Я попытался оценить его слабую попытку пошутить и улыбнулся, надеясь, что отец понял, в чем был смысл моего решения.
– Прости меня. Мне нужно было сначала обсудить это с тобой.
– Что сделано, то сделано. Ты бы все равно пошел работать на них, – сказал он, и краткий миг юмора и теплоты, возникших было между нами, исчез, смытый горечью в его голосе.
Нас проводили в переговорную, где когда-то резидент-советник решал дела управления островом. Солдаты таскали мебель с коробками – в здание переезжала администрация японского консульства. Нас приветствовал Генри Кросс, глава «Эмпайр-трейдинг». Несмотря на обстоятельства, он был так же хорошо одет, как обычно, и благодаря росту и ширине плеч казался самым значительным из собравшихся, пока не вошел Эндо-сан.
Я занял место рядом с ним и оглядел сидевших за столом. Многие лица были мне знакомы: управляющие компаниями, банкиры, владельцы фабрик, крупные предприниматели – все они некогда бывали в Истане на приемах, и меня, в свою очередь, приглашали в их дома. Я слегка кивнул Таукею Ийпу, собрался с духом и перевел взгляд прямо перед собой.
– Японское правительство назначило меня оказывать им содействие в переходном периоде, переводить и помогать всем нам в межкультурных вопросах, – начал я. Раздался предсказуемый возмущенный шепот, но я не стал обращать на него внимания. – Рядом со мной сидит господин Хаято Эндо, или, как он предпочитает, Эндо-сан. Он – заместитель губернатора. Господин Сигэру Хироси, новый губернатор Пенанга, передает вам свои извинения, так как ему пришлось отбыть в Куала-Лумпур, который, как вы, возможно, еще не знаете, вчера капитулировал.
Все потрясенно застыли; почти сразу раздался громкий недоверчивый гомон. Потрясенный и разгневанный отец взглянул на меня. Я не поделился с ним новостью о капитуляции Кей-Эла, и по его глазам было ясно, что он думал об Эдварде.
– Ты знал это и промолчал? Зная, что там твой брат и что я до смерти за него беспокоюсь?
– У него был мой личный приказ хранить все в тайне, – тихо сказал ему Эндо-сан.
Я смотрел на столешницу, не в силах поднять взгляд ни на одного из них.
– Мы собрались здесь для того, чтобы обсудить вашу роль в восстановлении острова.
Эндо-сан сразу же перешел на японский. Я переводил медленно, благодарный ему за то, что он отвлек внимание отца. Я обвел взглядом лица собравшихся, избегая отцовского. Они все безупречно скрывали тревогу, как и подобает опытным коммерсантам.
Перед встречей я спрашивал Эндо-сана, зачем ему понадобился переводчик, и он ответил:
– Я хочу слышать их ответы дважды. Ты удивишься, сколько всего они скажут, если будут думать, что я их не понимаю.
Ответ был убедительным и имел под собой основания. Но я начинал понимать, что моим главным предназначением было служить рупором японской пропаганды.
– Генерал Ямасита планировал передать ваши предприятия в полное управление представителей военного командования. Однако, по моему мнению, солдаты несильны в коммерции. Я предложил ему просто назначить советников и позволить вам помочь нам вести дела в ваших компаниях.
Судя по всему, Генри Кросс говорил за всех:
– Это совершенно неприемлемо. Какие полномочия будут у ваших советников?
– Все полномочия. Ваше присутствие необходимо только для того, чтобы обеспечить эффективность в работе.
– А если мы откажемся?
– Тогда ваше дальнейшее присутствие будет необязательно и мы устроим так, чтобы вас интернировали в трудовые лагеря. Условия в них могут оказаться не такими приятными, как те, которыми вы продолжаете пользоваться.
И все пошло гладко.
– Ты блестяще справился, – сказал Эндо-сан после совещания.
Среди тяжелой английской мебели он казался не в своей тарелке, и у меня появилось неуютное ощущение, что я вижу его во сне: олицетворение всего японского, он откинулся на спинку кожаного «честерфильда» за массивной плитой дубового стола.
– Я знаю, как трудно тебе приходится. По крайней мере, эти люди видят в сотрудничестве смысл.
Мне захотелось сказать, что это не сотрудничество, а принуждение, но это означало бы указать на очевидное. Увидев удрученную улыбку Эндо-сана, я промолчал.
– Твоя семья будет в безопасности, – сказал он, протирая глаза.
– Это все, чего я хочу.
– Все устроится… в конце концов. – Он смотрел на меня в упор. – Надеюсь, ты не собьешься с пути.
