– Разумеется, он сделал это, – голос Пейдж звучал по-другому; ее южный акцент был не таким отчетливым и глубоким. А может быть, он остался таким же, но Эмми уже привыкла слышать акцент в его первозданном виде. – Ты уже надевала купальник?
Эмми помедлила с ответом.
– Еще нет. Он более откровенный, чем я привыкла.
Она могла представить, как улыбается ее мать.
– Все придет со временем. Просто надень на него футболку и шорты, если решишь прокатиться на матрасе.
– Что?
– В детстве мы любили эту забаву; я думала, что местные по-прежнему так делают, если копов нет поблизости. Ты привязываешь матрас к заднему бамперу автомобиля или грузовика на пляже и стараешься удержаться, пока тебя тащат вперед.
Эмми попыталась представить, как ее мать занимается чем-то подобным, но не смогла.
– Хорошо, постараюсь запомнить, – она покачала головой, гадая о том, что еще мать раньше не рассказывала ей о своем детстве на Фолли-Бич и почему она ждала так долго.
– У тебя хороший голос, Эмми.
– Я отлично себя чувствую, – ответила она, даже не задумавшись об этом. – Все стало… лучше. Я начала бегать трусцой. Ну, наполовину ходить, наполовину бегать. Надеюсь, скоро буду пробегать всю дистанцию.
– В самом деле? Раньше ты потешалась над людьми, которые бегают для фитнеса.
– Я знаю. Хит, сын Эбигейл, едва ли не заставил меня приступить к тренировкам. Я выхожу почти каждое утро и пробегаю около трех миль, хотя иногда перехожу на шаг. Это действительно здорово.
– Надеюсь, ты пользуешься лосьоном от солнца.
Эмми улыбнулась.
– Ты говоришь прямо как Бен.
Обе немного помолчали, словно осознав, что она впервые мимоходом упомянула имя Бена. Казалось, обе ждали, когда на Эмми обрушится очередной приступ горя. Эмми по-прежнему ощущала горечь утраты, но теперь она была более мягкой; острые края сглаживались той жизнью, которую она вела в последнее время.
– Хочешь, я позову отца?
– Нет. На самом деле я хотела кое о чем поговорить с тобой.
– О магазине? Давай.
– Не совсем. О семье Рейнольдсов. Я знаю, что ты родилась гораздо позже, но надеялась, что ты помнишь, как твои родители или соседи говорили об одном старом событии.
– О чем?
– Ты говорила, что была знакома с Мэгги, невесткой Эбигейл. С той женщиной, которая когда-то владела «Находками Фолли».
– Точнее говоря, не просто знакома. В детстве я регулярно посещала ее магазин. Но я лучше знакома с Лулу, потому что она гораздо моложе.
– Ты помнишь Кэтрин, двоюродную сестру Мэгги? Ее называли Кэт.
– Я слышала о ней, но не знала ее; она умерла до моего рождения. Думаю, это случилось во время войны, – Пейдж немного помолчала. – Кажется, с ее смертью было связано нечто трагическое. Наверное, потому, что она была очень молода. Но это все, что я помню. Эбигейл может знать больше; Лулу определенно знает, поскольку она была родственницей Кэт. Эбигейл переехала на Фолли-Бич только после окончания школы. А что? Это имеет отношение к запискам в старых книгах?
– Не знаю, но в одной из книг я нашла письмо. Оно подписано Кэт, и почерк значительно отличается от почерка в других записках.
– Что за письмо?
Эмми глубоко вздохнула.
– Позволь мне прочитать его, а потом скажи, что ты думаешь.
Она развернула письмо и начала медленно читать. Прошло довольно много времени, прежде чем ее мать ответила:
– Это предсмертное письмо. Несомненно, она собиралась покончить с собой.
– Я тоже так подумала. Может, это как раз та самая трагедия, о которой ты говорила?
– Я в самом деле не знаю. Это случилось очень давно, но вроде бы моя мать упоминала… о чем-то таком. Тебе нужно спросить об этом кого-то еще.
– Сначала я попытаю счастья с Эбигейл. Лулу относится ко мне с определенным подозрением. Она не из тех, кто выглядит мягкими и пушистыми, ты же помнишь?
Пейдж цинично хохотнула, чего раньше никогда не позволяла себе при Эмми.
– Она всегда была такой. Когда она работала в магазине старшей сестры, то пугала детей своей мрачностью. Она почти никогда не улыбалась. Но я помню, как она давала мне конфеты, когда мама не видела. И каждый раз, когда я приходила в магазин, она выкладывала на прилавок книжки, которые могли мне понравиться. Там довольно долго существовала маленькая библиотека, где можно было брать книги на время. Помню, как она увлекалась книжками о Нэнси Дрю. Мама говорила, что, когда мисс Лулу была моложе, она бродила по острову с лупой и фонариком и строила из себя маленького сыщика, в точности как Нэнси. После того как мама рассказала об этом, я больше ее не боялась.
