достать?
– Думаю, да. Я спрошу, – ответил я и через неделю после возвращения из Ипоха передал Эндо-сану нужные карты.
Макаллистер обнял Изабель.
– Я не смогу проводить тебя завтра, дорогая. Мне нужно вернуться в Кей-Эл и заняться фирмой.
– Не беспокойтесь, я поеду с ней, – сказал я.
– Ты должен позаботиться о сестре. Нет, вы только представьте, нашу страну захватывает орава узкоглазых обезьян на велосипедах! У них пока неплохо получается, разве нет? – спросил отец.
* * *
Отец настаивал, чтобы наша женская прислуга и сотрудницы фирмы укрылись у нас в доме на горе Пенанг вместе с Изабель. Большинство, хоть и было благодарно за предложение, предпочло остаться со своими семьями, но некоторые согласились.
– Как насчет Мин? – спросил я у дядюшки Лима, когда он вез нас на станцию фуникулера у подножия холма. Отец ехал следом на «Даймлере» с горничными, которые решили поехать наверх.
– В деревне ее защитят. Она слишком далеко от города, чтобы японцы обратили на нее внимание.
– А вы?
– Я, разумеется, останусь с господином Хаттоном, – ответил он.
Преданность дядюшки Лима Ноэлю была бесспорна, но я подозревал, что истинной причиной его решения были обязательства перед моим дедом, о которых он всегда отказывался говорить, несмотря на все мои попытки что-нибудь выведать.
На станции фуникулера мы встали в длинную очередь людей с грузом вещей и провизии. Было очевидно, что не нам одним пришла в голову мысль отправить женщин в горы.
– По крайней мере, эти не сбежали, – заметила Изабель.
Я промолчал, хотя снова почувствовал боль неловкости, которая развела нас по разные стороны. Было ясно, что сестра пыталась помириться, но мешали остатки моего упрямого гнева.
Толпа состояла из англичанок, китаянок и малаек. Англичанки взяли с собой собак, и те лаяли и рвались на поводках, усиливая шум от прощаний и детского плача. Отец отошел поговорить с ними.
– Какой ужас, – сказала Изабель, пока мы смотрели, как он успокаивал женщин. – Напомни мне потом, чтобы я не превратилась в выжившую из ума старуху, для которой собаки важнее людей.
– Вы, англичане, все равно под конец выживаете из ума, – бросил я, не подумав.
Она слегка ткнула меня кулаком в плечо, как часто делала, когда мои слова ее раздражали, и ни с того ни с сего во мне сверкнула обида.
– Прости меня за то, что я тогда сказала. – Она продела руку мне под локоть и притянула меня к себе. – Ты был прав, нам нужно было уговорить их уйти.
Я отмахнулся от ее извинений, обрадованный, что возникшая между нами холодность уходит.
– Мы все были на грани срыва.
– Только не ты. Я тебе завидую. У меня не получается так хорошо контролировать чувства. Уильям всегда говорил, что из нас всех ты был самым отстраненным и хладнокровным. Самым англичанистым англичанином, если на то пошло.
Ее слова лишили меня дара речи. Значит, вот как семья меня представляла, – холодным и бесчувственным, хотя я всего лишь пытался скрыть свою неуверенность в собственном месте в порядке вещей? Я чуть не расхохотался, недоверчиво и с горечью.
Отец вернулся к нам и обнял Изабель. Очередь двинулась.
– Будь осторожна. Когда все наладится, думаю, тебе надо выйти за Питера.
Изабель сжала его крепче.
– Спасибо, папа!
Он отпустил ее и обратился к горничным:
– Надеюсь, там вы будете в безопасности. Я буду молиться за вас. Да хранит вас бог.
Они поблагодарили его, некоторые прослезились. Он обернулся ко мне:
– Позаботься о них. Завтра утром я пришлю сюда машину, чтобы тебя встретили. – Он помолчал. – То, что я сказал позавчера… когда в доме были эти япошки… – начал он.
Я прервал его:
– Не надо больше ничего говорить.
Он посмотрел на меня с благодарностью и обнял так крепко, как – я с удивлением это понял – мне хотелось всю жизнь.
– Ты хороший мальчик, – сказал он и быстро поцеловал меня в щеку.
Он стоял рядом, пока мы все не залезли в деревянный вагончик фуникулера. Двери вагончика не закрывались, и одной из женщин – я узнал в ней госпожу Рейли, жену ювелира, – пришлось выйти и ждать следующего. Фуникулер дрогнул и пополз вниз по склону, но потом, когда вагон на вершине горы поехал вниз, канатные шкивы закрутились и медленно потянули нас вверх. Мы висели на поручнях; все сидячие места были заняты пышными дамами среднего возраста, которые яростно обмахивались веерами, словно птицы хлопали крыльями в переполненной клетке. Нас трясло по рельсам, и, пока направленная вниз сила спускавшегося вагона тянула нас вверх, я чувствовал, как жара постепенно сменялась прохладой.
На вершине, выходя со станции, мы увидели, как мимо пролетела эскадрилья истребителей-бомбардировщиков, спикировавших на Джорджтаун. Я насчитал больше пятидесяти. Солнце высвечивало кроваво-красные круги на фюзеляжах и крыльях, делая самолеты похожими на зиявшие раны. Когда они сбрасывали высоту, серебристые, похожие на рыб силуэты превращались в темные точки. Через несколько минут над гаванью поднялись клубы дыма.