Японская армия продвигалась на юг до города Джохор-Бару, там войска пересекли дамбу через Джохорский пролив и вошли в Сингапур. Пятнадцатого февраля сорок второго года по губернаторскому радио передали о его официальной капитуляции, и генерал Артур Персиваль предстал перед генералом Ямаситой Томоюки, командующим японскими войсками в Малайе[77].
Фотография сдачи Сингапура, сделанная на фабрике Форда, где подписывалось соглашение, обошла газеты всего мира. Мы снова стояли по стойке «смирно» под японский гимн. Началась японская оккупация.
– Как и обещал генерал Ямасита, – объявил Хироси с гордостью в голосе, – Сингапур был преподнесен Божественному Императору в качестве подарка на день рождения!
Эндо-сан как-то рассказывал, что в детстве Хирохито проводил лето на морской вилле, принадлежавшей семье Эндо-сана, где бродил по отмелям, высматривая экземпляры для коллекции, так как уже тогда увлекался изучением морских организмов. Мне оставалось только гадать, в какого человека вырос маленький император, раз на день рождения ему хотелось порабощения чужих земель.
Я давно не слышал известий от тети Мэй и начал беспокоиться, думая, что она уехала из своего дома на Бангкок-лейн. Пока я ехал на велосипеде в город по дорогам, запруженным японскими войсками, меня несколько раз останавливали на блокпостах. Удостоверение, выданное Эндо-саном, избавляло от неприятностей, и мне не приходилось кланяться так же низко, как остальным. Отъезжая от очередного блокпоста, я услышал, как мужчину, забывшего поклониться солдату, ударили прикладом винтовки. Я заставил себя жать на педали, не обращая внимания на резкие окрики японцев. «Он научится, – думал я. – Он научится. Мы все научимся».
Я постучал в дверь тети Мэй. Окна и деревянные жалюзи снаружи были закрыты. Все было так не похоже на прежние времена, когда жизнь на улице била ключом. Исчезли даже осторожные кошки.
– Тетя Мэй! Это я! – прокричал я в дверную щель.
У меня появилось чувство, что улица была не так пуста, как казалось, и что из соседних домов на меня уставились любопытные взгляды. Я постучал еще раз.
Дверь открылась, и меня впустили внутрь. В тени коридора я увидел распухшее и бледное лицо. Меня затрясло от гнева.
– Солдаты?
Тетя медленно кивнула, мешал синяк на лице. Я усадил ее и осмотрел.
– Как ты себя чувствуешь? Тебе нужны лекарства?
– Нет-нет. Со мной все в порядке, – сказала она сдавленным из-за распухшего лица голосом.
– Как это случилось?
– Я не проявила должного уважения к японскому солдату.
– Тебе хватает еды?
– Хватает.
– Ты должна переехать к нам. Я помогу тебе собраться.
Она покачала головой:
– Со мной правда все в порядке. Я не могу поехать с тобой. У меня еще остались определенные обязательства.
– Тебе пора перестать беспокоиться за учеников; уверен, у них хватит ума на какое-то время спрятаться.
Она отказалась от моего предложения, а я бросил настаивать.
– Как дела у деда? Ты от него что-нибудь слышала?
– У него все в порядке. Японцы не причинили ему вреда. Он не выходит из дома.
– Хорошо. Я узнаю, можно ли будет получить пропуск и съездить к нему.
Она бросила на меня проницательный взгляд.
– Мне говорили, ты работаешь на японцев.
– Мне показалось, что это хорошая возможность спасти нашу семью. Разве не этому учил дед, что семья – это все?
– Будь осторожен. Многие с тобой не согласятся.
– Ты считаешь, что мне или нам всем что-то угрожает?
Она не ответила.
– Скажи тем людям, что я пошел к японцам еще и для того, чтобы предотвратить излишнее кровопролитие.
– Сказать я могу, но это только слова.
– Значит, теперь ты откажешься от моей помощи?
– Думаю, будет лучше, если ты пока не будешь сюда приходить. Соседи. Они напуганы и будут болтать.
Я встал со стула, чувствуя, что отказ тети Мэй от дома отнял у меня часть силы.
– Понимаю. Не надо меня провожать. – Я взял ее за руку. – Можешь считать, что я поступаю неправильно, но я обещал деду позаботиться о тебе и тебя не брошу.
Как я ни пытался, мне не удалось напасть на след Эдварда и Питера Макаллистера. Они растворились в массе европейцев, отправленных в трудовые лагеря. Изабель, уже спустившаяся с Горы, была сама не своя от беспокойства. Отец переживал за Эдварда и почти перестал есть. Со смерти Уильяма он очень похудел.
– Я ничего не могу сделать, Куала-Лумпур находится под командованием Саотомэ-сана, – сказал Эндо-сан, когда я обратился к нему.