Эмми нахмурилась.
– Она не говорила мне, что знала тебя, когда ты была девочкой. Интересно почему.
Она представила, как мать пожимает плечами.
– Я уже давно вышла замуж и живу здесь, но помню, как люди говорили, что она так и не оправилась после «Хьюго», когда погибла ее сестра. Она всегда была тихой и замкнутой, но потом стала почти отшельницей. Думаю, если бы не Эбигейл, Джон и их дети, она бы не пережила этой потери.
Эмми подумала о Лулу в саду бутылочных деревьев, когда та спросила о Бене и назвала ее храброй. В пожилой женщине было много странного, и Эмми даже не пыталась в этом разобраться. Барьер, которым Лулу окружила себя, срабатывал очень эффективно… но его все же можно было преодолеть, если хорошо постараться.
– Я поговорю с Лулу, – внезапно решившись, сказала она.
– Ты дашь мне знать, что она скажет?
Эмми на мгновение замешкалась.
– Само собой, – наконец ответила она.
– Похоже, ты удивлена, что меня это интересует.
– Да, немного. Раньше ты никогда не заглядывала дальше нашего дома и магазина.
– Возможно, и так… Но после твоего отъезда все немного изменилось. В основном из-за твоего отца. В нем проснулась жажда странствий. По выходным мы отправляемся в небольшие поездки, но сейчас он обдумывает визит в Напа-Вэлли, а потом, возможно, даже в Европу. Посмотрим. Но это, как бы сказать… бодрит. Знаю, это звучит странно, но именно так я себя чувствую. Как будто я едва дышала все эти годы и наконец-то решила вздохнуть полной грудью.
Эмми понимала ее. Она чувствовала то же самое, когда в первый раз попробовала бегать.
– Тебе нужно приехать сюда, в Фолли-Бич.
Ответом была тишина, и Эмми представила, как мать смотрит в окно кухни на свое бутылочное дерево.
– Да, я знаю. Мы… говорили и об этом.
Эмми прислонилась к стойке, вспомнив банку с песком, пахнувшую океаном.
– Почему ты никогда не возвращалась сюда?
На этот раз пауза была достаточно долгой, чтобы Эмми услышала шум автомобиля, медленно проехавшего по улице перед магазином.
– Даже не знаю… Может быть, я считала, что если вернусь, то пойму, как сильно скучала, и захочу остаться. Но это было бы неправильно. Это все равно что признать поражение, как будто я забыла все эти годы и то хорошее, что дал мне брак. Я не хотела, чтобы твой отец знал, что у меня возникало такое искушение. Но жизнь рядом с водой… Как бы это сказать… Она более здоровая, что ли. В таких местах легче отвлечься от плохих мыслей. Ты не согласна со мной? Но я не могу вернуться.
– Потому что здесь было так плохо, мама?
– Нет, милая, – последовала короткая пауза, и Эмми показалось, что она слышит звук собственного сердца. – Потому что у меня была ты.
Эмми закрыла глаза, стараясь не думать о том, как долго она хотела услышать эти слова от матери. Ощутив комок в горле, она открыла глаза и снова уперлась взглядом в письмо.
– Мне нужно показать это письмо Эбигейл. И, думаю, я должна найти Лулу и спросить, что она помнит о Кэтрин.
– Сделай это. Хорошо, что ты позвонила, Эмми. Спасибо тебе за разговор. И не забудь рассказать мне, когда выяснишь, в чем тут дело.
– Не забуду. И ты звони мне, если что-то вспомнишь – что угодно о прошлом Фолли-Бич или о его прежних обитателях. Это может помочь.
– Хорошо. До свидания, Эмми.
Эмми попрощалась с матерью, положила трубку и задумалась, почему она больше не чувствует себя так далеко от дома.
Лулу стояла у двери своего сарая за «Находками Фолли», на мгновение ослепленная ярким светом, бьющим в глаза снаружи, так что сарай казался бездонной черной дырой. Ей хотелось войти внутрь и упасть в темноту, как делала Алиса в одной из ее любимых детских книжек.
Проснувшись утром после беспокойной ночи, Лулу наконец поняла, что должна сделать. Сегодня Лиз устраивала вечеринку в честь крестин своих малышей, и туда придет Эмми, которая будет задавать вопросы, свято убежденная в том, что ответы понадобятся ей для решения собственных проблем. Она сама не понимает, что делает.
Все время, пока Лулу лежала в постели, она размышляла о том, как ей поступить. Она вспоминала события давно минувших лет, но глаза, возникавшие перед ее мысленным взором, принадлежали не Мэгги, а Хиту. Когда он показал ей коробку, найденную на чердаке, то понял, что пробил ход в ее прошлое, который никто не должен был обнаружить.
